Дина. Сметающая всё на своём пути

Дина. Сметающая всё на своём пути
Станислава Бер

Разве это не странно, когда не помнишь, что с тобой происходило до 9 лет? У Дины из родных остался только отец-военный. Он уклончиво объясняет, куда делись её сестра и мать. Девушка уезжает в Москву учиться на архитектора, влюбляется в благородного однокурсника, и тут начинаются удивительные события. Разве это нормально, что вокруг неё так много необъяснимых смертей? Сможет ли Дина понять, принять и простить… саму себя?

О, сколько нам открытий чудных готовит этот бренный мир!

Взрывной характер

Кручилин пригнулся, втянул голову в плечи, закрыл глаза и зажал уши руками. Гремело со всех сторон. Взрывы, взрывы, взрывы! Трясло всё – извилистую дорогу среди заснеженных гор, артиллерийские расчёты. Что же тогда творилось там, куда попадали снаряды? Страшно представить. Несладко пришлось группе боевиков – к гадалке не ходи.

Когда стихло, артиллерист открыл глаза, хлопая рыжими ресницами, стряхнул земляные ошмётки с пятнистой каски, взял в руки бинокль, но лучше бы он этого не делал. Перед ним неожиданно возникло лицо того старика – чеченца с орлиным носом и впалыми щеками. Чёрные глаза из-под седых бровей буравили его, Якова Кручилина. Папаха, в мелкий барашек, и белая борода тряслись в такт выкрикиваемых хлёстких слов.

– Это ты! Шайтан! Шайтан! Аллах изжарит твои кости и изрыгнёт.

– А-а-а! Мамочки! Я рожаю. Яков, проснись же, наконец! – кричал прямо в ухо до боли знакомый женский голос.

Артиллерист открыл глаза. Над ним склонилась Галя. Глаза испуганные, тревожная складка между бровей исказила красивое лицо жены.

– Ёк Макарёк! Так ещё же неделя до дембеля, – сказал Яков, вскакивая с кровати и натягивая майку и штаны.

– Извините, Яков Иванович! Дитё с Вами посоветоваться не захотело и наружу просится. В самоволку мечтает убежать. А-а-а! Опять схватки!

– Твою же дивизию! До города не довезу тебя. Что делать?

– К Бергеру вези, – разрешила Галя, тяжело дыша. – Не до больниц теперь.

Кручилин отвёл сонную дочку к соседке. Рожаем, присмотришь? Без вопросов. Помог охающей Гале надеть пальто и шапку, еле застегнул молнию на сапогах – ноги жены страшно отекли. Спустились к машине во дворе. Яков быстро завёл армейский УАЗик, за десять минут домчал роженицу в медсанчасть воинской части и сдал на руки доктору Бергеру. Принимайте!

– Только бы мальчик. Пожалуйста, Господи! Подари мне наследника. Мне нужен бравый солдат, – снова и снова повторял он, вышагивая по коридору с наполовину окрашенными в зелёный цвет стенами и рваным линолеумом на полу, в ожидании чудесного появления сына.

Кручилин стоял у зарешеченного коридорного окна, разглядывая казармы и очищенный от снега пустынный плац, когда дверь операционной открылась, и оттуда вышел его лучший друг – доктор Бергер.

– Поздравляю, отец! У тебя девочка родилась, – сказал доктор, снимая зелёную шапочку с кучерявой головы.

– Ёк Макарёк! Как девочка?! – опешил подлетевший к нему Яков.

Он до такой степени поверил, что Бог дарует ему сына, что Кручилину казалось, это просто очередной розыгрыш его весёлого друга.

– Вот так, мой друг. Прекрасная фемина.

– У меня уже есть девочка. Дочка Даша…, – сказал артиллерист, готовый расплакаться от обиды.

– Значит, будут две дочери. Кстати, в этот раз ребёнок похож на тебя, – добавил Бергер, доверительно изгибая левую бровь.

– Чем похож?

– Окрасом, – ухмыльнулся друг, указывая на рыжину в волосах товарища.

– Мне нужен сын, – зачем-то упрямился отец, как будто это всецело зависело от принимающего роды доктора.

– Я-то что могу поделать? – обоснованно удивился Бергер.

И тут загрохотало. Жахнуло, так жахнуло! Прямо как во сне Кручилина. Канонада взрывов сотрясала воздух. Бергер быстро вернулся в операционную, опасаясь за роженицу. Яков по армейской привычке втянул голову в плечи и побежал узнавать, что это было. Оказалось, что на воздух взлетел склад боеприпасов. По счастливому стечению обстоятельств никто не пострадал от взрыва.

– Ёк Макарёк! Ох, не к добру это всё. Ох, не к добру, – сказал Кручилин. – Полный провал операции.

Серебряная пуля

Макароны переварились и стали похожи на бесформенное месиво. Ничего, добавим жареный лук и тушёнку, и будет вполне себе съедобно. Кручилин в бестолковом, съезжающим набок фартуке стоял у плиты с алюминиевой крышкой в руках и не знал, чтобы ещё такого добавить, чтобы это можно было есть.

– Кетчуп! Он всё исправит, – решил он.

Яков развернулся на девяносто градусов и открыл дверцу холодильника. Стеклянная баночка с красной тягучей субстанцией одиноко стояла на полке. Вообще еды у них было мало. Кухня в хрущёвке исчислялась шестью законными метрами, и он мог бы, даже сидя за столом, доставать продукты и принадлежности из шкафов. Впрочем, им на двоих много и не надо было.

Кручилин подошёл к пыльному окну с широким подоконником. За окном краснело – садилось солнце. Деревья к осени поменяли зелёные платьица на красные наряды. Ему здесь нравилось. Город был спокойный, люди жили тихо, размеренно. Обилие сопок наложило свой отпечаток – все улицы украшали лестницы. Местные их называли трапами. Где-то далеко плескалось холодное море. Из окна третьего этажа был виден Кольский залив, лишь краешек могучей северной громады, но всё же это было здорово. Честное слово, картина грандиозная.

Он достал из кармана бумажник и вытащил из него фотографию. На мужа и отца смотрели Галя и Даша, больше похожие на сестёр, чем на мать и дочь. Яков погладил лицо Даши и отдёрнул руку. Удивлённо взглянул на правую ладонь. Рука, обезображенная ожогом, почему-то покраснела. Он вздохнул и спрятал фотографию обратно в бумажник. Кручилин отвернулся от окна, перевёл взгляд на красный пузатый огнетушитель, стоящий рядом с холодильником.

– Дина! Иди балабасить. Тьфу ты! Ужинать иди, – крикнул он, стоя там же, у подоконника.

В кухню вошла младшая дочь в домашнем платье и тапочках. Бергер был как всегда прав. Дина удивительно походила на него – волосы с янтарный отливом, большой, можно даже сказать, лягушачий рот, карие глаза в жёлтую крапинку, а самое главное, конопушки, усеявшие всё лицо девочки.

– У-у-у, опять макароны. Не могу их больше есть. Надоело, – сказала Дина, собираясь уйти.

– Садись и ешь. Приказы не обсуждаются, – строго сказал отец.

Ей ничего не оставалось, как сесть за стол и взять в руки вилку.

– Как дела в диспозиции, в школе-то есть? – спросил Яков, усаживаясь на табурет.

– Нормально, – пробурчала девочка, уныло ковыряясь вилкой в бесформенном месиве, подкрашенном кетчупом.

– Что понравилось? – терпеливо продолжал задавать вопросы отец.

– Школа намного больше, чем в нашем военном городке. Детей много. И вообще в Североморске Дине больше нравится.

Дочь говорила про себя в третьем лице. До трёх лет это было простительно, но сейчас, когда ей уже десять, это выглядело странно. Яков не спорил. Хочет так говорить, пусть говорит. Лишь бы не замыкалась и не таила обиду, или, не дай Бог, злобу.

– Что именно тебе здесь нравится? – спросил Кручилин, с трудом прожевывая слипшийся кусок макарон.

– Море нравится. Очень-очень. Оно такое красивое. Иногда спокойное, иногда волнистое. Волнительное. В общем, с волнами, – сначала запуталась, потом нашлась девочка. – Дина сегодня гуляла по набережной и делала зарисовки в блокнот. Летом Дина будет приходить туда с красками.

– А почему не сейчас?

– Ветер холодный с моря. Долго не постоишь на месте. Сдувает, – ответила она, морща конопатый нос.

– Чем ещё занималась?

– Волны считала. За минуты насчитала семьдесят четыре. Семь плюс четыре получается одиннадцать. Один плюс один будет два. Два – чётная цифра. Дина не любит чётные цифры. А ты любишь, папа?