Ее голос не давал мне запаниковать.
Тем временем кольцо быстро расползалось.
– Если будешь себя бояться, ты сделаешь только хуже! – сказала она, – нужно принять свой дар, как часть себя. Полюбить его.
Превозмогая страх, я совершила действие, казавшееся невозможным, и впитала огонь всем телом. Когда все закончилось, было уже трудно вспомнить, как такое получилось. Только Мара довольно прищурившись, похвалила меня.
За все проведенное вместе время, мы с Марой успели крепко сдружиться.
Она оказалась очень доброй и открытой старушкой.
У нее тоже был дар, не такой как у меня, но свой, особенный.
Мара могла лечить людей и распознавать других заклинателей, но только при близком контакте. Она всегда работала руками.
Для исцеления было необходимо касаться человека.
Мне очень нравилось наблюдать за ее плавными движениями, когда старушка заживляла мои ожоги, получаемые по неопытности. Казалось, что кожа на старческих ладонях молодеет, когда из-под них лился теплый золотистый свет.
Но, еще больше я любила слушать ее рассказы. Казалось, что наставница знает все на свете, но Мара всегда уверяла меня в обратном.
– Чем дольше живешь, тем больше понимаешь, что совсем ничего не смыслишь в этом мире, – улыбаясь, говорила она.
Оказалось, что Мара объездила, чуть ли не всю страну.
Даже, некоторое время, жила в столице королевства, Фаленхаде.
Особенно мне запомнилось описание королевского дворца: выбеленный фасад, ажурная лепнина вокруг окон, роскошная позолота и высокие колонны, подпирающие своды крыши. Вокруг огромный парк, в котором все деревья и кусты были фигурно подстрижены, а в прудах скользили по воде белоснежные лебеди.
– Только бы выбраться из этой проклятой деревни! – думала я, желая увидеть собственными глазами тот другой удивительный мир.
Между тем время летело.
Мара успела меня многому научить, но все-таки, видимо, я была не таким уж сильным заклинателем. Самое простое, получалось весьма неплохо, а вот что-то посложнее, удавалось далеко не всегда. Поначалу, я злилась сама на себя, потом, успокаивалась и продолжала биться над одним и тем же.
Пожилая женщина учила меня упорству и трудолюбию.
Так или иначе, главная цель – контроль огня, была достигнута.
Теперь, даже если бы я что-то нечаянно подпалила, то могла мгновенно потушить, а большего и не требовалось.
Отец постоянно твердил, чтобы я вела себя аккуратней и держала рот на замке. Он боялся, что кто-нибудь узнает о моих способностях и за мной пришлют комиссию по боевым заклятиям из ближайшего города. Те быстро прибрали бы к рукам юную заклинательницу, и нашли применение, которого отец не желал для меня.
Однажды я стала замечать, что Мара сокращает наши занятия и периодически пропадает по нескольку дней. Я сочла, что просто ей больше нечему меня учить, ведь знахарка итак вложила немало своих сил и знаний.
Отец же, как и обещал, дал наставнице достойную награду.
По ее словам, этого было даже более, чем достаточно.
Иногда я просто навещала старушку и приносила выпечку. Мы подолгу пили чай и разговаривали на разные темы.
Она узнавала, тренируюсь ли я самостоятельно. Я кивала и что-нибудь показывала. Например, касалась свечи, и пламя, которое загоралось, принимало форму животного или растения. Тогда она улыбалась, и ее серые глаза светились, какой-то своей, теплой радостью.
И вот однажды, когда я снова решила ее навестить и, заодно, спросить совета, я увидела толпу людей около её зеленого, заросшего плющом домика. Казалось, что сбежался весь поселок.
Многих я знала.
Люди стояли почти в тишине, некоторые беспокойно шептались.
У меня в руках была корзинка с пирожками.
Испеченные специально для наставницы, еще теплые, они источали аппетитный аромат.
Я приблизилась к толпе. Меня никто не замечал, лица выражали то скорбь, то удивление, то простое любопытство. В сердце что-то сжалось, невидимая пружина давила на горло. Я уже напридумывала для себя всевозможных объяснений, утверждая, что все в порядке и сама себе не верила.
Дальше все происходило как в тумане.
Просачиваясь через людей, я приблизилась к крыльцу. Мои пальцы легли на ручку, а со лба скатилась капелька пота. Дверь распахнулась и меня обдало духотой и запахом сушеных трав. В комнате царил сумрак. Закопченное окно, итак плохо пропускавшее свет, было зашторено. Здесь тоже были люди: приятельницы и соседи Мары. Я сразу их всех узнала.
Нижняя губа дрогнула. Корзина глухо стукнулась об пол, я метнулась к кровати.
Она лежала совсем белая, будто из воска.
На лице застыла полуулыбка, морщинки разгладились, черты заострились. Еще недавно ее рука была теплой…, сейчас – как лед.
Я все гладила и гладила ее ладонь. Ком в горле превратился в холодный поток слез. Кто-то всхлипывал в углу. Мой взгляд никак не мог оторваться от ее лица. Такое же доброе оно было, даже сейчас.
«Больше я никогда ее не увижу…,» – подумалось мне, и печаль заскреблась черной кошкой.
Кто-то положил мне руку на плечо – я обернулась. Это был мой папа. Я даже не услышала, как он вошел.
– Пойдем доченька, дай и другим попрощаться. Мертвого не воротишь.
Он обнял меня, и я заплакала еще горше.
– Поплачь, поплачь, потом легче станет, – он положил руку мне на плечо, – хорошим человеком она была. Надо будет достойно ее похоронить.
– Да…, хорошим, скольких вылечила, – добавил сосед умершей, – жену, вот, мою спасла!
Ноги несли меня по лесной тропинке.
Глаза застилали слезы.
Среди деревьев виднелся просвет. Вот ели расступились, и я оказалась на нашей поляне. Ручеек, все так же, безмятежно журчал, как будто ничего не случилось. Я умылась прозрачной водой, стирая соленые дорожки слез, и подняла взгляд к синему небу. В одно мгновение вспомнилось всё: эти три года занятий, все эти часы, что мы проводили вместе.
Наставница и ученица.
«Сколько она для меня сделала!»