Перестать быть панком или умереть

Как только Бубнову удалось высвободить правую руку, он тут же заехал кулаком в первую попавшуюся наглую, как ему показалось, напрочь лишенную интеллекта охранничью морду. Хватка ослабла, и Сергей начал молотить ногами по берцовым костям мелькающих рядом с ним ног в пятнистых штанах. «Хорошо быть владельцем волшебных башмачков, – подумал беглец. – Стальные носы – просто сказка. Никакого оружия не надо».

Двое уже катались по снегу, схватившись за отбитые места, и Бубнов, празднуя в душе победу, повернулся было к воротам, но путь к свободе перегородило мощное туловище Никиты, увенчанное перекошенным лицом. Охранник распылил в него с размаха полбаллона слезоточивого газа. Сергей услышал сухой треск и, почувствовав удар током из электрошокера в область правого уха, потерял сознание. Он неловко, как раненый зверь, рухнул на грязный, уже заляпанный чьей-то кровью снег.

Очнувшись, Бубнов огляделся: «Странное помещение. Подвал, что ли?» Он сидел на каком-то жестком кресле с неудобно прямой спинкой, а руки и ноги его были надежно пристегнуты к креслу кожаными ремнями. К Сергею приблизилась фигура в белом, и он почувствовал прикосновение чего-то щиплюще-мокрого к лицу-кто-то обрабатывал ссадины.

– О, Регина! А чего ты в медсестру вырядилась? Что за ролевые игры? Давай-ка отстегни меня, и я тебя хорошенько отшлепаю! – со смехом сострил Бубнов.

Регина ничего не ответила и молча направилась к выходу. Обзор заслонил Наумыч, внимательно вглядываясь в глаза Сергея. Он рассматривал его без укора, без гнева, а как-то подозрительно беспристрастно. Не успев выяснить причину такого нелепого розыгрыша, Бубнов почувствовал укол в правое предплечье… и как будто кто-то выключил свет…

– Вот видите, товарищ Гольдберг! Что я вам говорил?

– Увы, Семен Антонович, вы оказались совершенно правы.

– Кстати, а кто оплачивает весь этот… – Герман развел руки в стороны и театрально огляделся, – скажем так, курс?

– Супруга больного, Валентина Егоровна. Святая женщина… Заезжала сегодня с сыном… Семен Антонович! Если честно: я ей не раз говорил: «Голубушка! Ваши средства, заметьте немалые, могут вылететь в трубу». А она свое: «Григорий Наумович! Я сделаю для Сережи все, что в моих силах, и за ценой не постою. Вы не представляете, как Ванечка ждет, когда папу выпишут. Он ведь его в последний раз в три года видел! Я женщина обеспеченная, при работе, в состоянии оплатить любое лечение».

– А откуда у нее такие деньги? Надо полагать, лечение по индивидуальной программе немало стоит? А? – Герман заговорщицки подмигнул Гольдбергу.

– Н-да. Аренда пяти помещений, охрана, два санитара и медсестра круглосуточно… Но поверьте, коллега, мой покойный учитель, сам академик Бельский, одобрил этот метод. Это он убедил тогда ученый совет, что в данном случае, если больной считает себя работником того или иного учреждения, надо в экспериментальном порядке с ним согласиться. Если он говорит, что он директор, – пусть будет директором. По мнению Бельского, если немного подыграть больному, его сознание со временем придет в норму и память вернется. Тем более, к слову сказать, Бубнов четырехзначные числа в уме перемножает. Если бы он был здоров, из него получился бы блестящий биржевой аналитик. Это не моя точка зрения: ко мне недавно заезжал приятель-управляющий банком и беседовал с Бубновым. Это его мнение…

– Это все хорошо, но вы же видите – агрессия все-таки проявилась, а это значит, что больной потенциально опасен. Товарищ Гольдберг! Я настаиваю на переводе Бубнова в московский НИИ. Там, по крайней мере, он будет находиться в условиях, исключающих агрессию и угрозу для окружающих.

– Но вы ведь прекрасно знаете, что там это все за счет транквилизаторов! Его же там загубят! Дайте еще один шанс! Такой эксперимент впервые проводится в нашей стране!

– В том то все и дело, что в стране. Как раз таки наши старшие товарищи из Минздрава и высказывали беспокойство… Да, кстати! Хорошо напомнили: что там у больного за криминальное прошлое?

Григорий Наумович со вздохом вытащил из ящика стола увесистую папку и положил ее перед москвичом.

Герман поправил очки, открыл папку и зашевелил губами:

– Бубнов Сергей Аркадьевич, 1974 года рождения, диагноз: шизофрения, диссоциативное расстройство идентичности… Та-ак… вот: из сводки ГУВД:

«…10.10.1997 года лидер организованной преступной группы Бубнов С. А. по кличке Бубен во время криминальных разборок с частным предпринимателем Расуловым А. Г. общественно опасным способом (с применением гранаты Ф-1) совершил убийство данного предпринимателя и двоих своих сообщников: сотрудника милиции Болоцкого Р. А. и неработающего Фридмана Г. Б. по кличке Музыкант. Следствие полагает, что убийство своих подельников Бубнов С. А. совершил с целью сокрытия от них денежных средств, ранее похищенных преступной группой у Расулова А. Г. Бубнов С. А. задержан на месте преступления в бессознательном состоянии, в связи с ранением осколком той же гранаты. Местонахождение похищенных ранее у предпринимателя Расулова А. Г. денежных средств устанавливается…»

Ну вот, коллега! А вы все «Сережа хороший!». Он же к вам из мест лишения поступил?

– Да, два года назад. Он отбывал в колонии для спецсубъектов. Потом медкомиссия установила, что он болен и…

– А почему не в общей?

– Ну… Этот Расулов… Были сведения, что его родственники захотят так называемой «кровной мести», да и сообщник у Сережи, то есть у Бубнова, был милиционер.

– Гм. Понятно. А вы не допускаете возможность, что в данном случае имеет место быть симуляция?

– Да что вы такое говорите? Вы ставите под сомнение диагноз, поставленный академиком Бельским?

– Нет, дорогой коллега, конечно нет.

Герман натянуто улыбнулся и продолжил:

– В общем, до конца недели решите вопрос с переводом этого больного.

– Но у вас нет полномочий принимать такие решения!

– Ошибаетесь… – москвич опять улыбнулся, на этот раз уже по-настоящему, и торжественно положил на стол перед Гольдбергом лист бумаги.

Ознакомившись с содержимым документа, Григорий Наумович без сил опустился в кресло и отрешенно уставился в окно. В узком свете фонаря весело плясали уже настоящие зимние предновогодние снежинки. По тропинке, поскрипывая снегом, шел санитар Валера – подменить слегка травмированного Никиту, но Гольдберг ничего этого не видел. Перед его глазами стояли сухие бездушные, но, несмотря на это, пронизывающие до глубины души строчки: «Приказываю назначить доктора медицинских наук Германа С. А. временно исполняющим обязанности полномочного представителя помощника министра здравоохранения по Санкт-Петербургу и Ленинградской области. Подпись: помощник министра здравоохранения Расулов Г. А.»

Декабрь 2012 года

    Санкт-Петербург

Новое время колокольчиков

…Как бежал за солнышком слепой Ивашка,
Как садился ангел на плечо,
Как рвалась и плавилась последняя рубашка,
Как и что обрел, обнял летящий Башлачев.

    И. Ф. Летов

– Простите! Сейчас я гитарку закину…

– Угу… – Александру Ивановичу сразу не понравился его новоиспеченный сосед по купе: куртка какая-то засаленная, ботинки на толстенной подошве, на голове черт-те что – стрижка как у индейца. Но настроение было хорошее, поэтому он не стал мешать незнакомцу обустраиваться на новом месте и с равнодушным видом уставился в окно вагонного коридора.

– Спасибо большое, я за чаем. Вам взять? – улыбаясь и заглядывая в лицо какими-то по-детски наивными огромными голубыми глазищами, спросил парень у Александра Ивановича.

– Нет-нет. Не беспокойтесь, молодой человек, – пытаясь скрыть раздражение, ответил мужчина и вошел в купе.

С приходом нового пассажира привычный мир, к которому привык Зимин, был нарушен: на вешалке висела кожаная куртка с неимоверным количеством молний и буквально испещренная всякими нашивками, из-под полки напротив выглядывали грубые ботинки с высоким берцем, а с багажной полки свешивался угрожающе большой черный кейс. Видимо, в нем скрывалась та самая «гитарка», как назвал ее нежданный гость.

Александр Иванович открыл газету и, увидев, что кроссворды уже полностью разгаданы, решил взять следующую. Откинув полку, он так и обомлел: саквояж был расстегнут, а внутри него царил беспорядок! Зимин провел ревизию и обнаружил, что отсутствует портмоне. Сердце его учащенно забилось, и он стал хлопать себя по карманам: паспорта, дорожные чеки, кредитки, мобильник были на месте. В боковом кармане пиджака нашелся и ключ от мурманской квартиры, который, в общем-то, был ему уже не нужен, но он зачем-то оставил его, вместо того чтобы отдать маклеру.

Остальное было в портмоне: пара сотен евро мелочью, рубли – не больше десятки и льготное пенсионное удостоверение.

В купе вернулся сосед и, улыбаясь, поставил на стол два стакана чая и пластиковую тарелку с бутербродами.

– Вот, в ресторане раздобыл. У них там больше никакой другой еды нету.

Зимин злобно оглядел попутчика, поправил очки и строго сказал:

– Молодой человек! Мне скоро пятьдесят лет. Я прожил непростую жизнь: я знавал и радости и лишения, встречал разных людей, наблюдал за их поступками, но с такой неслыханной наглостью я еще не сталкивался!

– Я не понимаю вас… Что случилось?

– Где портмоне?!

– К-какое п-портмоне? – от волнения парень стал заикаться.