Моя революция

Потом, взяв себя в руки, Соня тихо, но очень отчетливо произнесла:

– Я горжусь тем, что ты наконец-то вырос. Наши предки – древние русичи – тоже забавлялись в юности кулачными боями «стенка на стенку», а возмужав, использовали приобретенные навыки для борьбы с басурманами и прочей нечистью. Но мне страшно, потому что это – уже политика… Прошу тебя – будь осторожен. Больнее всего бьют за правое дело.

Когда Лось в очередной раз приволок мне пакет апельсинов и я рассказал ему об этом разговоре, он, легонько присвистнув, заметил:

– Повезло тебе, Бритва! Такую бабу на руках надо носить.

Услышать такое от Лося было выше всяких похвал – несмотря на свои тридцать с лишним, он до сих пор был убежденным холостяком и рассматривал представительниц прекрасного пола лишь как предмет плотских утех. Говорят, была и у него когда-то любовь, да не дождалась его из армии – вышла замуж за усатого мужчину из теплых краев и, замотавшись в хеджаб, радостно укатила вместе с ним на его родину – в какой-то там «стан». Вот вам и поведенческая мотивация моего друга – старик Фрейд сразу раскусил бы, что к чему!

Лось был одноклассником Лехи – Санькиного старшего брата и в свободное от бокса, «эксов» и работы время, а работал он с такими данными, разумеется, в службе безопасности – помогал мастеровым послушникам строить церковь где-то в Купчино, используя плотницкие навыки, полученные им в профтехучилище еще до армии.

Мне подумалось, что почему-то большая часть моих друзей старше меня на несколько лет. Может быть, не в свое время я родился?

Вылив остатки остывшего чая в парашу, я решил проинспектировать свой баул: в целом все мое нехитрое имущество было еще в достаточно приличном состоянии. Укладывая обратно любимую «TS № 1» – рубаху черного цвета, я вспомнил, как однажды на «эксе» мне рукав порвали: «гость» зубами впился – сущий зверь! А Соня аккуратно так все заштопала и золотом поверх швов гладью коловрат вышила, приговаривая: «Оберегом тебе будет…»

По виду как нарукавный знак получился – красота! Я вообще крещеный – во Христа верую, к язычеству отношусь как к колыбели православия, с уважением, может, с интересом, не более того, но самое удивительное, что когда я потом рубаху эту надевал – из любых передряг невредимым выбирался.

С утра пораньше меня потащили в следственный кабинет.

За столом, щурясь от папиросного дыма, сидел сам Джокер – старший опер по особо важным ГУПЭ[21 - ГУПЭ – Главное управление по противодействию экстремизму.], гроза всех революционеров Северо-Запада. По слухам, первые десять лет службы в органах из двадцати с лишним он трудился во внедренческом отделе – в различные молодежные группировки внедрялся и весьма успешно. К каждой масти – своя карта. Отсюда и «погремуха» такая. Говорят, на левом плече у него была «Анархия» наколота, на правом свастика, а на груди – полумесяц со звездочкой. Может, правда, может, сказки – поди, проверь.

– Здравствуйте, Евгений Евгеньевич!

– Здравствуй, Митин! Чай будешь? У меня тут дрянь какая-то мак-даковская есть – позавтракать не успел.

– Не откажусь.

Сегодня Василий был сговорчивее, и уже через пару минут перед нами дымились два стакана с отличным цейлонским. Мои «браслеты» лежали тут же на столе. Джокера уважали за прямоту и бесстрашие. Он, даже оставаясь один на один с самыми отъявленными головорезами, требовал снять с них наручники. Старик свято верил в то, что он выполняет свою работу и между ним и преступниками не может быть ничего личного, поэтому ему в голову не приходило, что кто-то может напасть на него.

Покончив с мак-даковской дрянью и допив чай, мы, как старые приятели, закурили джокеровский «Казбек». Где он его доставал – одному Дзержинскому известно.

Затушив папиросу в коробке из-под «дряни», гупэшник заглянул мне в глаза и начал издалека:

– Я, Слава, по делу. Тут информация поступила, что не обо всех эпизодах твоей преступной деятельности нам известно. Всплыла одна старая история. Защитника пригласить или пока так поговорим?

Я, в поддержание легенды, изобразил на лице недоумение:

– Да так поговорим, конечно. Свое – возьму. Что за история?

– В октябре на «Электросиле» трое «правых» молодцов гостей города покалечили: средний вред… Националистические высказывания озвучивали, целостность государства критиковали.

– Гм… не помню такого.

– Митин! Неужели ты думаешь, что я без доказательств стал бы заморачиваться? За мной и так оперативное сопровождение твоего дела, как пашня за колхозом – спать некогда, а тут еще этот эпизод!

– Да плюньте вы на него, гражданин полковник! Пусть останется между нами. Вас в любом случае к госнаграде уже за меня представили.

– Не в награде дело, Слав, – я уже давно пенсионер. Нельзя так. Каждый «глухарь» должен быть раскрыт – закон жизни. И оставь это «гражданин полковник» – чай, не блатной! Ты же знаешь, как меня зовут…

Я непроизвольно усмехнулся, и матерый опер сразу смекнул почему:

– Да все это в прошлом уже. Славные были времена! Тогда показатели тоже требовали, но высшим пилотажем считалось развалить группировку изнутри, если, конечно, совсем отморозки, то привлечь за уголовку, а так – профилактика. А сейчас что? Каждый лидер и активный участник должен сидеть в тюрьме любой ценой. Тьфу! Ни для кого не секрет, что наши некоторые, из молодых в основном, не стесняются – горлопанам на митингах наркоту и патроны в полный рост пихают. И все им с рук сходит. Видать, шатается трон-то под царь-батюшкой.

– Скажите, Евгений Евгеньевич, а вам доводилось когда-нибудь о чем-нибудь сожалеть?

– Да тысячу раз! Только с кем сойдешься-подружишься, захочешь из г…вна вытащить, а он ни в какую. Жалко приятелей-то «закрывать» – на суде потом плюются: «Как ты мог?» А как я мог? Служба – ничего личного. Но отношения-то сложились.

– А как это «вытащить»?

– Да словом. Ты же знаешь: «Словом можно убить, словом можно спасти, словом можно полки за собой повести». Да не все слова-то эти понимать хотят. Я все время так считал: хочешь что-то изменить в стране – делай это законно. Иди в институт поступай, образование получай, завоевывай доверие населения, баллотируйся в депутаты. Сначала в муниципальное, а там и до ГД[22 - ГД – Государственная дума.] недалеко. Главное: м…даком не быть и не скурвиться. Многие во власть приходили с горящими глазами: сломать систему, искоренить коррупцию… И где они теперь? После первого отката блеск в глазах исчез, появилось что терять. Конечно, на этом поприще, если блата нет, попотеть придется, ну так и цели того стоят! Настоящий патриот – это не тот, кто во дворах таджиков дворников метелит да по митингам-петтингам горлопанит, а тот, кто честно работает, детей рожает и правильно воспитывает, взяток не дает. Да, видать, не докричаться до вас – патриотов, мать вашу.

– Но вы же видите какая ситуация сейчас: некогда по институтам штаны просиживать – надо действовать! Про…рем державу.

– А хочешь, я открою тебе главную революционную тайну?

Джокер нервно закурил и подвинул папиросы с зажигалкой в мою сторону. Мне показалось, что он абсолютно искренен со мной. В нашу самую первую встречу, когда я проходил сначала подозреваемым, а потом уже свидетелем по «гашишному» делу Аркадия, он тоже вел себя достойно. На мои призывы обратить внимание на то, что это не Аркадия наркота и что ему ее, скорее всего, подбросили, он честно ответил: «Не исключаю. Но каждый, кто встал на скользкий революционный путь, должен понимать – презумпция невиновности на экстремистов не распространяется. Докажет, что не его – молодец. Не докажет – сам дурак. Я ребят тоже могу понять: сколько из-за него без выходных можно работать?! Вот и сделали, что могли. Подло, конечно, я бы так не стал, но, как говорится, не мытьем, так катаньем. Его перед каждым сходом просили: „Не надо, не ходи, не призывай, не разжигай!“, а ему что в лоб, что по лбу!» Когда я по «гашишному» делу от дачи показаний отказался, полковник даже с глазу на глаз одобрил, мол, правильно: «Все расскажешь – поменьше дадут, ничего не расскажешь – ничего не дадут!»

Я по арестантской привычке положил одну папиросу за ухо, а вторую прикурил:

– Что за тайна?

– Тайна. Да все уже давно про…рано. Ты никогда не задумывался над тем, ради чего ты борешься?

– Ну как же: для себя, для страны, для людей, в конце концов.

– А нужно ли это кому-нибудь?

– В смысле?

– Многие стали думать так же, как ты, приняли твой образ мыслей и мировоззрение?

– Гм… не знаю.

– А я знаю: только жалкая кучка самых близких товарищей, и то не всех – у половины из них патриотизм – всего лишь дань моде. Ну, вот отлупил ты «гостей», поджог бытовку на стройке, стикеры расклеил с призывами и что? Люди хлопают в ладоши и рисуют «эрпэшки» на стенах – это правда. Но есть и обратная сторона медали: кто принимает за взятку в детский садик отпрысков приезжих с юга без регистрации? – Люди, те же самые, что аплодировали тебе вчера. Кто везет к себе на дачу строителей-нелегалов, чтобы «падищевле»? – Тоже люди! Кто притопывает ножкой и аплодирует джигитам на улицах, когда они вываливаются отплясывать лезгинку из свадебных кортежей? Правильно! – Те же самые люди. С чьего молчаливого согласия глупые девки выходят замуж за иноверцев, соблазнившись длинным х…ром и толстым кошельком? – С согласия тех же людей. А знаешь, что будет на ближайшем неудачном «эксе», если ты случайно «борщанёшь» – те же самые люди бросятся на выручку твоим жертвам и будут лупить тебя зонтами и сумками, пока ты не упадешь, а потом еще и в милицию сдадут. И это сделают те же самые люди.

В этот момент я почувствовал примерно то же, что тогда, на Ладожском, отправляя «дачку» каторжанину Аркадию:

– Евгений Евгеньевич! Не посчитайте дерзостью: у вас выпить что-нибудь найдется?

Джокер откусил от папиросной гильзы небольшой кусочек и заклеил им глазок камеры наблюдения, после чего достал из внутреннего кармана пиджака жестяную флягу с надписью «КГБ СССР» и молча протянул мне.

После обжигающе одурманивающего глотка я поинтересовался:

– Армения?

– Не угадал.

– Франция?!