Как целует хулиган

Тот примчался, полный надежд на кормёжку, но Данила только кивнул:

– Братан, притащи там пакет из коридора…

Кот глянул на него как на дурака.

– Дармоед, – борясь с головокружением, снова поднялся с постели Данила. – Поедешь у меня в гаражи жить, понял… – и, открыв пакет, замер.

В груди вдруг как-то непривычно расширилось и погорячело. Сердце радостно заколотилось, отдаваясь тупой болью в виски. Сама пришла! И тут же, следующей волной, догнало разочарование – но больше не придёт… С новой силой заболела голова, отбитые рёбра, порезы… Всё вдруг стало таким раздражающим и не имеющим смысла… А потом нашёл записку: «Верни мои босоножки! Завтра в десять на Заканальной»…

Лежал на диване, снова и снова перечитывая эти две строчки, и лыбился как идиот. И вроде уже даже ничего не болело. И было бы там «Сегодня ночью в Удаче» – встал бы и пошёл. А то до утра ещё ждать и ждать, блин…

Глава 10

К утру сто раз передумала туда-сюда. Измучилась и даже разозлилась на себя: Всего лишь забрать босоножки! Пришла, взяла, ушла. Всё! Не надо ни в глаза ему смотреть, ни разговаривать, ни даже здороваться, если не хочется!

Решила не идти. Всё, уже точно. Однако когда в начале десятого Оксана попросила её погулять с братом, Маринка неожиданно психанула.

– А можно было заранее предупредить? У меня вообще-то планы на это время!

Тут же болезненно заскребло по совести, но Оксана только вздохнула:

– Хорошо, я сама. Но говорю заранее: вечером надо будет погулять с Тёмушкой. Так тебя устраивает? И впиши, пожалуйста, в свои супер-планы на сегодня уборку в квартире. Ты, если помнишь, должна была сделать её ещё вчера.

Остановка «Заканальная» находилась в трёх кварталах от дома, от силы пять минут ходьбы, но Маринка почему-то шла все пятнадцать, а уже на подходе и вовсе остановилась. Стало вдруг как-то не по себе.

Ну и зачем ей эти дурацкие поломанные босоножки? Не проще ли соврать Оксанке, что, например, гуляли с Катькой ночью босиком по набережной, и она просто забыла обувь там? Ну да, по пьяни. Но с этим-то уже, вроде, разобрались?

Ещё более идиотски она чувствовала себя стоя на остановке: пять минут одиннадцатого, десять, пятнадцать…

Что он о себе вообще возомнил? Думает, она ему свидание назначила?! Идиот! Да просто босоножки суперские! И, между прочим, денег стоят! А каблуки можно и новые приделать!

Решительно направилась в сторону его дома. Просто заберёт своё и всё. Имеет право.

Позвонила в дверь, а в ответ тишина. И снова это ощущение, что она дура. Даже щёки вспыхнули, а в груди пронзительно заныла вдруг тоска по Кириллу.

Больно. Как же больно! И сколько глупостей не совершай – а заглушить боль не получается.

Всё мужики – козлы! Да пошли они все!

Пнула в сердцах дверь, и, словно в ответ, ручка на ней вдруг дёрнулась. И ещё раз, как будто кто-то баловался ею с обратной стороны. Из-за двери раздалось истошное мяуканье.

Маринка склонилась к косяку:

– Кс-кс-кс… Барсик, Барсик…

Он заорал ещё отчаяннее, и к участившемуся дёрганью ручки добавился грохот его прыжков.

– Барсик…

Он сиганул ещё, ручка вдруг щёлкнула, и дверь едва заметно приоткрылась.

*** *** ***

Колотить начало ближе к утру, да так сильно, что реально – зуб на зуб не попадал. Тело покрылось липкой ледяной испариной. Ломало. За неимением лучшего, обтирался дядь Серёгиным самогоном. Да что там обтирался – можно сказать умывался, особенно тщательно поливая припухшие порезы. Матерился при этом в голос и молотил кулаком по столу, пережидая резкую обжигающую боль. Потом снова валялся на диване и трясся.

Как отпустило и провалился в сон – этого даже не заметил.

Во сне было хорошо: легко и спокойно. Там был отец и мать, и они были вместе, и, кажется, даже держались за руки. А ещё там почему-то был ЗИЛ-130, крашенный под армейского в хаки. И много-много железа. Данила ходил среди гор корёженного металлолома и различал с первого взгляда: алюминий, чугун, нержавейка, латунь, чермет… И именно от этого и было легко и радостно. Потом вдруг снова стало холодно, заколотило. Сон рассыпался на сумбурные ошмётки, один из которых – куча Шпиковского говна с резкой горькой вонью.

Очнулся от того, что кто-то похлопывал по щеке, легонько, но настойчиво. Продрал глаза и не сразу понял, что происходит. Показалось вдруг, что он валяется с жуткого бодунища, после той самой ночи в «Удаче». Только, вроде, наоборот должно быть: Маринка в дрова, а он огурцом. Разве нет?

Но именно она склонялась сейчас над ним – свеженькая, хотя и испуганная, а он лежал перед ней с треснутой нахрен башкой и мучительной тошнотой…

*** *** ***

В квартире стояла такая жуткая самогонная вонь, что Маринка сразу поняла – он вусмерть бухой. Лежит на диване, замотавшись в одеяло, и страдает с похмелья. Зашибись.

И вот с этим недоразумением она лишилась девственности! Позорище, блин.

Хотела просто сбежать по-тихому, и впредь за сто кварталов обходить этот район, но взгляд случайно упал на окровавленное полотенце на полу и подсохшие бурые капли на паркете. И нож валяется…

– Оксан, это я! – бездумно процарапывала монеткой сердечко на стене перед телефоном-автоматом и обмирала от волнения: спа?лит, точно спалит! – Оксан, а помнишь, у папы прошлой осенью ножевое было, и ты ему антибиотики какие-то колола? А какие?

Конечно, Оксанка встревожилась! Началось: Где ты, с кем ты, зачем тебе, когда вернёшься… Маринка поклялась, что у подружки, медицинский кроссворд разгадывают. Поклялась, что скоро придёт и сделает и уборку, и с Тёмкой погуляет. Что угодно. Раз сто поклялась.

– …Оксан, а от температуры папа что принимал? А, не было? Понятно. А ему тогда рану зашивали, или она сама заросла?..

Денег на лекарства Данила дал много. Не хотелось даже думать, откуда у него столько, но слишком уж происходящее напоминало последствия гоп-стопа. Наслышана из проверенных источников, ага. Правда, раньше эти истории приходили к ней с другой колокольни – прямо противоположной, ментовской.

*** *** ***

Когда Данила категорически отказался от «скорой», Марина неожиданно быстро согласилась, словно поняла в чём дело. И даже сама вызвалась сбегать в аптеку. Он сходил на кухню и, не глядя вытянув из обмотанного газетой брикета денег, дал ей. А она снова словно даже не удивилась.

И всё-таки, какие у неё дела с ментами, что ей и попадаться им нельзя, и в то же время с полуслова просекает обстановку? И папа там какой-то, который учит доченьку, как кадык ломать…

Напрягся, вспоминая мужика на вокзале, но там всё было так сумбурно… Он напряжения разболелась голова. Плюнул, отложил до лучших времён.

Маринка вернулась, принесла и лекарства и даже пожрать притащила, умничка. Как смогла, обработала раны, перевязала, сделала укол антибиотика и обезбола.

Она была напряжена и молчалива. И всё же, хотя они даже почти не разговаривали, не уходила. А Данилу катастрофически клонило в сон…

Проснулся – на часах уже начало пятого. С кухни раздаётся охренительный запах еды.

Сидел за столом и смотрел на Маринку у плиты. Ноги, плечи, волосы… Невероятно красивая! Вспоминал ту безумную ночь. Их ночь. И сам себе не верил – может, это всё его горячечный бред? Словно почувствовав его пристальный взгляд, Маринка обернулась, тут же смутилась, отвернулась. Нет, не бред. Она действительно здесь.

– Тебе надо к доктору, Дань.

– Не надо, так зарастёт.