Девочка, которую нельзя. Книга 2

– Что?! Кто? Я?! С ним?!

– Да, чёрт, дай скажу! – всё-таки ухитрившись перехватить мои руки, стянул он их крест-накрест перед грудью, как в смирительной рубашке. – Когда ты рассказала мне про эту Верку, я сразу сделал запрос. И она…

– Ты врёшь! – выворачиваясь, заорала я. – Ни хрена ты не сделал! Я почти два месяца уже блядью твоей корпоративной притворяюсь, за какую-то мифическую зарплату на выкуп Верки, а ты… А вы… Да пошли вы к чёрту! Оба! – и всё-таки выскользнув из его рук, бросилась из комнаты.

Но не успела даже до лестницы добежать – Сергей догнал. Завязалась самая настоящая драка, в которой я всеми силами старалась его ударить, а лучше бы прибить, а он – снова меня обездвижить. У него получилось лучше – скрутил меня и, впихнув в комнату, запер снаружи.

– Остынь! Гордеев вернётся и всё объяснит!

– К чёрту иди со своим Гордеевым! – орала и долбила в дверь пяткой. – Открой! Я не собираюсь здесь больше оставаться! Выпусти!

– Тебе уже нельзя уходить! Ты слишком много знаешь. Ты теперь часть операции и находишься под ударом, как и все мы. Просто дождись Гордеева и стребуй с него объяснения!

– Хорошо, – меняя тактику, согласилась я. – Ладно, всё, ты прав. Просто дождёмся Гордеева. Когда он вернётся?

– Не знаю. Надеюсь скоро.

– Ладно. Тогда выпусти меня? Честное слово, я успокоилась. Выпусти, пожалуйста… Ну Серё-ё-ёж…

Но Коломоец почуял подвох, мент поганый.

– Не могу, Слав. Серьёзно, посиди пока там. Так будет лучше для тебя же.

– Скотина! – с новой силой плеснула моя загнанная внутрь злость. – Открой сказала! Открой! Открой! Открой!

Я молотила в дверь, Сергей больше не отвечал. Потом, выдохшись, сползла по стеночке на пол. Ну надо же было так глупо попасть! В голове лихорадочно всплывали события и факты – от нашей первой с Гордеевым встречи и дальше, по ходу пьесы.

Сомнений не оставалось – этот гад возник в моей жизни вовсе не случайно. И в клубе тогда высматривал именно меня – вот откуда был этот довольный, пристальный взгляд со второго этажа. И потом мне тоже вовсе не примерещилось – встал у него тогда на остановке очень даже по-настоящему, просто потому что никакой опасности в тот момент не было и в помине, и Гордеев это прекрасно знал. Как и знал, где я живу, поэтому и довёз до места, не спрашивая куда ехать. И тип этот, рыжий, с пистолетом – не просто так он потом за мной следил. И не просто так я спалила его с Ларисочкой, да ещё и перед отделением полиции – это же всё одна компашка, получается. Гордеевская.

А сам он всё это время просто плёл свои интриги, попутно развлекаясь моей неопытностью: специально запугивал слежкой – чтобы я обратилась к нему «за помощью», а когда это не сработало – использовал Верку. Просто пустил под откос две судьбы – и её, и её брата. Жестокий, циничный ублюдок, у которого ничего человечного за душой.

И кто теперь убедит меня в том, что он не специально засветил меня перед всей этой криминальной тусовкой? Да ещё как засветил! Просто вытряхнул из тихой, безопасной норки и выставил всем гончим на показ. Кто там облажался в прошлый раз? Пробуйте ещё! Второй сезон охоты открыт!

Наркоконтроль? Госбезопасность? Часть операции? Ха! В задницу иди, Гордеев! Я не часть, и тем более не твоя марионетка. И объясняться ты будешь не со мной, а с теми, на кого работаешь!

…Так я и сбежала. Пока Коломоец, наивно полагая, что я выдохлась, караулил меня с той стороны – я, рискуя переломанными ногами, выбралась в окно и была такова.

Но теперь, чем больше времени проходило, тем больше мне казалось, что я погорячилась. Возможно, действительно нужно было дождаться и выслушать объяснения. А потом, сделав вид, что согласна с происходящим, спокойно подготовиться и всё так же податься в бега, но с запасом одежды и денег.

Думать о том, что, выслушай я Гордеева, то, возможно, и бежать бы не пришлось, не хотела. Боялась переполняющих меня эмоций. Даже если он реально какой-то там спецагент – всё равно слишком горько становилось от воспоминаний того, как цинично он меня использовал. А Верка? Разве этому может быть хоть какое-то оправдание? Даже если это действительно дело государственной важности.

Но ещё больше было больно от того, как безоглядно верила ему я сама. Я ведь впервые за столько лет не просто доверилась кому-то, а буквально приросла к нему. Почувствовала себя защищённой и даже немного любимой… Дура. Господи, какая же дура!

Ещё через два дня, на этот раз рискнув поймать попутку, я добралась до большого приволжского города. Здесь стояла сумасшедшая жара. Ветер с Волги не охлаждал, наоборот, он дул словно из строительного фена, опаляя и мгновенно иссушивая – тело, пот, мысли и последние силы. Мучила жажда, но денег на бутилированную воду у меня не было, поэтому я, подобрав на скамейке в парке полторашку от минералки, словно заправская бомжиха ходила по уличным кафешкам и просила налить мне из-под крана.

Раздольная Волга манила, жутко хотелось купаться, но не просто охолонуться, а вообще помыться – с мылом и шампунем, смывая с себя недельную грязь и усталость. Однако, вместо того чтобы сразу же отправиться на пляж, я сначала спёрла в магазине пилку для ногтей и подчистую, где-то зашлифовывая, а где-то и просто обгрызая, сняла свой распрекрасный дорогущий маникюр и педикюр.

Вот и всё. Прежняя случайная жизнь в роскоши окончательно осталась в прошлом. Из особых примет у меня теперь разве что татуха на плече, да и ту я тщательно скрывала под ворованной футболкой, а в остальном – обычная серая мышь, каких навалом.

Насчёт того, где обосноваться мысли привычно убегали в сторону дач. Это был действительно рабочий вариант – если сильно не отсвечивать, то, осев в каком-нибудь заброшенном домике и аккуратно подворовывая по дальней периферии овощи-фрукты, можно было бы жить хоть до первых заморозков. Но это было так предсказуемо! Мне казалось, Гордеев сходу расщёлкает эту схему. Больше того, преследовало ощущение, что он и так уже где-то здесь, в этом большом пыльном городе – наблюдает издалека, забавляясь тем, какая же я всё-таки дура.

Иногда мне даже казалось, что я вижу его в толпе. Сердце замирало и тут же бешено ускорялось… Но это каждый раз оказывался не он. А мне всё чаще приходила мысль, что нет на самом деле никакой погони. Гордеев сам сказал как-то: «Звёзды всегда гаснут стремительно. Стоит только перестать отсвечивать, и через неделю о тебе никто не вспомнит, а через две даже не узнают при встрече»

И действительно – Рагифу я даром не сдалась, и если и был какой-то интерес ко мне – то чисто спортивный, по следам былого облома, так сказать. Но это совсем не то, что могло бы заставить серьёзного мужика снова бросаться в погоню. А вот Гордеев… Ему я наверняка тоже не нужна, а иначе нашёл бы уже, разве нет?

В такие минуты хотелось лупить себя по щекам. Не сметь! Даже думать не сметь о том, что было. Не перебирать в памяти пронзительные, до сих пор опаляющие моменты случайной близости, не гадать «а что было бы, если бы не», не выискивать этому гаду оправданий!

Но сердце всё равно каждый раз замирало, когда в толпе мелькал призрак Гордеева, а потом ещё долго разочарованно ныло – не ОН. И рычать хотелось от досады – ну почему же я такая дура, а!

На второй неделе августа справила день рождения – напекла на углях яблок, от которых уже тошнило и даже задула свечку, обычную хозяйственную, душно воняющую парафином. Вот и всё. Не было больше дурацкой оговорочки «почти» в моих девятнадцати годах, а вместе с этим не было и вообще ничего – ни жилья, ни нормального заработка, ни образования, ни хоть каких-то перспектив.

Одним из моих способов собрать денег на еду было попрошайничество. Я просто выходила туда, где тусуется молодёжь и врала, что приехала с другого конца города, и у меня украли сумку с кошельком и телефоном. Просила хоть сколько-нибудь – хоть десять рублей, хоть пятачок на дорогу. Молодняк, особенно парни, обычно не жадничали, давали даже по сто рублей и за вечер вполне можно было набрать на лоток куриных окорочков.

А потом я то ли примелькалась, то ли случайно оказалась не в том месте не в то время – на меня напала местная шпана. Налетели толпой, хватали за одежду, за волосы, дёргали, толкались, травили, как паршивого щенка, и никому из гуляющей вокруг «приличной» молодёжи не было до этого дела. Спасибо мимо проходил какой-то взрослый дядька, который в буквальном смысле отбил меня у гопоты. Встретив такой отпор, они тут же отступили, но всё равно кричали издалека, что мы ещё встретимся…

На это прикормленное местечко я, конечно, больше не пошла. Вместо этого попробовала походить по рынку, но здесь всё было иначе. Взрослые тётки с авоськами давали деньги неохотно, бывало, что даже за весь день я не могла набрать и сотни рублей мелочью.

Снова накатило отчаяние и ощущение безысходности. И стали появляться мысли о том, чтобы плюнуть на всё и, взяв свой настоящий паспорт, просто начать нормальную, легальную жизнь… Это отчаяние подогревалось глубочайшим стыдом – попрошайничать, на самом-то деле не так уж и просто. Особенно, когда в лицо тебе кривятся: «Здоровая кобыла, иди работай!», а сама ты с каждым днём всё больше становишься похожа на обычную бродяжку.

Так я всё чаще стала посматривать на ломбард в конце улицы. Милые платиновые цветочки с желтоватыми камушками-серединками хранились в тайнике, вырытом на участке моего временного жилища, и были самым дорогим, что я имела – не только в прямом, но и во всех остальных смыслах. Они грели душу, они же злили, они напоминали о том, что верить нельзя вообще никому, но они же снова и снова давали почувствовать себя не залётной бомжихой, но девочкой, которую сам Гордеев объявил своей. И пусть всё это было ложью – я-то проживала те дни по-настоящему! И, несмотря на глубокую обиду, даже сама мысль о том, чтобы сдать эти серьги в ломбард казалась если не кощунством, то слабостью куда большей, чем просто перестать прятаться и позволить себя найти.

Однако голод – не тётка. В первый раз я зашла в ломбард просто прицениться.

– Если с последующим выкупом, то три с половиной дам, – осмотрев серьги, вынес вердикт приёмщик.

– Так мало? Это платина вообще-то. Там даже проба есть.

– Ну и что? Сами-то по себе они никакие. Кто их купит потом?

– Ага, – с трудом сдерживаясь от того, чтобы не выложить ему, что это вообще-то эксклюзив от известного ювелирного дома, усмехнулась я, – а почему же тогда цена выкупа аж в три раза выше?

Мужик только плечами пожал.

– Хочешь больше денег, сдавай в лом. Вставки убираем, платину взвешиваем и покупаем по прейскуранту драгметалла. Вон у двери табличка с расценками. Но и так, на вскидку, тысяч на пять потянут.

– А камни? Они что, вообще ничего не стоят?

– А что это, фианиты? – с пренебрежительной ухмылочкой, снова глянул он на серьги. – Да даже если цирконы – им цена три копейки. Хочешь, себе заберёшь.

В тот раз я так и ушла оттуда ни с чем. Получалось, что тысяч за пять я могла попрощаться с подарочком Гордеева навсегда. А согласившись на с три половиной ещё имела хоть какую-то надежду выкупить серьги обратно, правда, уже за десять пятьсот. Казалось бы, ну и о чём тут думать? Потерять полторашку наличкой из-за сентиментальности, при том, что выкупить за десятку я их точно всё равно не смогу – глупее не придумаешь. Однако, каким бы бредом это ни казалось – вот так, с лёгким сердцем отдать частичку своей души в лом у меня рука не поднималась.

Поиски более выгодного предложения завели меня не в мелкую, провонявшую старостью и куревом скупку, а в приличную мастерскую при большом ювелирном отделе. Здесь было так пронзительно светло, стерильно и стильно, что я, в своих шмотках с чужого плеча и въевшейся под ногти чернотой от печёной картошки, сначала долго не решалась обратиться к продавщице, а когда всё-таки рискнула – чуть под землю не провалилась под её недоумённо-оценивающим взглядом. Однако мне не отказали, и даже согласились посмотреть, что же я принесла.

Проверив для начала пробу, продавщица отошла к напарнице, и они уже обе смотрели серьги на свет и, с интересом поглядывая на меня, о чём-то совещались.

Наконец, объяснив, как найти дверь мастерской с торца этого же здания, они даже прямо при мне позвонили мастеру и предупредили о моём визите. И это порадовало. Люди явно понимали в украшениях больше, чем барыги в приёмках, и, хотя сути это не меняло, я ведь всё равно собиралась променять часть своей души на деньги, надежда на то, что серьги не пустят банально в лом, хоть немного успокаивала.

В мастерской – небольшой, разделённой перегородкой комнате с железной решёткой на входе, было уединённо и прохладно. Играла какая-то ретро-музычка, на прилавке приёмного окошка спал чёрный как смоль кот. Немного смутило, что, взяв серьги, мастер, мужчина сильно в годах, со специальным увеличительным окуляром на глазу, попросил вдруг и паспорт. Но на моё испуганное «Зачем?» он лишь невозмутимо пожал плечами: