Как целует хулиган

– Клёво ногами машешь, каратистка что ли?

– А то! И я, между прочим, знаю, как кадык ломать! Папа научил. Показать?

– Опять папа. Я, кажется, всё-таки начинаю его бояться!

– И правильно делаешь! – Сделала пару шагов и снова остановилась. – Блин, ну невозможно так ходить! Неудобно!

И Данила, зарычав от нетерпения, просто закинул её на плечо…

– Ой, киса! – едва войдя в квартиру, тут же засюсюкала Маринка. – Кс-кс-кс… Иди сюда, киса… – Подхватила Барса на руки, зарылась лицом в пузо. – Халосая ки-и-иса…

– Вообще, это кот.

– Да? – удивилась Маринка, и бесцеремонно задрала ему хвост. – И правда, кот! Да причём такой… – захихикала, – кинг сайз! Да ты мой холосий ма-а-альчик…

Данила с удовольствием оказался бы на месте Барса, но Маринку так стремительно накрывало, кидая от плаксивой угрюмости к шальному веселью, что ещё немного, и всё что ему останется – это сидеть возле дивана и оберегать её сон. Ну, может, тазик подставлять.

– Кофе будешь? С котлетами.– На ходу развязывая примотанную к животу олимпийку, заскочил в кухню и сунул брикет с деньгами подальше в вытяжку.

– Ничего я не буду, – пошатываясь, вошла следом Маринка. – И вообще, пошло оно всё на хер. Сдохнуть хочется.

Данила глянул на её вновь посмурневшее лицо и суетливо сгрёб со стола бардак, оставшийся после изготовления взрыв пакетов.

– Ты почти поллитры натощак выжрала! Не поешь – завтра до вечера не очухаешься. И, кстати, что за повод надраться?

– Все мужики козлы! – зло фыркнула она. – Этого достаточно?

Он усмехнулся.

– Угу, а все бабы дуры. Это правда жизни, дерзкая, а не повод для пьянки. Смирись! Ещё, кстати, есть хлеб с салом и огурцы, будешь?

Она подняла голову. В глазах опять стояли слёзы.

– А презервативы у тебя есть?

От неожиданности он протупил пару мгновений… и кинулся на неё.

Не разрывая поцелуя, спотыкаясь на ходу, кое-как добрался до дивана. Опрокинул её навзничь, навис, вклиниваясь коленом, между робко сведёнными бёдрами. В паху гудело от напряжения.

Нащупал замок на сарафане, дёрнул раз, два – не идёт… Маринка расстегнула сама и послушно подняла руки, позволяя стащить его с себя…

…Ворвался в неё, такую тесную и жаркую, грубым нетерпеливым толчком, сорвал вскрик – надрывный, громкий, испуганный… Перехватил беспокойно отпихивающие его руки, зажал над головой, вбиваясь в неё, чтобы кричала ещё, чтобы не отпускала это безумие, продолжала запрокидывать голову и выгибать спину, подставляя его губам груди – такие сладкие и нежные, словно нетронутый случайным прохожим первый снег… Сам его затаптывал, впивался губами, не мог оторваться. Сожрать её хотел, чтобы ни одна сука больше даже близко к ней подойти не посмела. Никогда.

В самый последний момент, когда уже побежала по телу мучительно-сладкая волна оргазма, вынул. Была на её месте другая тёлка – может и не стал бы обламываться, но это была Маринка, она была какая-то другая, и он сам словно становился с нею другим.

…Она, запрокинув голову, часто дышала и закрывала лицо руками, но всё равно было видно – щёки её пылают. А он, сидя между её разведёнными ногами, скользил взглядом по розовым брызгам на животе, и в башке было пусто-пусто. Кайф!

– Не смотри… – еле слышно попросила она.

И он, наконец, понял, не дурак. Накинул на неё простынь, встал. Слегка штормило, сердце выпрыгивало.

– Пойдём в душ?

Но она только мотнула головой и, звернувшись в простынь, отвернулась к стене. Данила принёс смоченное горячей водой полотенце, вытер ей живот, склонился над ухом:

– Всё нормально, Марин?

Она кивнула.

– Ладно, спи тогда. Кстати, меня Данила зовут.

Не ответила.

Он выключил свет и ушёл в ванную, а когда вернулся, обнаружил, что Маринка уже спит, одетая не только в бельё, но и в сарафан. Ненормальная. Странная. Охрененная.

Впервые в жизни спал с женщиной не в смысле – трахался, а именно спал. Прижав её к себе, сквозь сон чутко чувствуя каждое её шевеление, и прижимая в ответ ещё крепче. Словно боялся отпустить и потерять. Её волосы, всё-таки пропитавшиеся никотиновым кумаром кабака, всё равно сохраняли едва уловимую свежую нотку. Всё-таки малина. И не приторная мыльная лажа, а натуральная – кисловато-сладкая, тёплая и родная. Так пахнут ягоды с куста. Нетронутые, свежие, настоящие.

Зарывался лицом в её волосы и целовал. Какого хрена с ним происходит – не понимал. Но чувствовал, что теперь всё будет по-другому.

Глава 7

Проснулся от голодных воплей Барса. В незашторенное окно уже вовсю светило солнце, на часах шесть – ноль семь. Маринка спала, уткнувшись лицом в подушку. Улыбнулся. Смешная такая. И такая красивая. До вечера теперь болеть будет – точно.

Накормил Барса, умылся. Больше всего тянуло снова завалиться к Маринке под бочок, обнять и, слушая её тихое сопение, вырубиться до обеда. Но из еды дома было только чёртово сало, огурцы и котлеты сомнительной свежести. Не, ему самому бы нормально – а вот ей…

Возле ларька, что за углом, встретил соседа деда Витю с сотоварищами. Пересчитывали копейки в трясущихся с похмелья руках и прикидывали, на что хватает. Щедро подкинув им стольник, взял минералки, печенья, паштет, свежего хлеба. Суетился, был какой-то смутный страх, что вернётся – а Маринки нет. Или, например, проснётся – а нет его, и как она тогда? Эта может и заистерить.

Торопясь домой, на ходу полез по карманам олимпийки в поисках ключей, но кроме них нашарил ещё что-то непонятное, маленькое, мягкое. Вынул… И встал. В руке лежали три дозы в пакетиках. К бабке не ходи – герыч[1 - Ге?рыч (жарг.) – героин].

И сразу новыми смыслами заиграла вся минувшая ночь. И забитая Шпиком стрелка, и то, что он на неё так и не явился, и нагрянувшие вдруг со шмоном менты.

Оставалось понять, в какой момент успели подкинуть. Хотя, на самом-то деле похрен. Такая подстава – это не по понятиям, вот что важно. Не по-пацански. Шпик, сука… В тот раз из-за его жадности чуть под мокрушную статью не попал – пришлось срочно линять в армию, и что теперь? Из-за пары сотен косарей готов закрыть бывшего кореша на семёру, а то и больше за наркоту? Гнида. Особенно если учесть, что бабки изначально не его, а Данилины.

Дома спустил порошок в унитаз, обмотку сжёг на балконе. Душила злость. Ослепляла.

В какой-то момент подумал даже, что, может, это Маринка подкинула – слишком уж нереальным и в то же время экстремальным было её появление в кабаке, да и всё что после – тоже. Уже одно то, что она через окно пыталась слинять… А с виду обычная девочка-пай. Острая на язык пятёрочница, блин. Что она там говорила – в ментовку ей нельзя? Чёрт…

Не включая колонку залез под душ. Холодная вода привела в чувство. Не Маринка это. У неё просто не было такой возможности. Подкинули явно до заварушки с ментами, иначе само их появление теряло смысл. Может, та тёлка с пивом? Не по-детски ведь тёрлась об него, сука…

Когда вошёл в комнату, Маринка спала, всё так же уткнувшись носом в подушку, но повернувшись на другой бок. Из-под задравшегося сарафана белели перепачканные кровью трусики. Данила смущённо отвёл взгляд: ну, здоро?во, семейная бытовуха! Прикольные они, всё-таки, эти девчонки со своими секретными заморочками…

При взгляде на неё мгновенно встал. Подлёг, обнимая, целуя шею, прижимаясь к её попке. Замыкало до дрожи. Даже злость на Шпика временно померкла. Сейчас хотелось только повторения банкета – пока девочка ещё мягкая, податливая, со сна. Сладкая…

Проснувшись от его ласк, Маринка вдруг затрепыхалась, заматываясь в простынь и отодвигаясь.

– Чшш… Не пугайся, дерзкая, это я, – наваливаясь на неё, шепнул Данила. – Доброе утро, малышка. Но ты это, спи, спи… Рано ещё, ещё даже семи нету. Я потихонечку, м? Расслабься, ну…

Но она цеплялась за сползающую с неё простынь, и ломалась: