– Аллё? – И тут же начинает кивать: – Да… Хорошо… Да…
Я обмираю, а она вдруг тянет трубку мне:
– Мама сказала тебе отдать!
– Ирка, блин, ну ты… – сходу начинаю я, но она прерывает мою тираду протяжным всхлипом: – У меня… У м…меня… – Слышу, что она там безутешно рыдает, и внутри всё обрывается. А Иринка наконец выдавливает: – У меня магазин сгорел!
Свой блин Тоська получает из ларька по дороге на рынок, потому что по Иркиному голосу очевидно – не до сковородок сейчас! Надо срочно ехать на подмогу!
И вот, мы с кудряхой уже забегаем в ряды. Вокруг только ленивый не обсуждает произошедшее, и эти обрывки информации рисуют мне жуткую картину полного апокалипсиса… Но на деле нас ждёт едва ли не чудо: Иркин магазинчик, пластиковый павильончик в ряду точно таких же, оказывается крайним среди погоревших. Настолько крайним, что кроме сильно оплавившейся внешней обшивки и дочерна закопчённых окон, практически не пострадал. В отличие от соседних четырёх, на месте которых остались только обугленные каркасы.
Врываюсь в павильон и тут же попадаю в атмосферу жуткой корвалолово-пластиково-угарной вони. Всюду копоть, вода по щиколотки, и в ней плавают башмаки. Много-много разных башмаков! В углу шаткая гора раскисших обувных коробок, видимо, всё, что уцелело, если такое вообще возможно. И посреди всего этого – решительно орудующая тряпкой Ирка.
Просто молча обнимаю её. Тут же понимаю, откуда так несёт корвалолом – подруга, кажется, накачана им под завязку.
– Хорошо, что ты пришла! – неожиданно бодро заявляет вдруг она и всучает мне ведро. – Вдвоём быстрее управимся!
Оглядываю безнадёжно испорченный павильон: сквозную проплавленную дыру в стене под потолком, лопнувшее стекло, отодранные панели, клочья тщательно залитого водой и пеной утеплителя. Покорёженные пластиковые полки и похожий на мультяшную медузу цветной моток спёкшихся шнурков… Приобнимаю подругу, мягко подталкиваю к двери.
– Ир, давай выйдем?
Пытаюсь забрать у неё бесполезную тряпку, но Ирка неожиданно агрессивно упирается. Молча боремся, пока я не получаю этой самой тряпкой по лицу. И что удивительно – словила я, а очнулась от этого Ирка. Уронив руки, надрывно всхлипнула:
– Тут всё, Лис. Всё, на что мы с Тоськой жили, плюс товар под реализацию. У меня теперь остались только кредит и ипотека, которые больше не с чего выплачивать…
– Не переживай, что-нибудь придумаем, – обещаю я, а у самой уже голова кругом от безысходности и вони горелого пластика. Всё-таки вывожу подругу на воздух. – Как вышло-то это всё?
Конечно, это уже не имеет особого значения, но Иринка отвлекается, рассказывая. Просто жмёт к груди дочку и, утирая периодически накатывающие слёзы, дотошно, едва ли не поминутно, вспоминает хронологию.
– А ещё, пожарный сказал, будет следствие о причинах возгорания, и если это вина администрации рынка, то, по идее, должны будут возместить ущерб. Только само следствие может затянуться на месяцы. А то и заглохнуть. Ну, понимаешь, проще замять, чем такие убытки нести.
Я понимаю. Ещё бы!
– Не страховала? – знаю, что наверняка нет, просто спрашиваю на всякий случай.
Ирка отрицательно мотает головой, протяжно вздыхает… и поднимается вдруг:
– Так, ладно. Хватит ныть! План будет такой…
В итоге мы до самого вечера сортируем товар на безнадёжно испорченный и теоретически подлежащий восстановлению. А потом берём такси и, основательно загрузив его мешками и раскисшими коробками с обувью, везём всё это добро домой. По дороге встреваем в глухую пробку, и таксист решает объехать её по «знаю один секретный путь»
Но секретный путь, как оказывается, знает не только он, поэтому мы просто перманентно мотыляемся по разным веткам одной огромной пробки и практически не движемся вперёд. Психанув, водила выруливает через двойную сплошную и едет вообще в противоположном направлении, решив объехать затор глобально. Так мы и оказываемся в центре, в аккурат перед элитной высоткой в пятьдесят этажей.
Сердце, кажется, останавливается, но я всё же нахожу в себе силы выглянуть в окно, пытаясь увидеть стеклянный балкон на последнем этаже. Голова кружится. В груди целая буря эмоций – от стыда до непонятной тоски. Даже щёки вспыхнули.
– Высоко-о-о! – восхищённо тянет Тоська. – Мамочка, а там тоже живут люди?
– Судя по ценнику за квадратный метр, скорее небожители, – ядовито усмехается таксист. – Во всяком случае, они себя таковыми считают, буржуи проклятые.
Ирка усмехается ему в тон – оно и понятно, для неё сейчас начинается особо острый период межклассовой неприязни. Тоська ничего не понимает, но заворожённо шепчет:
– Ничего себе!
А я просто молча сворачиваю шею, до последнего вглядываясь в место своего первого и единственного настоящего полё… падения.
Настроение окончательно и безнадёжно портится. До полуночи мы с Иркой снова сортируем и отмываем весь этот копчёный хлам, который подруга почему-то упорно называет товаром.
– Ир, ну хватит! – наконец бросаю я босоножку. – Ну это же бесполезно! Кто это купит? Их и в принципе-то кто покупал, эту голую клеёнку и низкосортную резину? Что тут спасать вообще? Они и до этого копейки стоили, а по распродаже вообще в минус пойдут в перерасчёте на время и силы!
– Ну извините, – обиженно поджимает губы подруга. – У нас тут Арманиев и остальных всяких там Гучиев нема, мы как-то больше к клеёнке и резине привыкли. Зато у нас, в отличие от некоторых небожителей, есть где переночевать и даже, хотя и не брендовая, но своя собственная сменка имеется!
Буравим друг друга взглядами, кипя внутренним гневом и усталостью.
– Ладно, извини, – первая уступаю я. А что тут ещё скажешь, если я действительно сижу в её доме и в её одежде. – Я не права, да. Товар твой нормальный, просто очень… бюджетный. И, наверное, его даже по распродаже возьмут. Просто я не в курсе.
– А у нас, между прочим, почти вся страна в таком ходит! – победно заявляет Ирка, и вдруг отбрасывает закопчённую мокрую туфлю. – Ну надо же что-то делать, Лис, ну хотя бы попытаться!
Я ухожу в коридор и возвращаюсь с кошельком.
– Вот, – достаю карту, – здесь тысяч пятнадцать. А здесь, – достаю другую, – около пяти должно остаться. На этом пока всё, я сильно потратилась на днях. – Вздыхаю. – Вот тоже, дура, блин. Знала бы, что так всё получится, лучше бы вместо эротического белья квартиру сняла.
– Стесняюсь спросить, и почём же нынче буржуйские портки? – хмыкает Ирка.
– Сорок пять, – скостив цену почти в половину, вру я. И поймав странный Иркин взгляд, оправдываюсь: – И это ещё дёшево, между прочим, потому что бренд и ручная работа!
– Капец. Два месяца моих кредитных выплат – за трусы, которые даже трусами назвать нельзя! Я, наверное, чего-то в этой жизни не понимаю.
А я вдруг вспоминаю, как эти самые две с половиной тесёмки расползались в нетерпеливых руках Лжедмитрия, и душно краснею.
– Ещё вот, смотри, – протягиваю Ирке кредитку, – здесь лимит сто двадцать тысяч.
– С ума сошла? Я не возьму! И так в долгах вся.
– Там беспроцентный период три месяца. За это время мы точно что-нибудь придумаем! К тому же, это же будет мой кредит, а не твой. А уж я-то с ним точно разберусь.
– Я не возьму, Лис. Спасибо, но нет. Во всяком случае, сначала перепробую все другие способы.
– Тогда я просто оставлю её здесь, – кладу карту на полку. – И если другие способы не помогут, у тебя будет вариант на крайний случай. Хорошо? А у меня зарплата уже через две недели, да и расчётные должны дать. Не говоря уж о том, что мне половина совместно нажитого имущества положена.
Вспомнив о собственных проблемах, мрачнею. А Иринка обнимается вдруг меня, гладит по голове:
– Ну не расстраивайся так, Лисёнок, всё наладится, вот увидишь! Встретишь ещё нормального, настоящего! Ты у нас вон какая красавица! И умница!
И я понимаю, что мне действительно становится легче. Хотя казалось бы – кто сейчас кого утешать должен? Благодарно хлопаю Иринку по руке.
– Конечно наладится. Просто невовремя это всё совпало – измена, пожар. А ещё и работу новую срочно искать надо.
– А может, тебе не увольняться? Нет, ну правда, измена изменой, а место такое ты где ещё найдёшь?