Греховные поцелуи

– Нет, он не захочет терять невинность с лягушатницей.

Питер пришел в ярость, бросился на своего обидчика и схватил его за горло, но трое пилотов оттащили Питера.

– Остынь, парень, – успокаивал его Рикенбакер. – На войне без чувства юмора не выжить.

– Простите. – Питер, опустив голову, сел на деревянную скамью.

Рикенбакер попытался восстановить веселое настроение компании, но жизнерадостная атмосфера исчезла. Все с облегчением вздохнули, когда приехали на аэродром.

– В гостях хорошо, а дома лучше, каким бы скромным ни был твой дом, – сказал кто-то.

В ту ночь Питер долго лежал без сна, думая о своей любимой Джильберте. Каждая черточка ее лица, каждый изгиб ее тела настолько отчетливо вырисовывались в его воображении, что ему казалось, будто она во плоти находится рядом. Питер протянул руку, чтобы дотронуться до нее, но видение исчезло. Он метался на жесткой койке, изнемогая от страстного желания. Имелся, правда, один способ удовлетворить его. Это было лишь жалкой заменой, но тем не менее мучения его прекратились и он наконец погрузился в сон.

Глава 15

Прошло больше недели, прежде чем Питер вновь принял участие в боевых действиях. Из-за проливных весенних дождей и сплошной облачности самолеты не могли подняться в воздух.

На десятый день облака рассеялись, и появилось солнце.

Все утро и первую половину дня пилоты эскадрильи выполняли боевые задания, летая над немецкими позициями. Как только одна группа возвращалась, чтобы заправиться горючим, другая тотчас поднималась в воздух. В половине четвертого дня, когда Питер писал письмо домой, в казармы ворвался Рикенбакер:

– Живее, малыш, пфальцский истребитель пересек сторожевое заграждение на переднем крае и направляется сюда!

Они быстро покрыли расстояние до линии окопов, не встретив ни одного самолета противника.

Питер и Рик летели крыло к крылу. Старший по возрасту пилот показал, что они должны разделиться и барражировать в противоположных направлениях. Питер большим и указательным пальцами образовал кружок, тем самым подтверждая, что понял приказ. Его «ньюпор», стремительно изменив направление, полетел на северо-восток.

Питер долетел до Понта-Муссон, затем повернул назад, на юг. Он уже приближался к Туле, когда заметил темную точку на горизонте, которая двигалась прямо ему навстречу. Питер резко взмыл ввысь и начал не спеша кружить по спирали, ожидая его приближения. Вскоре по четкому силуэту и большим черным крестам на крыльях и хвосте он определил, что это «фоккер». Когда он пролетел на значительном расстоянии под его самолетом, Питер спикировал.

Включив двигатель на полную мощность, немецкий самолет стал набирать высоту, готовясь к развороту Иммельманна. В это же самое мгновение Питер увидел, что Рикенбакер пикирует «фоккера» под углом в девяносто градусов. Уступая инициативу своему приятелю, Питер дал возможность другу произвести первый выстрел в немца и сделал вираж, готовясь поддержать Рика, если тот промахнется. Это был предусмотрительный ход, потому что немец ускользнул, дал двигателю обратный ход и направился назад, к немецким позициям.

Питер сел ему на хвост. Воздушный бой произошел на высоте десять тысяч футов. Это было крайне опасно, так как Питер представлял отличную мишень для немецкой батареи. Он находился на очень близком расстоянии от «фоккера» и рассчитывал на то, что зенитчики не откроют огонь, чтобы не попасть в свой самолет.

Питер нажал на гашетки спаренных пулеметов. Трассирующие пули описали дугу подобно брызгам воды, выбрасываемой из шланга, и попали в обе кабины самолета. Пилот и наблюдатель погибли мгновенно. Спустя несколько секунд «фоккер» рухнул на землю и рассыпался на части, охваченный огненным шаром.

Вокруг Питера рвались артиллерийские снаряды, но он резко набрал высоту и, обгоняя огонь, взял курс на свою базу. Рикенбакер в кабине поднял руку в перчатке и сжал ее в кулак, приветствуя друга.

Как только они приземлились, Рикенбакер выпрыгнул из кабины и побежал к самолету Питера.

– Малыш, ты наконец прилетел. Обещаю впредь никогда не произносить слово «малыш». Ты мужчина! И я хочу, чтобы именно этот мужчина всякий раз прикрывал меня в полете. – Рикенбакер широко улыбнулся. – А сейчас ты должен отдохнуть.

В тот вечер Джильберта Буайе и вся ее семья – мать, отец, сестра и два брата – снова встречали его как героя.

– Вы уже становитесь легендой в Туле! – воскликнул мэр. – Фермеры были на полях, когда вы вели бой с самолетом боша. Бог мой! Немцы не являются достойными противниками американцев. Ваши пилоты здорово дают им прикурить.

Питер покраснел и скромно возразил:

– Мне просто повезло, сэр.

– Нет, нет, нет, я не потерплю этого! – Он обнял Питера и расцеловал его в обе щеки. – Вы храбрый воин, и я предсказываю, что еще до окончания войны вы будете награждены орденом Почета.

Позже, когда все тактично удалились в дом, который примыкал к ратуше, оставив молодых влюбленных в гостиной, Питер сказал Джильберте:

– Мне нравится твой отец, но, если откровенно, я предпочитаю получать поцелуи от тебя.

Она рассмеялась и, откинув голову, сказала:

– Тогда поцелуй меня, любовь моя.

Питер взволнованно огляделся. Он почти каждый вечер навещал Джильберту и всякий раз, оставаясь с девушкой наедине, как сейчас, не мог избавиться от беспокоившего его ощущения, что кто-то из семьи постоянно следит за ними.

Питер как-то высказал Джильберте это предположение, но она рассмеялась.

– Зачем им подслушивать, когда они и так знают, чем мы занимаемся и о чем говорим. В конце концов, ведь наш национальный девиз: «Да здравствует любовь!»

Питер откашлялся.

– Тем не менее я считаю, что пора наконец сообщить твоим родителям о моих намерениях: я тебя люблю и хочу на тебе жениться. Тогда я буду чувствовать себя спокойнее из-за того, что мы делаем.

Джильберта от удивления широко раскрыла глаза.

– Что мы делаем? – повторила она. – А что мы делаем?

– Ну, ты же знаешь: целуемся, прикасаемся друг к другу и...

– Это лишь естественное проявление чувств при ухаживании, – сказала Джильберта, проводя рукой по внутренней стороне его бедра. – Однако мы до сих пор не сделали то, чего я жажду с тех пор, как встретила тебя... О, Питер, мы должны найти такое место, где мы будем одни. По-настоящему одни и сможем поступать, как пожелаем, и никто не будет нас сдерживать.

Питер вздохнул:

– Да, да, мне очень тяжело находиться так близко от тебя и все же недостаточно близко.

– Хорошо, я придумала! В пятницу вечером будут служить мессу по погибшим на войне. Моя семья будет присутствовать там, а я скажу, что плохо себя чувствую. Да, в пятницу вечером мы наконец будем одни! – пообещала Джильберта и прижала его руку к своей груди.

С того вечера каждая минута, отделявшая их от свидания в пятницу, казалась Питеру бесконечной. Теперь он уже не ощущал привычного возбуждения и энтузиазма, ожидая высоко в небе немецкий истребитель. Каждое боевое задание было теперь ординарным занятием. Наконец наступило утро пятницы, но Питеру казалось, что время тянется еще медленнее, чем во все предшествующие дни. «Любовь – это определенно форма безумия, – решил Питер. – Однако какая чудесная болезнь!»

За ужином Питер не мог смотреть на еду.

– Что случилось, Пит? – спросил Рикенбакер. – Нет аппетита?

– Он не болен, он просто влюблен, – поддразнил Лафбери и спросил: – Ты сегодня вечером снова встречаешься с Джильбертой?

– У меня неопределенные планы, – пробормотал Питер.

– Неопределенные планы? – Кто-то в конце стола громко расхохотался. – Черт возьми! Если бы у меня была такая аппетитная девчонка, как Джильберта, могу вас заверить, что мои планы были бы вполне определенными: залезть к ней под юбку.

Питер поднялся и, кипя от злости, вышел из палатки под дружный хохот товарищей. Больше всего юношу разозлило то, что язвительное замечание было правдой.

Залезть к ней под юбку... В течение всей прошедшей недели у него действительно не было в голове никаких иных мыслей, кроме этой.