Греховные поцелуи

– Он слышит нас, док?

– Я не могу сказать наверняка.

Складывалось впечатление, будто Питеру казалось, что он совсем один в палатке.

– Пойдем, Рик, – смирившись, сказал Лафбери. – Мы не сможем до него достучаться. – И в последний раз обратился к Питеру: – Ты поправишься, дружище. Черт возьми, ты очень скоро вернешься в эскадрилью!

Возвращаясь в грузовике на аэродром, пилоты молчали, и вдруг Петерсон воскликнул:

– Джильберта! Кто скажет ей?

С мрачным видом Лафбери ответил:

– Полагаю, что сообщить должен я. – Он глубоко вздохнул. – Ей придется отказаться от свадебных хлопот. Питер еще долго-долго не сможет пройти между рядами в церкви.

В тот же самый день майор Лафбери в парадной форме заставлял себя подняться по каменным ступенькам дома мэра. Дверь открыла Джильберта. Увидев Лафбери, она побледнела и ухватилась за косяк, чтобы не упасть.

– Что... что случилось с Питером?

– Он жив, Джильберта, но... – Лафбери умолк, с трудом выдерживая взгляд Джильберты, в котором отразился охвативший ее ужас. – Мы можем поговорить?

Она молча кивнула. Мадам Буайе вышла из кухни, вытирая руки о фартук, и спросила:

– Что такое, Джильберта?

– Мама, это... это майор Лафбери, командир Питера. Он... ранен.

– Боже мой! – воскликнула мадам Буайе и разрыдалась.

Обняв обеих женщин, майор Лафбери повел их в гостиную. Стараясь, чтобы голос не выдал его волнения, он объяснил, что произошло, и заверил их, что Питер получит лучшую медицинскую помощь.

– В какой госпиталь его отправляют? – спросила Джильберта. – Я поеду следующим поездом в Париж. Я должна быть рядом с ним.

– Нет никакой спешки, моя дорогая, – сказал Лафбери. – Возможно, еще много дней он не будет вас узнавать.

– Тем не менее, я должна быть рядом с ним, буду держать его за руку и ждать.

– Ну, я вижу, вас не остановить. Но по крайней мере подождите денька два, пока не пройдет шок от всего случившегося, – посоветовал Лафбери.

– Майор прав, дорогая, – согласилась ее мать. – Мы поедем вместе. Тебе в ближайшее время понадобится кто-нибудь, на кого бы ты могла опереться.

Лафбери встал.

– Мне очень жаль, что я принес такое горькое известие. Когда Питер придет в себя, скажите ему, что вся эскадрилья переживает за него.

...Не пройдет и недели, как майор Лафбери погибнет в аварии, очень похожей на ту, что произошла с Питером Пайком.

Два дня спустя Джильберту с матерью встретил на парижском вокзале капитан авиационного корпуса армии.

– Я – капитан Джеймс Меллон, – представился он. – Майор Лафбери позвонил и попросил вас встретить. На улице ждет машина. Сначала поедем в отель, а после того как вы там устроитесь, я повезу вас в госпиталь навестить лейтенанта Пайка.

Джильберта поблагодарила его и спросила о Питере.

– Я, право, не могу сказать ничего определенного, мэм. Сейчас еще слишком рано что-либо говорить. – У двери их номера капитан дал Джильберте визитную карточку: – Меня можно застать по этому телефону. Просто дайте знать, когда вы будете готовы ехать в госпиталь.

– Как мы сможем когда-нибудь отблагодарить вас, капитан?

Он улыбнулся и дотронулся пальцами до своей фуражки.

– Только посмотреть на вас уже вознаграждение.

В тот же вечер они навестили Питера. Главный хирург побеседовал с Джильбертой, прежде чем проводить ее в палату, в которой, кроме кровати Питера, стояло еще восемь других.

– Я знаю, что вы – невеста лейтенанта Пайка, мадемуазель Буайе. Он все еще очень плох и, возможно, не узнает вас. По-видимому, у Питера периодически случаются приступы амнезии. Надеемся, что они пройдут, когда стабилизируется его состояние. Между прочим, как только он будет в состоянии путешествовать, мы отправим его на пароходе домой. В Соединенных Штатах возможности медицины намного превосходят те, что мы имеем здесь, в армейском госпитале. Прежде всего ему потребуется пластическая операция...

Слезы хлынули из глаз Джильберты, и спазм так сильно сжал горло, что она не смогла ответить. Она лишь кивнула головой и направилась в палату. Было огромным облегчением оказаться рядом с любимым, убедиться, что он жив, находится в сознании, и в то же время Джильберта пришла в уныние от его ужасного вида. Забинтованный в ярды белого перевязочного материала, Питер напоминал египетскую мумию. Были видны только его глаза, нос и рот, но и они были покрыты волдырями.

Собрав все силы, Джильберта заставила себя улыбнуться и сказала:

– Я не могу тебя поцеловать или дотронуться до тебя, мой дорогой, но моя любовь так сильна, я знаю, ты ее чувствуешь, точно так же, как я чувствую твою любовь.

Последние слова были явной ложью, потому что его пустой взгляд ничего не выражал, даже то, что он знает о ее присутствии. Тем не менее, сидя на белом металлическом стуле рядом с его кроватью, отгороженной ширмой, Джильберта улыбалась и непринужденно болтала, как будто Питер понимал, что она говорит.

– Конечно, нам придется отложить свадьбу, пока ты не поправишься, но это не так уж важно. Главное для тебя – полностью поправиться, а затем мы подумаем о новых планах.

Для самой Джильберты эти слова звучали невразумительно, неискренне, неубедительно, а глубоко внутри ее зрело зернышко страха, которое в последующие дни так разрастется, что начнет душить ее.

В этой метафоре содержалась горькая ирония. В Джильберте действительно росло семя, но совсем иное – семя Питера Пайка.

К счастью, Джильберта пока не подозревала об этом, потому что позднее, когда поймет, что произошло, она слишком хорошо запомнит отчаяние, охватившее ее душу.

Книга вторая

Глава 1

Выздоровление Питера Пайка протекало очень медленно и трудно. Потребовалось пять лет, чтобы сделать десять сложнейших операций. Были приглашены ведущие специалисты мира по пластической хирургии, и все же физические раны куда меньше беспокоили Тару и Дона, чем душевные страдания Питера.

Об аварии он не помнил. Нечто вроде воспоминания приходило к Питеру по ночам в его снах – без конца повторяющихся, мучительных видениях, от которых он просыпался весь в поту, находясь на грани истерики. Его мать и отчим потратили целое состояние на непрерывную череду психиатров, ни один из которых не смог найти дорогу в сложном лабиринте больного рассудка. Питер Пайк изолировал себя от реального мира.

Доктор Энтони Блюхер, выдающийся ученик знаменитого австрийского психиатра Зигмунда Фрейда, добился наибольшего прогресса.

– Ваш сын страдает психическим заболеванием в форме истерического раздвоения личности. Ужас, пережитый им во время войны, физическая боль, кровопролитие, узаконенное убийство, тяжелая, почти фатальная авария, чуть не стоившая ему жизни, – все это невыносимо для такого восприимчивого и гуманного человека, чтобы противостоять этому второй раз. Позвольте мне привести пример. У меня был пациент, у которого во время катания на лодке погибли жена и двое маленьких детей. Его реакцией было неприятие всего, что могло ему напоминать о его тяжелой утрате. Он стремился избавиться от фотографий, одежды, игрушек, он отказывался обсуждать этот несчастный случай или говорить о своей погибшей семье.

Ваш сын таким же образом реагирует на свою травму. Он заблокировал доступ в прошлое, по крайней мере в те его периоды, которые вызывают у него слишком сильную боль. И только во сне, когда его сопротивление ослабевает, воспоминания проскальзывают через порог его подсознания и мучают его в виде кошмаров. Эти сны очень разнятся.

Он окружен кольцом пламени, которое становится все меньше и меньше и сжимается вокруг, пока его тело не воспламеняется, будто сухая лучина. Затем внезапно огонь исчезает, и он, как пробка, качается на волнах посреди огромного океана. Волны с шумом накрывают его, ударами загоняют его все глубже и глубже. И как раз в то мгновение, когда Питер чувствует, что легкие разрываются, он слышит голос женщины и поднимается на поверхность. Как будто по волшебству появляется земля, и он изо всех сил плывет к берегу. Затем ваш сын видит девушку, красивую девушку с длинными черными волосами до талии. Она кивает ему, но как бы быстро Питер ни плыл, земля и девушка не приближаются. Наоборот, начинают удаляться: отлив тянет его назад, в жестокое море.

Откуда возникают огонь и вода, может понять и неспециалист, – авария самолета, огонь, ручей, который спас ему жизнь, – но темноволосая девушка... Мистер и миссис Девайн, у вас имеется хоть какой-нибудь намек на то, почему она вписывается в эту картину, кто она? Возможно, любимая?