Черновик жизни

– Но заметила ты, – я подхожу ближе к столу и сажусь напротив нее.

– Эти невинные люди не заслужили такой участи.

– Насильно их никто не загонял к Уайатту, в этом проблема. Они сознательно шли на этот шаг. Беда в том, что они думали выйти из игры, сдав с потрохами мафию. Но еще никому не удавалось этого сделать.

Джен потирает переносицу двумя пальцами, прикрыв глаза. Я бессовестно рассматриваю ее. Гладкая кожа, украшенная нежным румянцем, идеально сочетается с ее вздернутым носиком и ямочкой, которая появляется только от улыбки. Все это придает ей особое очарование.

– Я думал, в конце ты веселилась, – бормочу я.

– Я тебя умоляю, этот жест лишь отрепетированная годами очередная вещь, чтобы меня не посчитали сумасшедшей.

– Ты когда-нибудь расскажешь мне, что там с тобой случилось?

Джен замирает буквально на мгновение, но потом снова берет себя в руки.

– Послушай, Райт. Уверена, мы все что-то теряли. Кто-то в большей или меньшей степени. Я видела в твоих глазах боль, когда ты был в неотложке и ждал Кару. Сомневаюсь, что ты заранее так горевал по ней. Но мы с тобой не друзья, ты не мой психотерапевт. Давай договоримся: я не лезу в душу к тебе, а ты ко мне. Вспоминая о призраках прошлого, легче не станет.

Не то чтобы я ждал сейчас каких-либо откровений, но стало немного неприятно. Джен мне не доверяет. А я так и не дал повода думать обратное.

Глава 15

Дженнифер

Выйдя из участка, я отправилась домой. Но решила в этот раз пройтись и зайти на фермерский рынок. Моя тыква для супа испортилась, я так ничего и не приготовила. Но теперь у меня есть свободное время, а значит я могу перестать питаться в забегаловках хотя бы неделю. Стоит купить еще немного капусты для моей безымянной крошки. Или яблок.

Я полдня прослонялась по квартире, не зная чем себя занять, и снова вышла на улицу. Дождь закончил моросить, но серость никуда не ушла. После того, как меня держали в пустой бетонной камере, у меня дикая неприязнь к этому цвету. Когда я вернулась в Штаты, я не могла спокойно находиться на солнце. Паника и слезы душили меня каждый раз, едва луч касался кожи. Я так отвыкла от этого, и была к тому же абсолютно уверена, что больше никогда не увижу небо или не почувствую капли дождя. Один раз, когда шел ливень, я просто сидела на подъездной дорожке полчаса в одной майке и джинсах, пока отец не уговорил меня вернуться в дом. Это было так давно по ощущениям, что словно не со мной.

Я настолько погружена в свои мысли, что когда упираюсь взглядом в вывеску букинистической лавки, не понимаю, как ноги меня принесли сюда. Я любила этот книжный магазинчик. Когда только переехала в Нью Йорк, была здесь частым гостем. Даже познакомилась с владелицей Миссис Марджери, которая жила в уютной однокомнатной квартирке над магазином. Она заваривала каждый раз какой-то невероятный травяной чай и пекла воздушный пирог с персиками. Несмотря на свою отстраненность, с ней я чувствовала себя хорошо. Как дома. Она была гораздо старше моей мамы. И была единственным человеком помимо моих родителей и родителей Адама, кто знал о моей ситуации. Один раз я поделилась с ней, сама не знаю, почему. Но когда я доверилась и рассказала ей, будто весь груз, который я носила на своих плечах, мигом испарился. Как минимум на некоторое время.

– Ох, детка, ты столько всего пережила, – говорила Миссис Марджери. – Никто не должен страдать. Никто не должен жить в страхе и внутри войны. Мне жаль, что это случилось с тобой. Но я рада, что ты справилась. Посмотри на себя сейчас! Такая красавица! И сидишь тут со мной болтаешь! Это главное – твой огонек внутри тебя еще не погас.

Хотела бы я быть в этом так уверена. Щемящая боль потери притупилась. Но не исчезла. Сердце разорвано на части. А чувство вины за то, что я единственная, кто выжил, ни один год еще давало о себе знать.

Миссис Марджери переехала в Коннектикут к внукам, потому что уже не была в состоянии сама управлять магазином. Продав его и свою квартиру, которую она предлагала мне, но я отказалась, я помогла ей сесть на поезд и пожелала хорошего пути. Это было год назад. Теперь же здесь продаются сплошные бульварные романы, бестселлеры и учебники по праву, потому что рядом находится юридическая школа. А старым редким коллекционным книгам, которыми так славилось это место, отведена одна нижняя полка шкафа у стенки в самом углу, люди туда даже не доходят.

Сворачиваю за угол и иду вдоль Четырнадцатой улицы к Юнион-Сквер, где делают самую вкусную кесадилью с кукурузой и сыром в третьей палатке от входа. Добавляю к заказу кофе, сажусь на самую дальнюю скамейку без столика. Не хочу, чтобы кто-то подсаживался за неимением свободных мест. Проверяю почту, но здесь меня ждет пустая папка во входящих сообщениях. Я в официальном отпуске всего день, а меня уже исключили из ежедневной рассылки по операциям. Немыслимо просто. Настроение и так ни к черту, а теперь падает еще ниже. Гребаный Райт. Гребаное дело. Бесит. Бесит! Растираю лицо ладонями. Ветер усиливается, пора домой. Кесадилья почти остыла. Быстро съев ее и запив напитком, который должен меня взбодрить, выхожу из сквера и направляюсь к метро.

Домой я добираюсь позже нужного, потому что кто-то решил сигануть под поезд, и всю ветку метро остановили до выяснения обстоятельств. Это Нью Йорк, обычное дело. Но все же меня раздражает тот факт, что кто-то так просто решает закончить свою жизнь. К тому же мы застряли ровно в середине туннеля, даже выйти было невозможно. Проторчав больше часа в душном вагоне, я наконец вдыхаю уличный воздух. Купив еженедельную газету в киоске у дома, заворачиваю за угол и иду к подъезду.

Уже вечером, когда я покормила безымянную крошку яблоком и сменила ей опилки, зарываюсь в одеяло. Лежа на матрасе, бездумно щелкаю каналы и проваливаюсь в сон.

Я открываю глаза, но не вижу ничего. Сплошная чернота. Голова сильно болит, левую руку невозможно поднять, она ужасно ноет. Правой докасаюсь и шиплю из-за острой боли. На ощупь будто осколки застряли в коже. Чувствую, как кровь вытекает тонкой струйкой. Озираюсь по сторонам. Глаза немного начинают привыкать к полумраку.

Я сижу, прислонившись к стене. Но когда вытягиваю ноги, понимаю, что упираюсь сразу же в соседнюю стену, помещение длиной меньше метра. Где я? Это контейнер какой-то? Щупаю стену, кажется, бетон или что-то похожее. Встаю, но тут же сильно ударяюсь затылком о потолок. Я могу находиться внутри лишь в согнутом состоянии. Меня начинает окутывать паника. Будто начинаю задыхаться. Я не страдаю клаустрофобией, но место до того жуткое, что уровень беспокойства поднимается до высокой отметки за считанные секунды. Я слышу только шум вентилятора или чего-то похожего. Ощупываю стены двумя руками, несмотря на дикую боль в руке. Пытаюсь отыскать дверь, окно, да хоть что-нибудь уже, мать вашу.

Ничего. Лишь шершавые бетонные стены. Нашла только одно отверстие с плотной мелкой решеткой, откуда идет звук того самого вентилятора. Наверное, так пускают поток воздуха, чтобы я не задохнулась. Это хорошо, значит я нужна живой. Только пока неясно кому. Я не представляю, где я. И сколько я уже здесь. Последнее что помню, так это взрывы гранат. И Адам. О Боже, мой Адам! Он смог выжить? Он тоже здесь? Слезы подступают, горло саднит. Мне так страшно. И я плачу от бессилия. Эмоции смешались, я чувствую одновременно ничего и все сразу: гнев, отчаяние, физическую боль, одиночество. Все мысли перемешались. Прямо сейчас кажется, что нет никакого выхода из этой тьмы, которая поглощает все сильнее и сильнее.