Безымянная скрипка

– Да, я помню. Но это было после, уже поздно вечером…

– Что было? Мет, я не понимаю, о чем вы говорите!

Кафц недоверчиво сдвинул брови, и почесав подбородок, произнес:

– Виктор, что ты ломаешься, Мет тебя видел, я тебя видел…

– Да, чувак, ты вообще меня к черту послал, агрессивно, будто на тебя что-то нашло. Зачем в несознанку играешь?

– Кто – я? Что за хрень?!

Я подскочил к Бафомету, но Белиал, стоявший до этого в стороне, меня оттащил.

– А ну хватит, успокоились все! – рявкнул он.

Даже если предположить, что я напился, отправился в клуб и по какой-то причине этого не помню, картина выглядела неправдоподобно.

– Да объясните же мне?! – воскликнул я, высвобождаясь из рук Белиала. – Ну!

Шестеро демонов переводили взгляд друг на друга. Наконец, Асмодей обратился к Кафцу и Бафомету:

– А вы уверены, что это был он?

Действительно! Я не мог быть здесь позавчера, никак не мог!

– Естественно, – хмыкнул Мет, – я же с ним разговаривал, а он сказал: «Отвали, Хедман, у меня нет времени на твои демонические глупости», и сбежал.

Он махнул в мою сторону рукой, я ловил ртом воздух.

– Да нет же… – начал было я.

– Да, а я вас видел, – подтвердил Вельзевул, – вы стояли у подсобки, Виктор был не в духе!

– Да не было такого…

– Ага, он, скотина, еще и дослушать меня не захотел: я ему про фестиваль, а он развернулся и ушел!

– Господи…

– А еще он так пафосно взмахнул плащом, – недовольно продолжал Кафцефони. – Как гребаный фокусник! Виктор, откуда у тебя такой плащ?

– Какой еще плащ?! Какой нахрен плащ?!

– Хочешь сказать, тебя там не было? – Бафомет прищурился. – А твоя маска – что, по-твоему, кто-то еще носит твою белую маску кроме тебя, Виктор?

Только один человек мог быть в этой чертовой маске… Я ничего не смог ответить – у меня перехватило дыхание.

Он был здесь, он ходил по коридорам, и его перепутали… Перепутали со мной!

Как он посмел заявиться сюда, да еще и выдавать себя за меня?! Я убью его, я из него новую маску сделаю, если он еще раз мне попадется – а скрипку его сожгу! Зачем он вернулся, что ему от меня надо? Я же вернул ему скрипку, я же сделал все так, как он просил…

– Я вспомнил, – пробормотал я упавшим голосом. – Я был не в себе, парни, извините.

Все уставились на меня – но через пару мгновений напряжение спало, будто я произнес волшебное заклинание. Спустя минуту мы уже вернулись к прерванной репетиции. Про скрипку так никто ни разу не спросил.

Они просто ждали, что я с ними соглашусь.

Мне было не по себе. Я солгал им. Зачем я скрыл правду, что меня преследует психопат в черном плаще, зачем я продолжаю делать вид, что все в порядке?

Репетиция отвлекла от навязчивых мыслей. Сейчас это неважно, сейчас все как всегда…

Я успокаивал себя тем, что пока я с демонами, черная тень ко мне не приблизится – но в глубине души я жаждал встречи с ним.

27. Три вида тени

– Еще в конце XVII века Филиппо Бальдинуччи в своем «Тосканском словаре искусства рисунка» обращал внимание на тени – как на особый повествовательный инструмент в изобразительном искусстве, – вещал лектор с трибуны. – Тень есть неосвещенная часть поверхности плотного предмета, расположенная на другой стороне от освещенной стороны. Тень на языке живописцев означает участок темного цвета, который, постепенно переходя в светлый участок, придает предмету объем.

Я разглядывал потолок Зала Пятисот – помещение на первом этаже Палаццо Веккьо, самого большого в мире зала заседаний гражданской власти – в сто семьдесят футов длиной, семьдесят футов – шириной, пятьдесят девять – высотой… Я запомнил числа ненамеренно, я всего лишь полюбопытствовал, какой дворец в очередной раз во время путешествия по Флоренции посетит сэр Ли.

Мне было семнадцать, он старался дать мне все и даже больше. Он всегда брал меня с собой в командировки, я впитывал знания, как губка, я старался наверстать упущенное, мне все было в новинку.

Архитектура Возрождения вызывала у меня смешанные чувства – в том числе и необъяснимой жути, еще более экзистенциальной, чем готика и неоготика. У меня в голове не укладывалось, как много десятилетий человеческих жизней и неустанного труда впитал в себя каждый расписанный камень. Каждый объект, на который натыкался взгляд, был произведением искусства.

Фрески и мраморные статуи – с пересказом истории флорентийцев и фамилии Медичи – августовским вечером окружали более трех сотен зрителей в Старом Дворце, пришедших послушать какого-то доктора-искусствоведа, куратора библиотеки Каппони. Его доклад – увлекательное путешествие в сюжеты полотен художников – был про тени – на которые обыкновенный зритель не обращает внимания.

– Существует три вида тени – собственная тень, полутень и падающая тень, – рассказчик незаметным движением переключил слайд. – Собственная тень есть тень на предмете как таковом. Возьмем шар: с одной стороны у него будет свет, и свет этот постепенно при изгибе формы будет становиться все темнее и перейдет в неосвещенный участок, который и зовут тенью.

Сэр Ли не отрывал взгляда от лектора на трибуне, его молодой помощник скучающе разглядывал зрителей в Зале Пятисот, шевелясь на стуле, подпирая коленками ряд впереди, а я старался даже дышать тихо – чтобы не навлечь на себя гнев притаившихся на фресках и за статуями теней – которых, как мне казалось, не три вида, а даже больше.