Рождённый проворным

– Трогай! – прохрипел он Гере.

Сантьяго только успел прыгнуть на наше заднее сиденье, и жигули, развернувшись, поехали в сторону деревни Печки.

– И, матросня, называть меня Боцман! Рыбак – это дед твой. Я – Боцман. И вообще, я не понял – вы кто?

Дальше события развивались стремительно и на редкость для уголка, удалённого от кипящего делами города, слаженно. Мы остановились возле чуть покосившегося домика почти на краю улицы. Боцман выпрыгнул из машины, зашёл во двор и изнутри отворил нам ворота. Откуда-то из мрака двора он стал вытаскивать огромные блоки, полностью сделанные из пятилитровых бутылок – точь-в-точь как из-под стирателя, только с белыми крышечками.

Пока мы укладывали панели на крышу автомобиля, пока приматывали их верёвками, из дому тихо выбежали маленькие мальчик и девочка – рыжие и веснушчатые, видимо, в папу. Они уставились на всю эту возню, внимательно изучили нас и прежде всего Ната, а потом юркнули между бутылок к машине. Оттуда они достали ведро с ротанами. У ворот они снова посмотрели на всю заваруху и снова – особенно пристально – на Ната. Тот потянулся в карман жилетки, что-то там нащупал, поймал любопытные взгляды детей, присел на корточки и поманил детвору к себе. Когда они приблизились, Нат открыл ладонь и протянул девочке небольшую керамическую свинюшку. Девочка недоумённо посмотрела на предмет, тогда Нат прикоснулся губами к гузке фигурки и, попеременно закрывая пальцем то левую, то правую ноздрю животины, высвистел тихую, шуршащую мелодию. Девочка засияла, схватила подарок и шмыгнула в дом, за ней погнался брат.

На обратном пути Боцман нашёл в своём плаще аудиокассету и засунул её в разбитую ветхозаветную автомагнитолу. Заиграло что-то из 80-х, кажется – Careless Whisper Джорджа Майкла. Слушая вкрадчивый, чувственный саксофонный проигрыш, я вдруг вспомнил, что дядюшка Коршун научил меня одной важной вещи, он научил меня одной фразе, даже заклинанию. Это заклинание он применял каждый раз, когда понимал, что количество прикладываемого усилия никак не соответствует результату. Эта фраза – приговор. Под этим грифом любая вещь или схема делаются бесполезными настолько, что недостойны больше никакого осмысления. Теперь каждый раз, когда меня посещает неловкая догадка о несуразности всего происходящего, ну, например, когда я еду под Джорджа Майкла по просёлочной дороге на машине, гружённой пустыми пятилитровыми бутылками, мне является мой личный супергерой – дядюшка Коршун. Он цедит сквозь зубы своё любимое: «Суходроч левой рукой». Это почти метафизический термин, закрепляющий за вещью её полную и абсолютную ненужность, онтологическую неукоренённость. И вот что-то такое сейчас крутилось на языке…

Мы остановились возле берега.

– Я пока делом занят, кассету высуни. Это дядьёв моих, – буркнул Боцман и стал выбираться.

Вот, не я один люблю своего дядю.

Боцман скинул плащ и зашевелился, отцепляя бутылки с багажника. Через несколько минут перед нами стоял настоящий плот, собранный исключительно из пластиковых пятилитрух. Чудеса.

– Ну что, поехали? – спросил Сантьяго.

– Встать на перекличку, – прохрипел Боцман, взвалил на себя конструкцию и побрёл к воде.

11:35

– Эй, Боцман! – крикнул ему вслед Сантьяго. – Ты как вообще, умеешь править этим своим судном-то? Ты на нем плавал?

– Ходил, – буркнул себе под нос Боцман.

– Куда ты там ходил?

– Боцманы не плавают, а ходят. Я – Боцман.

Я снова посмотрел на здоровенный плот, собранный исключительно из пятилитрух. Боцман суетливо тащил его к воде. Пару раз он запнулся и чуть не грохнулся. Гера задумчиво чесал бороду, Нат, как обычно, любовался природой, а Сантьяго горел от нетерпения, поэтому семенил за Боцманом.

Я перерезал путь Сантьяго и, приблизившись к нему вплотную, сказал:

– Сеня, мы так не договаривались.

Он остановился.

– Я на этом говне не поплыву. Это фарш, это ж какие-то психоделические очумелые ручки. Давайте найдём кого-то с нормальной лодкой.

Боцман тем временем дотащил плот к самому краю воды.

– Дорогой мой, мы туда и обратно, – добродушно ответил Сантьяго, махнув в сторону домика дядюшки Коршуна, – дольше обсуждаем.

– Сантьяго, ты не падал? Это же груда мусора. Ты смотри, какое течение! Рыжий сегодня нас ротанам скормит.

Сантьяго посмотрел в сторону Ильменки так, как смотрят на какое-нибудь досадное недоразумение, вроде разлитого на пол пива.

– Да перестань. Нас там ждут! Всем хочется музыки.

– Да мне плевать.

– Столько людей хотят Солнцестояния, что за саботаж?

– Да мне срать просто.

– Совсем от коллектива откололся, совсем пал в разврат.

– Кто бы говорил!

– Ну а как это ещё назвать? Давай завязывай. Туда и обратно, ни в падлу.

– Сеня. Я никогда и ни за что не поверю, что ты затеваешь это только ради музыки, танцев и веселья. И я никуда не поплыву.

Сантьяго резко сменил улыбку на кривую ухмылку.

– Значит так, да? – будто бы осторожно спросил он.

Я помедлил. На всякий случай ещё раз посмотрел на плот.

– Значит, так.

Он сделал шаг в сторону машины.

– Уверен? Все узнают, что ты зассал пойти на подвиг ради двух сотен братушек и сестричек, которые сегодня уйдут с поляны несолоно хлебавши. Без музыки, на ногах, не ведающих усталости. А когда Сгуха припрёт товар, когда распродаст его народонаселению, считай, всё – привет. Карачун. Ты, лично ты будешь повинен в массовых беспорядках, в этой городской герилье. Никто из них не получит своей дозы музыкального экстаза, и две сотни людей с огромными глазами – вот такими вот! – вбегут в город и будут поджигать, грабить, чинить беспредел. Они будут разбивать на улицах машины, чтобы только добраться до проигрывателя и включить его. И они будут громить витрины социальных магазинов и аптек, будут переворачивать авто одну за другой до тех пор, пока не найдут хоть что-нибудь похожее на техно. А техно они не найдут ни в одной машине в этом городе, они не найдут его в магазинах и аптеках, потому что ни одна машина, ни одна аптека, ни один социальный магазин в этом городе не имеет винилового проигрывателя. Плотоядные зомби выйдут на улицы твоего родного города. И в этом будешь виноват ты! Ты увидишь разруху, увидишь этот Армагеддон в отдельно взятом городе и будешь проклинать себя и посыпать голову пеплом. Но только будет уже слишком поздно! А ведь тебе всего лишь надо сплавать с нами на тот берег и забрать бензонасос. Одна маленькая деталь, чтобы спасти то единственное святое, что у нас есть! Единственное святое, святая всех святых! От тебя требуется только попросить у своего дядюшки маленький насос!

Народ молчал. Даже Ильменка притихла своими водами. Водоросли беспечно, будто не при делах, танцевали в быстрине.

– Иди на хер, – сказал я и направился к машине.

Сантьяго устало плюхнулся на траву, поднял голову к небу и прогудел:

– О, ну почему же всегда всё именно так? Почему для достижения всеобщего благоденствия не хватает всегда какой-нибудь одной детали? Какой-нибудь ерунды? Какой-то сраной, маленькой пиздюлины? Гори оно всё, никого здесь уже не спасти!

Гера уже стал искать в кармане ключи, когда Боцман вдруг резко повернулся и пробубнил:

– Не спасти… Захарика?

– Чего? – раздражённо прикрикнул Сантьяго.

– Захарик. На площади! – промычал Боцман.

– На площади Захарик, на площади, – согласился Сантьяго и с недоверием посмотрел на Боцмана. Тот глазел на нас как на слизь, а глаза его вдруг стали наливаться мутным лиловым цветом.

Тут надо бы взять тайм-аут и сделать важное уточнение, иначе смысл происходящего дальше будет для непросвещённых не совсем понятен. Дело в том, что на площади в нашем городе стоит памятник первой машине, сошедшей с конвейера нашего автомобильного завода. «Захарик» – так ласково называют машину горожане. Её уважают и относятся к ней почти как к святыне. Ей даже приписывают разную мистику. Мы в это не верили, однако считалось оскорбительным проявлять хоть какую-то неконвенциональную активность рядом с Захариком. Рассказывали, например, про парней, которые решили пописать на газоне рядом с памятником, а под их струями вдруг оказался оголённый кабель. Или про беднягу, который раскурился рядом с Захариком, и у него случился тяжелейший трип – он увидел солдата времени Второй мировой с простреленной головой, который просил передать послание любимой девушке. Сама по себе история не впечатляет, с кем не бывает, но ведь на следующее утро, в страшной паранойе, он пошёл по указанному адресу и нашёл глубокую старушку, которая в молодости была санитаркой на фронте. Парниша рассказал бабушке всё, что слышал накануне от солдатика. Бабушке пришлось вызывать скорую. Короче, Захарик был чем-то сакральным для всех. Даже пиво нельзя было пить под его сенью. А тут вот, по версии Сантьяго, его собирается разбить толпа отпиленных любителей техно. Попыток манипулировать мной грубее я в жизни не встречал.