Новик, невольник, казак

– Паныч, конечно, подкузьмил тебе. Но в чем его вина? Что, знакомого спасти хотел? Так это по нашему, казацкому обычаю. И от незнания… Знал бы, что промеж нами, может, поостерегся бы влезать. Так что, по уху съезди, не без этого, а как же, но и не особо усердствуй. Хлопец в своем праве.

– Обойдусь, – проворчал кормчий, что, впрочем, не помешало ему все же дать мне еще одного пинка. Правда, уже без злости. Так, мимоходом.

– Убейволк, ты голос подал – тебе и за старшего быть, – продолжал распоряжаться Ворон, – покуда я посплю. Троих поставь в дозор, остальным тоже отдыхать. Утром решим, что делать дальше. Вокруг ведь и впрямь на сто верст никого, а зацепил я его крепко. Может даже, до кости.

– Как скажешь, атаман, – следопыт принял приказ как само собой разумеющееся. – Сам посторожу. Если Полупуд сунется – живым не уйдет.

– Вот и славно… – Ворон только теперь выпустил саблю и позволил Хрипуну осмотреть рану.

И нескольких минут не прошло, как все угомонились. Весь день на веслах, хоть и по течению, не у телевизора на диване валяться. Бодрость от грозы и купания схлынула, возбуждение – вызванное появлением Полупуда – тоже, и усталость навалилась вдвойне. И не только на разбойников. Как ни убеждал себя, что надо держаться начеку, глаза то и дело закрывались, и я проваливался в бездонный колодец. Вздрагивал, понимая, что падению не будет конца, и снова бессмысленно таращился во тьму.

Иной раз тучи расступались, и я смотрел на засеянное звездами небо, вспоминая о таких же ночах, проведенных рядом с Полупудом. Потом снова падал и проваливался…

В одной из таких полудрем мне показалось, что что-то плеснулось рядом с байдаком. Я насторожился, прислушиваясь, но минута сменяла минуту, а ничего не происходило, и я снова погрузился в сон.

Мысль о том, чтобы сбежать, оставил сразу. Василий не просто так показался, он давал понять, что жив и не бросил меня. Но беда в том, что даже сбежав удачно, с моим умением ходить скрытно, я привел бы погоню прямиком к Полупуду.

Именно это, как я подозреваю, и стало основной причиной, почему Ворон запретил Типуну расправиться со мной. Значит, тем более бежать нельзя. Но все равно, как ни крути, я по-прежнему оставался приманкой. Мысли об этом не прибавляли бодрости. Зато сонливость прошла.

Как известно, бесцельное ожидание выматывает больше всего, так что я уже и от уз освободился, и нож из сапога достал, на всякий случай, а ночную тишину по-прежнему не нарушал ни один подозрительный шорох. От напряженного вслушивания и высматривания неизвестно чего мне даже стало казаться, что звезды больше не стоят на одном месте, а плавно плывут по небу, размеренно покачиваясь, словно пытаются снова убаюкать меня и вернуть обратно в царство Морфея.

Что?! Плывут?! Звезды плыть не могут! Значит… Я чуть не взвизгнул от радости. Так вот что тогда плеснуло. Причальный конец отвязался и упал в воду. Весь вопрос в том – сам отвязался или его отвязали?

К сожалению, качку не один я почувствовал…

– Типун мне на язык, если мы не плывем… – пробормотал кормчий, поворачиваясь на бок. – Или это мне снится?

– Снится… – произнес я тихонечко, затухающим шепотом, как матери убаюкивают детей. – Снится… спи…

Но на опытного кормчего это совсем не подействовало.

– Кой черт снится?! Если мы уже почти на стремнине?! – вскочил Типун на ноги. – Это ты, байстрюк, байдак отвязал?! Ну всё! Молись, паныч! Наплевать на сто монет! Убью и весь сказ!

Разбойник так разозлился, что выхватил саблю и бросился ко мне, явно собираясь исполнить обещание.

Возможно, я не герой, чтоб уж совсем бесстрашно глядеть в глаза смерти, но и не трус. При виде обнаженной сабли руками голову не закрываю. Хотя мог и закрыть. В данном случае они мне были без надобности. Хватило ног. Подтянув колени к животу, я со всей силы пнул Типуна в грудь, как только кормчий завис надо мною, явно собираясь довести дело смертоубийства до конца. Сработало! Мощным толчком кормщика, как катапультой, выбросило за борт. Только плеск пошел.

– Молодца, Петро! Я знал, что ты не дашь себе в кашу плюнуть! Жаль, спишь долго. Все веселье пропустил…

– Василий!

Я вскочил на ноги, по-прежнему не видя запорожца. И не только я. Те двое, что с Типуном пошли байдак охранять, тоже вертели головами во все стороны, стараясь разглядеть врага. Но его нигде не было. И тогда одному из разбойников пришла в голову умная мысль. Он шагнул ко мне, сграбастал за шиворот и притянул к себе. Руки я держал за спиной, как связанные.

– Эй! Полупуд! – крикнул в ночь «сообразительный». – Покажись, если паныча жалко. Ворона здесь нет, а я церемонится не стану! Чикну по горлу и за борт отправлю. Слышишь меня?

– Не глухой… – ответил запорожец и запрыгнул в байдак через корму. Видимо, на кормиле стоял. – Отпусти хлопца. Сами дело уладим.

– Вот дурной, – хохотнул тот, притягивая меня к себе поближе. – Мне ж только выманить тебя надо было. А теперь и тебя Карпо пристрелит, и панычу аминь.

Услышав характерный щелчок кремневого замка на мушкете, научился уже распознавать, я сделал то, чего от меня не ожидал никто. Да я и сам, если честно, тоже до последнего не был уверен, что смогу. Но, как говорится, беда самый лучший учитель.

Разбойник держал меня так близко к себе, что для удара ножом в печень понадобилась доля секунды, а уже в следующее мгновение, оттолкнувшись от настила, я всем корпусом, как в регби, толкнул его в сторону стрелка.

Мушкет оглушительно громыхнул. Стреляли-то всего в трех шагах. Но весь заряд дроби, предназначавшийся Полупуду, получило уже полумертвое тело. А там и Василий внес свою лепту в абордажный бой. Дважды убитый труп еще падал, а казак уже перепрыгнул через него, одной рукой схватил за ствол, отвел в сторону разряженный мушкет и треснул стрелка в ухо эфесом сабли. После чего тот полетел за борт, даже не охнув, и как бы не быстрее, чем мне удалось вытолкнуть кормщика. А зная силищу запорожца, можно было не сомневаться – третий разбойник если и всплывет, то еще не скоро. Да и то далеко вниз по течению, сильно опухший и обглоданный рыбами.

* * *

– Василий! – я бросился к казаку и повис у него на шее. – Василий! Как же я рад, что ты живой!

– Гм… – запорожец похлопал меня по спине и освободился из объятий. – Я, положим, тоже рад, что живым остался, но ведь не кидаюсь на людей.

Это он так шутит. И я, улыбаясь во все тридцать два зуба, снова полез обниматься.

– Вот прицепился, как сльота до плота…[2 - Аналог «прилип, как банный лист» (укр.).] Ну, чего ты меня, словно девку, лапаешь? Угомонись, оглашенный, а то в ухо схлопочешь.

Но я не мог так просто отцепиться. Я ведь мысленно похоронил уже Полупуда. Простился с единственным в этом мире товарищем и готовился к другой жизни. В которой не будет друзей, а лишь рабский ошейник. Хоть и «белый», а не кандалы, как у тех бедолаг, что на каторге весла тянут или в каменоломнях спину гнут. Поэтому глядел на запорожца и глазам не верил. Казалось, стоит разжать руку, и Василий исчезнет, как сон… Растает, словно утренняя дымка под лучами солнца.

Видимо, казак понял это, потому что еще раз хлопнул меня по спине и с суровой лаской взъерошил чуб.

– Ну, будет, Петро… Намилуемся еще… Давай к кормилу. Батька Днепр не ленится, несет байдак к морю. И, если не хочешь к воротам Кызы-Кермен причалить, придется потрудиться.

Полупуд отодвинул меня в сторону и нагнулся к трупу разбойника. Быстро ощупал его пояс, похлопал по пазухе, стянул сапоги. Вытащил оттуда небольшой кожаный мешочек и нож. Сунул все найденное добро себе за пазуху, а покойника выбросил за борт. Потом прошествовал на корму и взялся за правило. Оценил расстояние до берега и потянул держало на себя.

– Вижу, Петрусь, несладко тебе пришлось, что встречаешь меня, как родную мать? Сильно били?

– Нет… Не очень. Я же им, все как ты велел, сказал. И Ворон сразу смекнул, что меня можно с хорошим прибытком продать. Поэтому велел не трогать.

– Всегда был умен, шельма… – Полупуд пожевал губами и сплюнул, словно ему от одного лишь упоминания бывшего побратима делалось горько. – Эх, второй раз ушел, подлюка…

Я примостился рядом, вроде как бы помочь управлять байдаком. Все же одним рулем управлять тяжело груженным челном было не так легко, как с помощью двух десятков весел.

– Василий, это не мое дело… Если не хочешь, можешь не говорить…

Хитрил, конечно. И самого любопытство распирало, и видел, что казаку кипит на душе высказаться. Настолько, что он даже обрадовался моим словам.

– Хочешь узнать, какая история связывает нас с Вороном?

– Если на то будет твоя воля и согласие…

Полупуд еще раз окинул взглядом реку, пристальнее правый берег, что-то прикинул в уме и кивнул.

– Если ветер не подгонит, до устья притоки Шустрой, думаю, раньше полудня не доберемся, так что время есть. Можно и поговорить. У тебя табачку не найдется?

Я виновато развел руками. Мол, откуда у пленника имущество, но тут вспомнил о заныканной краюхе.

– Табачку нет, а вот пожевать кое-чего имеется.

– Здорово, – обрадовался Василий, когда я выудил из шаровар небольшой, как два спичечных коробка, кусок хлеба. – А то я вторые сутки только заячьей капустой питаюсь. Того и гляди – окосею и уши с оселедец вырастут.