Скрипач. Русское каприччио

Скрипач. Русское каприччио
Степан Митяев

Несмотря на привычное похмелье, настроение у Скрипача было приподнятое. Все вокруг было иначе, чем обычно. Прохожие почему-то улыбались ему, солнце ласково гладило по голове, а Бульвар встретил каким-то особенным, приветливым шелестом тяжелых ветвей. Что-то должно случиться. Что-то очень хорошее. Чего так давно не было в его жизни.

Скрипач

Русское каприччио

Степан Митяев

Дизайнер обложки Дмитрий Амбарцумян

© Степан Митяев, 2020

© Дмитрий Амбарцумян, дизайн обложки, 2020

ISBN 978-5-4498-1521-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

Бульвар

Мелодия Сен-Санса задрожала неуверенными финальными нотами и растворилась в кронах вековых лип Бульвара.

Рондо-каприччиозо всегда переносило его в иной, счастливый мир, но сегодня Скрипач лишь недовольно поморщился из-за своего детского косяка, далеко не единственного в последнее время.

День в целом выдался удачный. Менты почему-то забыли зайти за ежедневной данью, а променадные дамы и господа демонстрировали прямо-таки докризисную щедрость.

Бульварную публику Скрипач делил на четыре категории.

Первую составляли доживавшие свой век бабушки и дедушки, чудом сохранившие родовые гнезда в близлежащих переулках и испуганно глядящие по сторонам в надежде увидеть что-то привычное в чертах изменившегося до неузнаваемости Бульвара. Некоторые из них, получив пенсию, приходили к месту, где каждый вечер звучала скрипка, подолгу стояли, слушая музыку своей юности, и бросали в раскрытый футляр скромные пожертвования, которые почему-то вызывали у Скрипача внутреннее отторжение – хотелось взять выстраданные гроши и вернуть нищим меценатам.

Во вторую категорию входили хозяева московской жизни, которые нечасто удостаивали Бульвар вниманием, но если уж появлялись, чтобы растрясти съеденные устрицы и фуагра, то вышагивали так, что сомнений не оставалось: все вокруг принадлежит только им. Нувориши подойти к Скрипачу брезговали, быстро проходили музыкальную точку, повернув головы в сторону, якобы оценивая архитектурные красоты Бульвара, в которых, естественно, ни хрена не разбирались.

Самой многочисленной категорией были, конечно же, шумные, разноязычные туристы, которые смотрели на многомилионную иллюминацию Бульвара и роскошные фасады прилегающих домов с нескрываемым удивлением, а иногда и с завистью. Деньги в футляр они бросали нечасто, при этом в глазах у них читалось явное сочувствие к уличному музыканту, который выпиливал на скрипке что-то совсем им незнакомое.

Основной доход Скрипачу приносили подгулявшие купчики из различных областей необъятной страны. Как правило, их сопровождали длинноногие существа с глазами, наполненными отсутствием всякой мысли. Короли регионального бизнеса, отпросившись у пухлых крашеных жен в деловую командировку в Москву, стремились показать столичным кралям, арендованным с почасовой оплатой, что и им, провинциалам, ничто возвышенное не чуждо. От них под ноги Скрипачу летели не только червонцы, но и сотенные.

На сегодня хватит. Руки устали, да и пора уже принять на грудь: целый день на сухую простоял. Скрипач поднял с земли футляр, аккуратно убрал бумажки в кошелек, а мелочь высыпал в карман куртки. Зачехлив скрипку, отвесил, как обычно, шутливый поклон бронзовому классику, рядом с которым обычно музицировал, и отправился восвояси.

Жил он неподалеку, в одном из старых домов, чудом избежавших европередела. Впрочем, этой обители пенсионеров и бомжей, судя по всему, тоже предстояло вскоре разделить участь соседних зданий.

Скрипача, оставшегося в свое время без жилья, приютил у себя в квартире Груздь, классический «синяк», человек добрый, но при недопитии вспыльчивый. Грибную кличку он получил потому, что после второго стакана бывший лектор общества «Знание» с завидным постоянством начинал рассказывать, какие сумасшедшие грузди он собирал когда-то под Киржачом.

До «синякового» состояния Скрипач все-таки не опустился. Старался, по возможности, держать себя в чистоте и опухшим лицом не страдал. Выделялся в толпе разве что анахронической внешностью – как будто попал в нынешнее время прямиком из семидесятых: длинные седые волосы, завязанные в узел, джинсовый костюм, купленный еще на чеки в «Березке», и советские кеды производства Китайской Народной Республики.

Скрипач открыл старую филенчатую дверь подъезда, встретившего его привычным запахом испражнений, поднялся на полуэтаж и, повозившись с вечно заедающим замком, вошел в квартиру. В коридоре на полу тихо посапывал Груздь, который никогда не мог добраться до кровати и засыпал в самых неожиданных местах.

Скрипач аккуратно перешагнул спящего приятеля и направился на кухню, где великодушный сосед оставил пол-бутылки крепленого. Жадно проглотив два стакана, он пожевал килек в томате, предварительно накрошив в банку пару кусков черного хлеба недельной свежести.

Отпустило. Пора было и на боковую. Скрипач добрался до своего лежбища, которое когда-то было добротной кроватью Саратовской мебельной фабрики имени ХХ партсъезда, разделся и нырнул под одеяло, никогда не знавшее пододеяльника.

Вот и еще один день прожит. Свернувшись, как в детстве, калачиком, Скрипач заснул.

ЙОСЯ

Маленький Йося был интернационален в такой же степени, как и его родная Одесса, этот веселый и никогда не спящий город на берегу Черного моря, где в перепутанный клубок сплелись разнообразные нации и народности. По Йосиной родословной можно было писать историю многонационального советского народа. Разных ингредиентов в маленьком одессите было намешано, как в хорошем украинском борще, который говорливые домохозяйки с любовью варили по утрам в зеленых приморских двориках. В этой мешанине присутствовали украинцы и русские, грузины и цыгане, молдаване и греки. Был даже один бурят, впрочем, документально не подтвержденный.

В создании Йоси участвовали, конечно же, и самые известные жители Одессы. Откровенно говоря, евреев на его генеалогическом древе было меньше, чем представителей других национальностей. Однако Йосин папа с русским именем Семен при рождении сына почему-то, прежде всего, подумал о своих иудейских корнях и назвал первенца Иосифом, записав его евреем – вопреки мольбам своей совсем уж не еврейской жены.

Юность Йоси была бы вполне счастливой, если бы не его хрупкое телосложение и домашнее воспитание, за которое местные мальчишки дразнили его маменькиным сынком, не упуская случая отвесить леща или толкнуть в лужу.

Все изменилось, когда Йося от нечего делать взял у соседа по коммуналке разбитую гитару и, потренировавшись пару дней, на удивление всем сбацал задушевный одесский блатняк. Услышав его музыкальные упражнения, местный авторитет лет шестнадцати, уже имевший на своем счету ходку по малолетке, прослезился и взял юного таланта под крыло. С тех пор Йося гордо вышагивал по родной улице, не опасаясь злобных дразнилок и тумаков.

Реакция Йосиного папы на музыкальные успехи сына была предсказуемой: мальчику тут же купили в комиссионке видавшую виды скрипку, которая и определила его дальнейшую судьбу. Музыкальную школу, а затем и училище он закончил блестяще, и на выпускном вечере его выступление актовый зал наградил восхищенными аплодисментами.

***

Утро было ясным и по-летнему солнечным. Окна квартиры Груздя выходили на площадку мусоросборника, и потому будильник ее обитателям был не нужен. Его с успехом заменяли импортный мусоровоз и два таджика, которые каждое утро начинали громко обсуждать на родном фарси последние мировые новости.

Скрипач открыл глаза и присел на кровати. Голова шумела, пора было добавить, но, как выяснилось, запас крепленого на кухне иссяк. Растолкать Груздя в это время было невозможно, и Скрипач с досадой осознал, что придется бежать самому. Хорошо, что полуподвальный магазинчик располагался неподалеку. А если через дырку в школьном заборе, что было вполне безопасно в каникулярное время, так вообще рукой было подать.

Спустившись по трем облупленным ступенькам в магазин, Скрипач сразу заметил за прилавком розовощекую Халу. Приехала она откуда-то из-под Донецка – то ли спасаясь от бомбежек, то ли надеясь найти принца на белом мерседесе, которого в родной Донетчине отыскать было проблематично. Чернобровая дивчина лет тридцати при каждой встрече бросала недвусмысленные взгляды на уличного музыканта, который, несмотря на потрепанный вид, был мужчиной хоть куда. Если бы не седые волосы и не слегка помятое лицо, то его вообще можно было принять за исполнителя главной роли в рок-опере всех времен и народов.

Впрочем, шансов у Халы было мало: после развода у Скрипача некоторое время еще случались адюльтеры, но постепенно бормотуха успешно заменила ему женский пол и все переживания, с ним связанные.

Сексапильная продавщица, приветливо кивнув и ничего не спрашивая, достала с верхней полки нечто северокавказское и молча поставила на прилавок перед постоянным покупателем. Тот выскреб заработанную накануне наличность и молча показал продавщице четыре пальца. В итоге домой Скрипач отправился со стратегическим запасом, которого обитателям проспиртованной квартиры должно было как минимум на два дня.

Груздь, расположившись на табуретке у окна, завтракал выброшенной кем-то лазаньей, которая, судя по запаху, наполнявшему кухню, пролежала в мусорном баке со вчерашнего утра. Впрочем, желудок у бывшего лектора был луженый, да и то количество спирта, которое туда поступало, не оставляло ни малейшего шанса болезнетворным бактериям. С радостным мычаньем выхватив у приятеля заветную бутылку, Груздь широким жестом пригласил его к столу.

От лазаньи Скрипач отказался, сделал себе омлет из яиц и молока, которые благоразумно подсунула ему добросердечная Хала, и налил по первой.

Очнулся он часам к трем. Все утро они провели с Груздем, как обычно, в интеллектуальной беседе – обсуждали нового участкового, спорили на актуальные темы внешней и внутренней политики, включая важнейший для всех граждан Российского государства вопрос: пьет Путин тайком или нет.

Хмель прошел, накатила обычная в таких случаях депрессуха, но добавлять Скрипач не стал: НЗ на вечер – это святое. Он побрел в ванную, засунул голову под воду и через несколько минут уже вышагивал по переулку в направлении Бульвара. Погода была чудесная: по-летнему теплая, но без традиционной духоты, которая заставила многих обитателей центра сменить городские квартиры на особняки в Подмосковье.

Несмотря на привычное похмелье, настроение у Скрипача было приподнятое. Все вокруг было иначе, чем обычно. Прохожие почему-то улыбались ему, солнце ласково гладило по голове, а Бульвар встретил каким-то особенным, приветливым шелестом тяжелых ветвей. Что-то должно случиться. Что-то очень хорошее. Чего так давно не было в его жизни.

Ее он заметил не сразу. Допиливая популярное среди московской публики адажио, он поднял глаза и увидел среди немногочисленной толпы зевак создание редкой красоты. Девушка в облегающем красном платье с удивительным, неземным лицом слушала его, не отрываясь.

В жизни Скрипача было немало красивых женщин, увлечь которых не составляло особого труда. Крутой замес еврейских, южнославянских и прочих кровей одарил его иконописными глазами, тонко очерченным греческим носом и хорошей фигурой. Впрочем, о внешности многие женщины забывали, только лишь он брал в руки скрипку. Под ее чарующие звуки даже замужние дамы готовы были бежать с чернобровым исполнителем на край света. К неудовольствию многочисленных поклонниц своей мужской магией Скрипач особо не злоупотреблял. А уж когда женился, так вообще представительниц слабого пола обездолил, оставив им в удел тайные ночные вздохи.

– Вам что-нибудь сыграть? – неожиданно для себя произнес Скрипач, не в силах оторвать глаз от юной богини.

– Вивальди. Времена года, – просто, не жеманясь, ответила девушка. – Мой папа когда-то играл.

Скрипач онемел. Среди всего, что он исполнял, было лишь несколько вещей, которые доставляли ему истинное удовольствие, и «Времена» – в первую очередь.