Восхождение к власти: падение «ангелов»

– Вперёд, сыны Эллады!

Спасайте родину, спасайте жён,

Детей своих, богов отцовских храмы,

Гробницы предков: бой теперь идёт за всё [5]

– Взломайте замок! – приказал капитан, когда они встали возле толстой стальной двери, смотря на волнующееся синее море.

Яго проскрежетал зубами, но сдержался, чтобы не выругаться. Этими словами мятежники пытаются поднять себе боевой дух, но у их это не спасёт, ибо не одними только словами можно выиграть эту войну.

– Дверь готова!

– Заходим! – командует Яго и отряд оказывается внутри корабля. – Расчистить территорию!

Внутри уже приготовились к их появлению – в два ряда расставлены охранники и пара Серебряных Гоплитов с дробовиками, но им не совладать с элитой Рейха. Меткими выстрелами по глазам штурмовики дезориентировали «Гоплитов», а «Палачи» кучным огнём повалили охрану на пол.

По металлическому покрытию застучали тяжёлые ботинки и потекла кровь, стены озарились в вспышках пламени и энергии. Яго вышел вперёд и открыл неприцельную стрельбу по групповой цели, тут же отпрыгнув в сторону, когда «Гоплит» выстрелил ему в грудь. Дробь угодила в корпус «Палача» и тот с криком упал на металлический пол, кряхтя и постанывая.

Капитан вышел из прыжка и выпустил остатки батарейки в «Гоплита», превратив его серебряный доспех в чёрный и могучий воин не устоял на ногах. Следующим движением Яго вынул пистолет и расстрелял почти всех оставшихся охранников.

– За свободу! – кто-то прокричал и кинулся на офицера, но Валерон ударом ноги отбросил мятежника и пальнул в его сторону.

Отряд собрался возле раненного «Палача», но тот даже не стал слушать о медпомощи, лишь передав свои батарейки Яго и, прижав к себе оружие, прохрипел:

– Ид-идите. Я-я в-в-вас прикр-рою.

Воины оставили умирающего соратника и ринулись дальше в коридор, в котором появились солдаты противника и на этот раз это не обычная охрана, а вооружённые длинными автоматами в сине-голубой экипировке элитные солдаты Фемистокла, воины из Гвардии Афины. Очереди ударили по доспеху Яго, и он ощутил боль, как во многих местах его кольнуло, пули их оружия крупнее и убойнее, чем у пистолетов-пулемётов охранников. Штурмовики меткими выстрелами отправляют очереди в открытые участки тела противника, прожигая их, а «Палачи» концентрируют огонь и крупный калибр их автоматов берёт, в крови топя афинян.

– За нашу богиню! За великую госпожу!

Штурмовики, воспитанные Канцлером не только на идеалах почитания государства, но и в твёрдой вере, услышав нечистый клич хором ответили:

– Нет Бога, кроме Христа!

Воины усилили давление и в ход пошли гранаты – рокоты их взрыва прокатились по всем коридорам, гвардейцы были сметены, но самое трудное ещё впереди. Отряд оказался на втором этаже и им предстоит длинный мостик, который ведёт ко второй лестнице, по которой можно выйти прямо к командному посту. В воздух, вниз полетели три звукошумовые гранаты и все те, кто были внизу зажмурились после того, как они с противным эффектом рванули.

Яго бежит впереди, отстреливаясь из лазкарабина по тем, кто среди снарядов и жестяных ящиков занял оборону и из всех стволов палит по ним. За капитаном со всех ног несутся оставшиеся четырнадцать бойцов, отвечающих прерывистым огнём,

– Гранатомёт!

Яго быстро ответил на воззвание одного из бойцов и нашёл воина с грозным оружием, тут же расстреляв ему грудь. Тут же капитан нагнулся и над шлемом просвистели пули.

Воины Рейха рассредоточились по мостику и слаженным огнём накрыли позиции врага, заставив его прижаться к полу, но и это не помогает – пули прошивают жестяные пластины стали, а лазер их прожигает и каждый заряд находит свою цель.

Капитан подключился к другим передачам по союзным каналам, из которых узнал, что битва кораблей началась – первые эсминцы вступили в бой, щедро поливая друг друга дождём снарядов, крейсера обмениваются разрушительными залпами, от которых вздымаются целые столпы плавленого металла и огненных вихрей. Авиация схлестнулась насмерть под небом, время от времени скидывая смертельный груз бомб на корабли. Десантные подразделения «Палачей» уже вылетели для подавления сопротивления в поселениях на Саламине и для захвата вражеских кораблей, а вторая армия тем временем начинает высадку ордена Пурпурного Креста под Афины.

– Быстрее! – скомандовал Яго. – У нас мало времени, мы можем выиграть эту войну прямо сейчас!

– Есть!

На этот раз никто не заметил второго гранатомётчика, который метко прицелившись выстрелил. Снаряд угодил в мостик и взрыв разорвал его часть. Один из «Палачей» краем глаза заметил движение гранаты и прыгнул назад, повалив своих ребят. Три последних солдата, которые не добежали нескольких метров до входа на лестницу оказались оторваны от спасительного прохода и лестницы, которая подводит снизу-вверх путь.

– Идите! – махнул им «Палач». – Мы прикроем вас здесь!

Яго лишь коротко кивнул и ступил на стальную ступеньку, осознавая, что гнева в нём становится всё больше. За три минуты быстрого бега они оказались у коридора, ведущего в командную рубку. Там в коридоре, подобно вопящему потоку, ринулись последние гвардейцы, которые ещё пытаются прикрыть своего повелителя. Солдаты Рейха окатили их лазером и штормом разрывных патрон, выкрасив серый метал красным, и разнося вместе с воплями оружия крики раненных и отправленных в последний путь.

– Вперёд! – скомандовал Яго, сидя поменяв магазин; он бегом направился на ещё живых афинян, сметая их плотным огнём, пока, не пройдя по телам не оказался возле серебристой двери, у которой дал команду. – Занять позиции! Установить взрывчатку, будем прорываться!

Имперцы прилепили направленный заряд, который вынесет любую преграду и приготовились к штурму. Раздался гулкий взрыв, и помятая пластина металла оказалась выбита мощной разрушительной волной. Яго зашвырнул светозвуковую гранату и когда она разлетелась на свет, звук и сталь зашёл внутрь, а за ним и всего воины.

Завязался бой – длиннющая, метров двадцать в ширине панель управления раскинулась у окон, а перед ней весь работающий персонал. У боковых панелей не так много людей, но и там нашлись те, кто встал на защиту «демократии». Штурмовики и «Палачи» встретились с охранниками и гвардейцами, стреляя друг в друга на близком расстоянии. Яго выбежал вперёд, его карабин ведёт беспрестанную пальбу на изнеможение, дуло раскалилось и нагрелось, но он не успокаивается, пока последний гвардеец не заткнул свой автоматный лай, очутившись на полу.

Панели заискрились от частых попаданий лазкарабинов и автоматов, мёртвые стали падать на металлический пол и вскоре в помещении в живых со стороны Греции остались только те, кто не взял в руки оружия. Им Яго приказал быстро уходить, подав знак движением рук.

– Браво-браво! – в ладоши захлопал высокий светловолосый мужчина, с треугольными чертами лица, облачённый в чёрное пальто, с нашивками и символикой Союза, на котором к этому же сапоги, синие брюки и перчатки. – Вы перебили наших бравых матросов.

– Где Фемистокл? – спросил Яго. – Давайте Лиро, отвечайте.

– Он в своей каюте, диктаторское отродье, но вам не стоит об этом беспокоиться. Скоро он соберётся с силами и вычистит землю от пришельцев, лобызателей тирании и всякой нечисти.

– Где каюта его? – всё так же продолжает спрашивать Яго, присматривая за тем, как его воины становятся у двери и ждут врага; за рубкой пушки «ахнули» с такой силой, что корабль затрясся, в ушах поселился слабый писк, но всё же Валерон продолжает настойчиво спрашивать:

– Господин Лиро.

– Я вам не скажу. Мои люди скоро будут здесь и вам бы уже самим себе наручники надевать или прыгать в море, господа, чтобы не утруждать моих ребят с вами биться. Да, вы можете убить меня, но это ничего не изменит.

Яго не выдержал спеси Лиро, как будто бы последний настолько одурманен, что не видит безумия собственных речей. Он, сдавливая в себе всякий гнев, стал говорить культурно, словно подражая брату:

– Как вы могли решиться на предательство? Как посмели укусить руку Канцлера? Как мы совратили тех, кто был нашими братьями? Вы понимаете, что вы натворили? На моих руках кровь тех, кого я называл когда-то другом.

– Мне нет дела до погибших слуг Рейха, вы – ничто для меня, всего лишь прах, который ляжет на могилу истории Греции под игом Империи.

– Как же Фемистокл сознание тебе промыл, – Яго положил левую руку на плечо консулу и ударил его; командир ордена издал слабый вскрик, и тут же, сжимая губы, выпрямился и заглянул в безжизненные линзы его маски.

– Господин, тут есть проход, – один из воинов нашёл коридор за скрытой дверью, которая практически слилась с серой стенкой. – Она была практически не закрыта.

– Видать только сейчас улизнул, – и тут же Яго со всего размахну ударил в челюсть консула, и офицер не выдержал такого удара, рухнув на пол и сплюнув на пол окровавленные зубы, запятнав металл; воин стал медленно подниматься, утирая красны губы. – Только одно, Лиро. Скажи, ради чего? Ради какой такой дури можно пойти на предательство? Ты же был одним из избранных воинов одного из Первоначальных Крестоносцев, так что, что мог предложить сам Фемистокл?

– Свободу, – прохрипел Лиро. – Ваш Канцлер держал нас, как в тюрьме. Да, были почёт, уважение, но мы стали его цепными псами, мои парни для него стали такими. Ты, капитан, вспомни, как мы прыгали по всем полям войны. Разве тебе не самому это не претило?

Яго вспомнил, что и в нём есть искра мятежности, маленький огонёк бунта против Канцлера и то, что они стали для него инструментами, но всё же осознанная мораль и долг за восстановленный миро, за счастье брата намного сильнее, чем слепой детский бунт.

– Вы дошли до полной потери всех границ.

– Такова цена свободы, капитан. Ей на алтарь нужны жертвы, нужна кровь. Знаешь, как говорил один из философов древности – «древо свободы нуждается в том, чтобы периодически его поливали кровью тиранов»[6].

Яго лишь кивнул, шагнул от него прочь, оставив Лиро в его безумии. Валерон увидел, что вся кампания мятежников по террору местного населения было воплощением сладких грёз любителей всякой революции или переворота во имя ложного освобождения.