Остров Буян

– Гаврила Левонтьич, а когда королевич приедет, возьмешь нас в город?

Хлебник и Прохор оба громко захохотали.

– И то, видно, взять: без воеводы какая уж королевичу встреча! – воскликнул хлебник.

И, понизив голос, уже обращаясь к Прохору, хлебник рассказал о том, как продал он на Немецкий двор жита и для того приезжал к немцам, а там при нем датский купчишка повздорил о ценах со псковским купцом Иваном Устиновым и стал похваляться…

Тут хлебник оглянулся по сторонам и прошептал:

– «Ваш-де царь пива много пьет да преставится скоро, а тогда-де наш королевич в его место сядет, и мы вас, русских купчишек, тогда задавим…»

– А может, по дурости бякнул! – громко добавил хлебник.

Прохор значительно покачал головой. Мать Кузи перекрестилась:

– Избави бог от напасти!

Иванка не смел пересказать дома рассказ хлебника, но бабка Ариша, придя из города, сама рассказала о том же, добавив, что девять тысяч датского войска уже стоят наготове у рубежа.

Авдотья и бабка в те дни обсуждали судьбу царевича Алексея и его сестры, словно то были родные и близкие.

– Как пташку младую, царевну отдать за латинца! – сокрушалась бабка.

Она начала вспоминать о былой Смуте, о разорениях, голоде и пожарах.

Весь народ зашептался о том же…

В два дня на торгу вздорожал хлеб, из продажи пропала кожа и возросли в цене сало и мед…

Кто-то шепнул, что мужики привезут хлеб только за соль. Горожане кинулись к соляным ларям, огромными очередями стали у лавок за солью, отгоняя от купли приезжих из деревень мужиков… Воевода выслал стрельцов разогнать «соляные хвосты», но из толпы пригрозились стрельцам, что дома их пожгут, и они разошлись…

Тогда вдруг по торгу, вскочив на дощан, закричал ко всему народу боярский мужик Антон:

– За Исуса Христа! За православный люд! За царевича русского постоим всей землей – немцев не пустим престол воевать в Москве!..

И еще он кричал:

– Братцы, народ! Пора побить изменных бояр да немцев!

Народ всегда был готов видеть изменников в богатых людях – и в боярах больше, чем в ком-либо ином. Это представление крепко было во Пскове, хранившем предание об изменнике Твердиле[49 - …хранившем предание об изменнике Твердиле… – Во время осады Пскова в 1240 г. ливонскими рыцарями группа псковских бояр во главе с посадником Твердилой Ивановичем признала зависимость Пскова от Ливонского ордена и впустила немцев в город. Псков был освобожден зимой 1242 г. войском Александра Невского.], продавшемся немецким рыцарям. Особенно укрепилось представление о боярской измене после того, как сам грозный царь Иван Васильевич объявил их своими врагами, создал опричину[50 - Опричнина – система мероприятий царя Ивана IV, направленная против княжеско-боярской оппозиции в интересах укрепления Русского централизованного государства; проводилась с 1565 г. и сопровождалась массовыми репрессиями, казнями.] и выводил огнем и железом корни боярской измены. Еще больше того убеждение в изменнической природе боярства подтвердили в народном сознании многие из бояр, в годы Смуты переметнувшиеся на сторону иноземцев – поляков и шведов. Вот почему призыв побивать изменных бояр и немцев разжег страстью сердца псковитян. Но бояр не было во Пскове, и толпа псковитян откликнулась на призыв Антона криками, что надо пожечь Немецкий двор…

«Кликуна» Антона по воеводскому приказу схватили и свели в съезжую избу. По городу бегала простоволосая его жена, баба Антониха, и причитала:

– За правду божью, за русских людей Антона схватили!..

Ей подавали деньги на корм для Антона[51 - В тюрьме заключенные должны были кормиться за свой счет.].

Тогда воевода удвоил стрелецкие караулы у городских ворот и послал по сотням указ безъявочно не держать во дворах никаких проезжих и пришлых людей. Этот указ прочли по торгам во Пскове и слободах.

– Вот чего от твоего королевича! – попрекнул Кузя Иванку. – «Звезда-a во лбу!» – передразнил он своего пылкого друга. – Его в зятья, а он на нашего же царя!

Иванка смутился, словно именно он задумал отдать царевну за иноземного принца.

– А дядя Гаврила чего сказал: может, сдуру тот немец бякнул! – как бы себе в оправдание, напомнил Иванка Кузе.

Архиепископ в соборе и попы по церквам в проповедях разъясняли народу, что замужество царевны ведет не к войне, а к добру и миру… Народ успокоился. Иванка и Кузя снова с нетерпением стали ожидать проезда небывалого гостя…

2

По первым заморозкам из Москвы во Псков приехал отряд дворян во главе с боярином князем Юрием Сицким, которого царь послал для встречи на рубеже будущего своего зятя[52 - Проезд королевича относится к 1644 году.]. С боярином прискакала свита в две сотни человек дворян и боярских людей.

Разместившись по обывательским дворам, они забавлялись целыми днями тем, что, красуясь по городу на конях, пугали криками базарное скопище.

На третий день воевода устроил для них охотничью потеху. Ради дворянской охоты послали по лесу сотню стрельцов и сотню посадских парней колотить в жестяные ведра, чтобы выпугивать зверя.

Как же было завидно Иванке глядеть на старшего брата Первушку, за статность и красоту взятого на дворянскую охоту и в число людей, которые будут стоять у въезда в город при встрече королевича!

Со псковских горожан брали денежный сбор на постой дворян, на подводы, на корм коней. И горожане ждали, что все расходы окупятся, что на радостях для встречи принца-жениха в этот день по улицам будут поставлены бочки с вином и королевич накормит-напоит весь город.

За три дня до торжества весь простой люд из соседних деревень и посадов согнали с метлами и лопатами очищать от снега дороги вблизи Пскова.

Оборванных людей при проезде королевича не велели пускать близко к дороге, чтобы «не печаловать принцево зрение». Тем, кого выбрали стоять у дороги до городских ворот и по улицам при проезде нареченного царского зятя, дали на день надеть новое платье.

Первушка с утра перед встречей до того красовался своей одеждой, что даже в избе не хотел снимать новой волчьей шубы, крытой синим сукном, и мягкого теплого треуха. Иванке казался он почти что королевским боярином.

Когда пришел день встречи королевича, Первушка покрасовался перед девицами, выступая по церкви во всем новом, довольный и гордый собой.

После обедни весь народ устремился к городским стенам, к Великим воротам и разместился везде по дороге проезда в Кром.

Поднимая снежную пыль, пышный поезд скакал по широкому полю. Качались пестрые перья на шляпах иноземцев; играя и горячась, плясали сытые кони под свитой королевича и под дворянами, выехавшими для встречи.

Над всей толпой поднимался пар, сверкающий серебром под солнцем. Пестрые значки на копьях трепал ветер, блистали лезвия бердышей и стволы пищалей.

Ребята, чтобы лучше видеть, забрались на городские стены, на крыши домов, на заборы и на деревья.

Окруженный всадниками, показался золоченый возок королевича с коронами и гербами. Даже кони были покрыты бархатными чепраками, шитыми золотом и серебром.

Народ кланялся, кричал и махал шапками.

В толпе при въезде в город, у самых ворот, задние давили передних, и передние поневоле сгрудились и преградили путь. Тогда пристав и боярские холопы, чтобы показать будущему царскому зятю свое усердие, бросились на толпу с плетьми и без милости потоптали конями многих людей. Иванка вместе со своими сверстниками видел, как боярские холопы больно хлестнули плетью по шее Первушку, который скорчился, закричал и, не помня себя, кинулся на дорогу, но тут подскакал второй боярский слуга и сбил его с ног конем. Иванка не видел, что делалось дальше. Он с криком и плачем бросился вниз и рвался в тесноте к брату. Первушку вынесли из толпы только тогда, когда поезд скрылся за поворотом по пути в Кром.

3

Посеченный плетью до крови на шее и на щеке, помятый конем, Первушка лежал на печи и охал. Бабка Ариша клала ему припарки…

– Приехать еще не поспел, а велел народ конями топтать да плетьми сечь! – воскликнула бабка. – Быть беде!

И многие из народа были повергнуты снова в смущенье.