Срыв

Срыв
Степка Воробей

В повести рассказывается о том, как случайная любовная связь может разрушить всю жизнь верующего человека. Это история о покаянии и прощении, о настоящей любви и верности, а также о том, как Бог в реальной жизни решает проблему греха и дарует спасение в Крови Иисуса Христа.

Степка Воробей

Срыв

© Издательство «Протестант»

* * *

В четвёртом ряду справа сидела бледная молодая женщина и не сводила с него глаз. А он обливался холодным потом. Он боялся этого взгляда. Прошлое настигло его. Как он молил Бога, чтобы эта встреча никогда не состоялась! Он боялся её. Но в то же время чувствовал, что она придёт, боялся этой встречи и одновременно глубоко в сердце надеялся на неё. Но больше боялся, чем надеялся. На всякий случай молил Бога, чтобы она не состоялась. Но Бог не услышал его мольбу.

* * *

До мельчайших подробностей помнил он тот день, потому что с того дня многое как в нём самом, так и в его жизни изменилось. Мысленно называл он его днём своего «грехопадения». Но только очень мысленно.

Он был в дороге. Вот уже в течение полутора недель почти ежедневные переезды с одного места на другое, непрерывное посещение церквей, и понемногу сказывалась усталость. В некоторых местах были проблемы, и их решение вымотало его. С удовольствием поехал бы сейчас домой, к жене и детям. Но это входило в его обязанности – решать актуальные проблемы церквей, давать советы. Он должен был побывать ещё в двух местах – значит, только дня через три-четыре он окажется дома.

Поначалу он именно это любил в своей новой работе: обилие поездок, запах вокзалов, поездов. Любил вкус чая в поездах и беседы со случайными попутчиками. Любил выслушивать их рассказы, жалобы. Сколько судеб он за это время выслушал, со сколькими жизнями познакомился! Богатые судьбы, наполненные приключениями и головокружительными поворотами; или бедные, в которых вроде бы ничего не было, но всё же судьбы живых людей. Пережитые, но никем не написанные книги. Некоторые попутчики рассказывали подробно и интересно, другие – скупо и скучно. Но все они рассказывали самое главное, самое захватывающее из своей жизни. Чужая жизнь вспыхивала перед ним и оставляла след. Порой яркий и радостный, порой грустный, тоскливый. Некоторые судьбы-рассказы он сразу же забывал, другие же запоминал надолго. Судьбы попутчиков были какие-то другие, не такие, как у большинства верующих, с которыми он в основном общался.

Нельзя сказать, что у всех верующих жизнь была скучной или шла, как по маслу, нет. Были и у них сложные переживания, нужды, проблемы, но там всё решалось по-другому, там можно было указать на Бога, можно было вместе помолиться, и если проблемы не решались, то сносить их всё же было легче. У этих же людей такого выхода не было, и ему было интересно и грустно наблюдать, как проходит жизнь без Бога, как человек сам пытается решать собственные проблемы и как они добивают человека.

Такие поездки восполняли его дефицит «мирской» жизни и внецерковной информации. В таких беседах он не только обогащал свой житейский опыт, но и получал массу наглядного материала для своих проповедей. Жалел он таких людей, но далеко не всегда указывал им на Бога. Может быть, это был старый, доперестроечный страх, а, может, жажда какого-то эксперимента – посмотрим, как она дальше пойдёт, эта жизнь без Бога.

Раньше, работая на заводе, он ближе чувствовал проблемы своих прихожан, их будничные заботы. Мог сочувствовать, сострадать. Теперь же использовал поездки, чтобы восполнять необходимую информацию о жизни. Он мог часами молча слушать рассказы людей, только изредка задавая им вопросы. Он ловил дыхание злого, греховного мира. Он хотел быть хорошим служителем, а это значило, что он должен знать, чем люди дышат и как живут.

Иногда он ловил себя на том, что тосковал по «старой жизни». Ведь была же в ней какая-то романтика. Заводская атмосфера, гудение станка, радость от готовой детали… И чем дальше это уходило в прошлое, тем сильнее тянуло его заглянуть когда-нибудь в старый цех, постоять у станка, подышать таким знакомым и родным запахом обработанного металла. Но насовсем вернуться в этот мир ему не хотелось. Да и ни разу он ещё не возвращался в свой цех, к станку. Боялся, что вместо романтики придётся столкнуться с суровой действительностью и его романтика распадётся в пух и прах.

С другой стороны, он был бесконечно благодарен Богу, что мог вести именно такой образ жизни, мог служить Ему, и это придавало его жизни совершенно другой, возвышенный смысл. При всей романтичной тоске по старой жизни, он ни за что не захотел бы вернуться к ней. Он был счастлив.

Если бы только не эта нервотрёпка. Когда в церквах всё хорошо, то его не зовут, не просят сорадоваться. Разве что на какой-нибудь юбилей, на свадьбу или на освящение нового молитвенного дома пригласят. Но много ли тогда узнаешь? Обилие народа, множество рукопожатий, просьбы сказать слово, ответить на вопросы, дать советы… Но радоваться с радующимися ему приходилось намного реже, чем плакать с плачущими. Особенно сейчас, когда открыты невиданные доселе возможности. Часто церкви не знают, как ориентироваться в новых условиях, в какую дверь входить, а в какую – нет, какие предложения принять, а какие лучше отклонить. И порой не с кем поговорить, не с кем посоветоваться… Как он уставал от этого, и тогда тоска по старому токарному станку становилась реальностью.

* * *

«Хорошо бы побыть сейчас одному в купе. Может быть, повезёт», – думал он, глядя на подъезжающий поезд. Так хотелось обдумать прошедшие дни, помолиться, расслабиться, хотя бы несколько часов побыть без наблюдателей. Да ещё, не дай Бог, попадётся какой-нибудь болтун. Ему сейчас почему-то абсолютно не хотелось иметь с кем-то дело. Надо было всё же взять кого-нибудь из братьев с собой в дорогу. Можно было бы обсудить некоторые вопросы, подкрепиться взаимно. Да вдвоём и легче выключить нежеланно разболтавшегося попутчика. Но все так заняты своими делами. Да и билеты становятся всё дороже…

Поезд подъехал, остановился. Он отыскал свой вагон, показал проводнице билет и прошёл в купе. Нет, оно не было пустым. У окна сидела женщина. Его желание не исполнилось. Настроение стало ещё хуже.

– Здравствуйте, – как можно вежливее поздоровался он, пытаясь придать своему голосу холод и неприкосновенность.

– Здравствуйте.

– Разрешите?

– Конечно, проходите, располагайтесь.

Он расставил вещи – чемодан на верхнюю полку, дипломат на нижнюю, рядом с тем местом, куда хотел сесть. В нём были некоторые вещи, которые ему, может быть, понадобятся – Библия, новая нечитанная книга и кое-что перекусить. Потом снял плащ, расстегнул пиджак, хотел немного расслабить галстук, но, украдкой заглянув в зеркало, находившееся на внутренней стороне двери, только поправил его, причесался и сел напротив своей попутчицы – не прямо напротив, а немного наискосок.

Таких купе он видел уже десятки: обшарпанные, иногда порезанные дерматиновые сиденья, выцветшие шторки на окнах, одинаковый запах, только, в зависимости от вентиляции, – погуще или послабее. На этот раз запах был не такой уж сногсшибательный, немного пахло духами – наверное, от попутчицы. По грязному окну ползала невесть как попавшая в вагон муха.

Украдкой он взглянул на попутчицу. Перед ним сидела довольно молодая, очень симпатичная женщина.

Какое-то время он не знал, что делать, – затеять с ней разговор или нет? Обычно он, если не желал вдаваться в разговор с попутчиками, использовал несколько испытанных приёмов. Например, делал вид, что хочет поспать, или доставал какую-нибудь книгу и углублялся в чтение; или, во всяком случае, показывал, что хочет читать. Раньше он часто доставал Библию, и попутчики, заметив, какую книгу он читает, начинали задавать вопросы, и чтения не получалось, уединиться тоже было невозможно. А желания беседовать на религиозные темы становилось почему-то всё меньше. В последнее время он читал какую-нибудь беллетристику или газету. Благо перестройка предоставила возможность читать всё подряд, даже то, что в течение многих лет было абсолютно запретным. Попутчики в таких случаях или сами начинали что-нибудь читать, или просто сидели молча и не мешали. Эти методы предохранения от нежелательных разговоров почти всегда срабатывали.

Не успел он на этот раз до конца обдумать этот вопрос, как молодая женщина сама взяла инициативу в свои руки.

– Я так рада, что не придётся одной ехать дальше, – сказала она. – Станцией раньше на вашем месте сидела пожилая женщина, так ребята из соседнего купе хоть не так наглели, а как она вышла, так прямо каждые пять минут открывают двери и разную похабщину несут. Может, хоть сейчас отстанут…

На какое-то мгновение он почувствовал себя польщённым. Такая приятая женщина берёт его себе в защитники. Желание достать книгу как-то ослабело.

– Знаете, с одной стороны, я понимаю этих ребят, – он улыбнулся и слегка прокашлялся. – Кто же не захочет полюбоваться такой красавицей?

– Ну, уж прямо, так и красавица… Все вы одинаковые. Подумаешь, что во мне особенного? – возразила она.

По всему было видно, что комплимент, хотя и получился немного плоский, но достиг цели. Да и кому не хочется услышать комплимент от приятного мужчины. А что он именно таковым и является, он знал. Попутчица слегка покраснела и невольным жестом поправила блузку.

Он любил делать женщинам комплименты, что придало ему славу очень галантного мужчины. Хотя, с другой стороны, это приносило ему и некоторые неприятности. Не все сестры по вере понимали его правильно, и некоторые, особенно одинокие сёстры и жёны неверующих мужей, после очередного комплимента втайне считали, что они у него на особом счету. Жена неоднократно предупреждала:

– Наживёшь себе неприятностей своей галантностью…

Он не принимал слова жены всерьёз, хотя порой чувствовал себя идущим по краю обрыва. «Ничего, пока голова не кружится, всё в порядке», – думал он.

– Вы далеко едете? – решил он продолжить разговор.

– Да нет, через одну станцию мне выходить, это часа через полтора. А вы?

– Мне немного подальше, я в восемь вечера прибываю. Впрочем, меня звать Олег, – представиться по имени-отчеству, как он это обычно делал, ему вдруг показалось неуместным, а вас?

– Меня – Светлана.

– Ну, вы меня просто вынуждаете опять сказать вам комплимент – это имя вам замечательно идёт.

– Спасибо, – Светлана залилась краской, что сделало её ещё более привлекательной.

Потом они немного помолчали. Ему было неудобно рассматривать свою попутчицу в упор, но урывками он всё же посматривал на неё. Типично русская красавица. Многих он уже повидал, многими украдкой восхищался. Каштановые волосы и очень нежная кожа попутчицы создавали замечательный контраст. Небольшой, чуть вздёрнутый носик придавал её лицу некоторую задорность. Только вот глубокие, серые глаза были почему-то тусклыми.

– Вы к кому-то в гости едете или по делам?

– Да нет, ни то и ни другое. В больницу ездила. Меня дядя по знакомству устроил к очень хорошему врачу. Так вот, ездила на обследование…

– Что-нибудь серьёзное?

– Может быть. Пока не знаю. Подождём результатов.

Лицо её немного погрустнело. Он всегда жалел больных людей, особенно если они были неверующими. Сам он никогда серьёзно не болел и, честно говоря, боялся болезни. Она ему всегда казалась какой-то неведомой силой, которая вдруг набрасывается на человека и может искалечить всю его жизнь. Он любил проповедовать о проведённых Иисусом исцелениях, любил утешать больных, но сам боялся боли.

Пасторская душа сразу подсказала ему заговорить и с этой женщиной о вере в Бога, о силе Иисуса исцелять болезни, но он почему-то не стал этого делать. Ему просто захотелось продолжать этот непринуждённый разговор, задавать ни к чему не обязывающие вопросы, шутить и втайне любоваться красотой этой женщины.