Мне сказали прийти одной

– Пожалуйста, не говорите таких вещей по телефону! – воскликнула я. – Нас могут подслушивать!

– Я хочу, чтобы вы знали: все это – ложь. Они все равно до меня доберутся, я знаю. Но по крайней мере теперь вы знаете, и весь мир должен узнать.

Он согласился встретиться со мной на следующий день, сказав:

– Тот человек, который дал вам мой номер, приведет вас сюда.

Я позвонила человеку из посольства и сказала, что его друг пригласил нас завтра на чашечку чая. «Могли бы мы встретиться в «Хамбре» и пойти вместе?» Он согласился.

На следующий день в машине «Вашингтон пост» с водителем-иракцем мы подъехали к дому аль-Ани и обнаружили, что его дверь взломана. Из дома вышел мужчина. В его черных волосах была седина, а кожа была очень бледной. Он был одет в темно-синие брюки и зеленую рубашку. Мой друг-дипломат вышел из машины, представился и спросил, можем ли мы поговорить с господином аль-Ани.

– Вы имеете в виду моего брата? – спросил мужчина. – Его тут нет. Они забрали его прошлым вечером.

– Кто его забрал? – спросила я.

Мужчина посмотрел на меня:

– Это вы журналистка Суад? Он мне о вас говорил.

Он сказал, что прошлым вечером шесть или семь мужчин ворвались в дом. На лицах у них были маски, в руках – оружие, и они выкрикивали имя аль-Ани.

– Они связали моего брата пластиковыми стяжками, завязали ему глаза и утащили его, – рассказал мужчина. – Мы не знаем, где он.

– Кем они могли быть? – спросила я.

– Мы точно не знаем, но думаем, что это американцы. Вы знаете, они использовали его как козла отпущения, чтобы была причина напасть на Ирак.

Я понимала, что эту статью написать будет трудно из-за того, что аль-Ани исчез. Я спросила, не могу ли поговорить с его женой. Брат аль-Ани сказал, что она и ее сестра были в доме вчера вечером и сейчас они в шоке. Они уехали к своим родителям.

– Я понимаю, что она, возможно, в шоке, но мне очень важно поговорить с ней, – сказала я. – Могу я поговорить с ней завтра или послезавтра?

Он покачал головой.

– Нет, не можете. Люди, которые забрали моего брата, сказали ей не говорить с прессой.

Я потеряла дар речи. Почему этот человек и его семья должны молчать? Разве у них нет такого же права рассказать свою историю, как и у любого другого человека? Я записала отречение аль-Ани по телефону, но качество было не очень хорошим. Я никогда не встречалась с ним до этого звонка, поэтому не знала его голоса и не могла быть уверенной, что действительно ли говорила именно с ним. Если бы я смогла встретиться с аль-Ани, то попросила бы его подтвердить свою личность.

Мы попытались установить местонахождение аль-Ани, позвонив представителям военных. Некоторые наши коллеги искали его, используя свои источники, но никто не хотел, чтобы их слова записывали. Наконец, мы подтвердили тот факт, что американцы арестовали аль-Ани.

Аль-Ани исчез, но я осталась в Ираке. Я близко познакомилась с иракскими людьми, работавшими на «Вашингтон пост». Одна из пожилых женщин, которые готовили для нас, рассказывала, что работала в одном из дворцов Саддама Хусейна, и хвастала, что он любил ее белую фасоль и рис. Один из наших иракских корреспондентов по имени Насир подтрунивал над ней: «Может, это потому, что это единственная еда, которую ты умеешь готовить».

От этих людей, среди которых были шииты, сунниты и курды, я узнала многое. Они говорили, что их этническая и религиозная принадлежность не имеет никакого значения и что раньше она тоже ничего не значила. Большинство местных корреспондентов имели хорошее образование. Некоторые из них были бизнесменами или инженерами, а Насир, которого мы звали Абу Саиф, был пилотом иракских авиалиний. Он работал переводчиком и корреспондентом, а его сын – водителем.

Я стала частью быстрой жизни нашего отделения, охотилась за историями о том, какой была жизнь в Ираке во времена Саддама Хусейна, и о продолжающемся поиске оружия массового поражения. Пол Бремер, глава американской оккупационной администрации в Ираке, не так давно объявил, что иракская армия и полиция будут распущены. Во время пресс-конференции Ахмад Чалаби, политик-шиит, глава Иракского национального конгресса, который дал повод для вторжения американскому правительству, сказал, что благородные люди из его партии позаботятся о безопасности, но новый Ирак сможет функционировать только тогда, когда каждый член партии Баас понесет ответственность за свои преступления. Но избавление от сторонников Баас имело серьезные последствия: роспуск армии и полиции оставлял множество мужчин, по большей части суннитов, имеющих опыт в обеспечении безопасности, безработными, разозленными и хорошо вооруженными. Это привело к тому, что в «Аль-Каиду» в Ираке рекруты потекли рекой.

Из того, что я смогла узнать, можно было сделать вывод, что репутация Чалаби вызывала вопросы. Почему Бремер организовал пресс-конференцию с таким человеком? Почему такой человек, как Чалаби, который многие годы провел за границей Ирака, может сказать о будущем страны больше, чем те, кто прожил в ней всю свою жизнь? Действительно ли все это было связано с лучшим будущим для иракцев или Соединенные Штаты просто хотели держать у власти людей, которыми легко упралять?

– Но разве США не думают, что человек с таким послужным списком может больше навредить, чем помочь? – спросила я у Энтони Шадида, когда мы как-то пили чай у нас в саду.

– Суад, большинство людей в США так далеко не заглядывает, – ответил он. – Чалаби говорит по-английски. Он учился в Соединенных Штатах. Он знает, куда подставить правильные шутки. Он знает правила игры в округе Колумбия. Веришь или нет, но это имеет значение для некоторых из тех, кто принимает решения.

Каждый вечер, когда мои коллеги набирали телефоны своих любимых, я звонила родителям в Германию. Во время этих разговоров, рассказывая о том, что вижу, я начала все больше узнавать о первых годах семейной жизни своих родителей и о том, как раскол шиитов и суннитов, который сейчас обострился в Ираке, стал источником проблем и для них.

Разделение на секты вызвало гораздо больше проблем со стороны семьи моей матери. Она родилась и выросла в Антакье, турецком городе неподалеку от сирийской границы. Во время Первой мировой войны мой прадедушка прятал в своем доме армян и помогал им перебираться через границу в Сирию на запряженных лошадями повозках. Мои родственники никогда об этом особо не распространялись, потому что даже спустя многие годы боялись последствий. Некоторые члены семьи были арестованы за помощь армянам. Мои родственники не разделяли их веры, но у них с армянами было кое-что общее: и те и другие принадлежали к меньшинствам в Османской империи, а позже – в Турции.

Родные мамы были гражданами Турции, но имели арабское происхождение и изначально прибыли из Сирии. Когда она была ребенком, людей с арабскими корнями в Турции часто посылали на обязательную военную службу на курдских территориях, где конфликт был в стадии обострения. Дедушка, успешный продавец шин, и мамины старшие братья рассказывали истории, как в пятидесятые и шестидесятые годы вооруженные турецкие солдаты приходили и заявляли: «Мы поимеем всех ваших девиц. Мы вас убьем. Вы не настоящие мусульмане». В результате люди, проживающие в районах, прилегающих к арабо-турецкой границе, начали оказывать сопротивление. Они создали местные службы охраны правопорядка и следили за окрестностями, позволяя селиться там только христианам и людям, имеющим арабские корни.

Мама рассказала, что подростком влюбилась в турецкого полицейского. Они хотели пожениться, но братья сказали ей, что убьют ее, если она выйдет замуж за турка. Бабушка симпатизировала молодой паре, но братья были тверды: их сестра никогда не выйдет замуж за турка или суннита.

Мама отвергла предложение полицейского, но ее сердце было разбито, и она злилась на свою семью. «Я молилась, чтобы Господь забрал меня от них далеко-далеко, за семь морей», – рассказывала она. Отчасти именно по этой причине она уехала работать в Германию. Когда они с папой начали встречаться и решили пожениться, она не сообщила об этом родным. Она сказала им уже после свадьбы, потому что боялась того, что они могут сказать или сделать.

И мама была права: старая рана все еще давала о себе знать. Ее братья пришли в бешенство. Они запретили сестре выходить замуж за турка, а теперь она уехала и выходит замуж за человека, который даже не с их части мира, да еще, ко всему, суннит! Кое-кто из братьев даже угрожал, что убьет ее. Когда моя сестра Фатима из-за родовой травмы получила поражение мозга, братья предполагали самое худшее. «Вот увидишь, теперь он бросит тебя, потому что у тебя больной ребенок», – сказал маме один из них. Папа никуда уходить не собирался, но даже через год, когда родилась Ханнан, некоторые из моих дядьев с ним не разговаривали.

Именно тогда моя марокканская бабушка пошла к письмовнику и продиктовала ему послание моим бабушке и дедушке в Турцию. «Мы благородные люди, – писала она. – Вы говорите, что вы потомки пророка Мухаммеда. Мы тоже потомки пророка Мухаммеда и не позволим так к нам относиться. Мы любим вашу дочь и приложим все усилия, чтобы она стала частью нашей семьи».

Возможно, это письмо возымело какой-то эффект, потому что, хотя дяди продолжали злиться, дедушка начал оттаивать. Когда папа, мама и мои сестры первый раз приехали в Турцию, чтобы навестить маминых родных, некоторые из ее братьев отказались пожать моему отцу руку и выходили из комнаты, когда он входил. Они сказали маме, что никогда не примут ее брак.

Дедушка положил этому конец. «Пора и меру знать, – сказал он своим сыновьям. – Он часть нашей семьи, и вы должны это принять». Дедушка поприветствовал моего отца и приказал дядям сделать то же самое. «Я все еще глава этой семьи, – сказал он. – Если вы не хотите делать того, что я говорю, вы мне больше не сыновья».

В последующие годы родители расположили бабушку и дедушку к себе тем, что так хорошо о них заботились. Они каждый месяц посылали в Турцию деньги и, когда один из маминых братьев не захотел идти на обязательную военную службу, помогли ему от нее откупиться. Этот ее брат состоял в студенческом политическом движении и в конце концов был вынужден покинуть страну. Родители помогли ему получить немецкую визу, и несколько месяцев он жил у нас. Все это доказало, что мой отец полностью достоин мамы и ее семьи.

Во время моего пребывания в Ираке все эти истории потоком полились из уст моей матери. Как только я сказала ей о растущей ненависти между шиитами и суннитами, она стала говорить такие вещи, каких я от нее раньше не слышала.

– Они причинили нам так много страданий, они убивали нас, – сказала она как-то вечером.

– Кто «они»?

– Сунниты.

– Мама, твои дети – сунниты!

Я слышала, как папа спрашивает ее, о чем она говорит, и услышала его слова: «Не забывай, мы оставили все это в прошлом!»

Мама рассказала мне, как росла в Турции и как, когда она была ребенком, турки приходили и угрожали: «Мы вас всех убьем».

– Так это потому, что вы были арабами, а не из-за того, что вы шииты, – сказала я. – Если бы вы были суннитами, они говорили бы то же самое.

– Да, – согласилась она, – ты права.

Я рассказала ей, как отряды боевиков, преданных шиитскому лидеру Муктаде ас-Садру приходили в кварталы, где жили вперемежку и сунниты, и шииты, и говорили суннитам, что убьют их, если они не покинут своих домов. Садр хотел, чтобы эти места стали шиитскими анклавами.

– Почему шииты делают это? – спросила я у мамы.

– Они тоже страдали, – ответила она. – Посмотри, что происходило с ними раньше.

Я сказала, что сунниты и шииты жили в одних и тех же багдадских кварталах многие десятки лет. Теперь все изменилось, потому что фундаменталисты объявили эти районы своими. «Ты не понимаешь, о чем говоришь, – добавила я. – Эти люди – преступники».

Подъем шиитов в Ираке поддерживали возвращающиеся из изгнания влиятельные иракские политики и религиозные лидеры, у которых были связи в Иране. Часто они даже подолгу жили там. Одним из них был Нури аль-Малики, который позже стал премьер-министром Ирака. При Саддаме Хусейне он считался диссидентом и до возвращения в Ирак в 2003 году жил в Иране и Сирии. Другим был аятолла Мухаммед Бакр аль-Хаким, сыгравший важную роль в усилиях США создать новое иракское правительство. После того как аль-Хаким более двадцати лет провел в изгнании, он вернулся как глава объединения, которое сейчас называется Высшим советом исламской революции – ведущей шиитской политической организации. Аль-Хаким набрал отряды боевиков, известных как «Бригады Бакра». Вооружила эти объединения иранская революционная гвардия. После падения Саддама Хусейна Иран продолжал оказывать политическую, финансовую и военную поддержку Высшему совету и «Бригадам Бакра».