Первые искры

Когда все три очага уверенно занялись, они отступили. Сначала это были лишь три ярких костра посреди ночи. Но сильный ночной ветер… тут же нашел их. Он раздул пламя, соединил три очага в один бушующий центр, а затем погнал его вширь и вперед. Огонь побежал по верхушкам сухой травы, как хищник по спинам стада. Маленькие огоньки слились в единый, ревущий фронт. Стена травы вспыхнула с оглушительным, сухим треском, словно проснулся древний, голодный бог. Вспыхнула не просто огнем, а ревом. Оглушительный, сухой треск, словно ломались кости самой земли, ударил по ушам.

Огненный вал, взметнувшийся выше акаций, с ревом покатился по саванне. Волна сухого, обжигающего жара, которого они не знали даже у своего костра, заставила их отшатнуться. Едкий дым ударил в ноздри, выжимая из глаз слезы.

Но стихия была капризна. Внезапный порыв бокового ветра швырнул стену пламени на несколько шагов влево. Ледяная игла первобытного ужаса пронзила грудь Зора, заставив его действовать быстрее мысли. Он издал короткий, сдавленный хрип и, схватив Лию за руку, с силой рванул ее назад, так что они оба покатились по земле. Секундой позже огонь с ревом пожрал тот самый куст, за которым они только что прятались, опалив их жаром. Его сердце ухнуло вниз. Но основной ветер тут же выровнял фронт огня и снова погнал его вперед, на лагерь «Чужих». Они были на волосок от гибели, и этот момент ледяного ужаса напомнил им, что они не повелевают огнем, а лишь отчаянно пытаются направить его ярость.

Из вражеского лагеря донеслись новые звуки. Сначала – удивленные, гортанные крики. Затем – нарастающий рев паники и животного ужаса. Они не понимали, что происходит. Для них это была слепая, сверхъестественная ярость природы, огненный дух саванны, обрушившийся на них из темноты по неведомой причине.

Зор, Лиа и Гром, уже отбежавшие на безопасное расстояние, остановились на вершине холма и смотрели на дело своих рук. В их глазах не было триумфа. Лишь благоговейный ужас перед той могучей, разрушительной силой, которую они посмели разбудить и направить. План приведен в исполнение. Теперь начиналась вторая, еще более опасная часть – шаг в самое сердце хаоса.

Глава 84: Шёпот в Темноте

Огненный вал, исполнив свою задачу, унесся дальше в ночь, оставляя за собой черную, дымящуюся землю. Зор, Лиа и Гром стояли на вершине холма, и перед ними раскинулась сюрреалистическая, адская картина. С одной стороны саванна все еще полыхала, освещая горизонт зловещим, пульсирующим багрянцем. С другой – лагерь «Чужих», вырванный из темноты этим заревом, был погружен в полный хаос. Воздух дрожал от треска горящих деревьев на окраине долины, от рева обезумевших от страха врагов и от едкой, удушливой вони гари, которая першила в горле и заставляла слезиться глаза.

Зор сделал короткий, резкий жест. Пора.

Они начали спуск в долину. Но не с той стороны, где бушевал огонь, а с противоположной, неохраняемой, погруженной в глубокую, спасительную тень.

Их путь лежал по границе света и тьмы. Слева от них, за рекой мрака, полыхал ад, отбрасывая на скалы дикие, пляшущие тени. Справа была их союзница – ночь. Они передвигались короткими, быстрыми перебежками от одного большого валуна к другому, от одного колючего куста к следующему. Их движения, отточенные часами подготовки, были слаженны и почти беззвучны. Лиа, как ночной зверек, указывала путь, ее глаза, привыкшие к полумраку, видели каждую ямку, каждый предательский камень. Гром шел последним, его голова постоянно вращалась, уши ловили малейший подозрительный шорох. Зор был между ними – мозг операции, постоянно оценивающий меняющуюся обстановку.

Они видели силуэты «Чужих», мечущихся на фоне огня. Враги были полностью дезориентированы. Одни пытались тушить пламя, забивая его шкурами, другие просто бегали туда-сюда, издавая панические, гортанные крики. Все их внимание было приковано к огненной стене. Их тыл, их спина, была полностью открыта.

Наконец они достигли окраины лагеря. Это было самое опасное место. Они замерли, прячась за огромной кучей мусора – объедков, сломанных костей и гниющих остатков шкур, от которой несло невыносимой, тошнотворной вонью. В нескольких шагах от них, тяжело дыша, пробежал один из «Чужих». Его лицо в свете далекого пламени было искажено первобытным ужасом. Он не смотрел по сторонам, его единственной целью было убежать от огня. Он пронесся мимо, не заметив трех теней, которые на мгновение стали частью грязной, вонючей кучи. Они видели вблизи отвратительный беспорядок лагеря, небрежно брошенное оружие, куски недоеденного мяса, уже покрытые мухами. Все подтверждало их первые впечатления о дикости и беспечности врага.

Зор подал знак двигаться дальше, вглубь. Их логика была проста: пленника, как ценность или обузу, должны были держать где-то в центре, у главного костра, который сейчас был почти заброшен. Они скользили от тени одного неуклюжего заслона от ветра к другому – те были сделаны из кое-как набросанных друг на друга веток и старых, гниющих шкур.

Центр лагеря оказался на удивление пустым. Почти все «Чужие» сбежались к краю долины, чтобы бороться с огнем или просто в панике наблюдать за ним. Здесь, в сердце вражеского логова, царила жуткая, неестественная тишина, нарушаемая лишь далеким ревом и треском пламени. Они начали методично, шаг за шагом, осматривать темные углы, заглядывать за груды хлама. Сердце каждого стучало так громко, что, казалось, его стук должен был услышать весь мир. Где он? Что, если его здесь нет? Что, если его убили еще до пожара?

Зор жестом указал на группу шалашей у подножия скалы – логичное место. Но Лиа замерла. Она посмотрела в другую сторону, на самую темную, грязную и безнадежную часть лагеря – на зловонное нагромождение отбросов, костей и гниющих шкур. Логика говорила, что там не может быть никого живого. Но что-то внутри, неясное и сильное, как тянущая боль, тянуло ее именно туда. Это было не знание, а чувство, слепой материнский инстинкт. Она коснулась руки Зора и указала в темноту. Он на мгновение заколебался, но во взгляде Лии была такая непреклонная уверенность, что он кивнул.

Она подползла вплотную и осторожно, кончиками пальцев, коснулась плеча сжавшейся фигуры.

Силуэт судорожно вздрогнул и издал тихий, испуганный, похожий на писк стон. Он отпрянул, вжимаясь в стену, его глаза обезумели от ужаса. Он не видел в Лие спасительницу, он видел еще одну угрозу, еще одного мучителя, пришедшего из темноты.

Лиа замерла, убирая руку. Она не стала хватать его. Она медленно, очень медленно, поднесла ладонь к своему лицу и издала тихий, уникальный, щебечущий звук – тот самый, которым она подзывала своего Малыша. Звук, который Кай слышал тысячи раз с самого детства.

Мальчик на мгновение замер. Его дикий, животный страх столкнулся с чем-то глубоким, смутно знакомым. Звук пробился сквозь пелену ужаса, но лицо, которое он видел, все еще было лицом врага, пришедшего из темноты. Он не перестал дрожать, его глаза продолжали метаться по сторонам, ища путь к бегству. Он не доверял. Память о жестокости была сильнее памяти о нежности.

Лиа не двигалась. Она повторила звук еще раз, тише, мягче. Она не протягивала рук, не пыталась приблизиться. Она просто сидела и смотрела на него с той безграничной, терпеливой тревогой, которую он видел в ее глазах тысячи раз, когда падал или болел. И именно этот взгляд, а не звук, в конце концов пробился к нему. Он увидел не угрозу. Он увидел дом.

И тогда, сквозь пелену ужаса, пришло узнавание. Он медленно повернул голову. В полумраке, освещенном лишь далеким адским заревом, Лиа увидела два огромных, все еще полных страха, но уже осмысленных глаза и знакомые, хоть и исхудавшие и перепачканные, черты.

Они нашли его. Но самая трудная часть – выбраться отсюда живыми – еще только начиналась.

Глава 85: В Логове Врага

Узнавание, пробившееся сквозь пелену ужаса, не принесло Каю облегчения. Оно лишь сменило один страх на другой. Он смотрел на знакомое лицо Лии, на темные фигуры Зора и Грома за ее спиной, и его истощенное тело била неудержимая дрожь. Он попытался что-то сказать, позвать, но из его пересохшего горла вырвался лишь тихий, хриплый кашель.

Лиа тут же приложила палец к своим губам, ее жест был резким и повелительным. Она быстро, но бережно осмотрела его. Кожа да кости, покрытые слоем грязи, запекшейся крови и свежими ссадинами. Его руки были стянуты за спиной грубыми путами из сухожилий, которые впивались в его худые запястья, превратив их в кровоточащие язвы. Он дрожал не от ночного холода, а от глубокого, внутреннего озноба – от шока и крайнего истощения. Зор и Гром беззвучно подползли ближе. Одного взгляда Зору было достаточно, чтобы понять: Кай не сможет бежать. Он едва ли сможет идти.

Началась быстрая, тихая, отточенная до автоматизма операция. Гром, не теряя ни секунды, достал свой самый острый кремневый нож. Прижав палец к натянутым путам, он начал делать быстрые, пилящие движения. Сухие волокна поддавались с трудом, с неприятным, скрежещущим звуком. Это заняло несколько драгоценных, бесконечных мгновений, прежде чем путы с сухим треском лопнули. Лиа тут же взяла освобожденные, безвольные руки мальчика. Зор в это время контролировал обстановку, его взгляд сканировал тени вокруг. Далекие крики «Чужих» становились громче и злее. Время утекало, как кровь из раны.

Они попытались поставить Кая на ноги. Но ноги подкосились, словно были сделаны из мокрой травы. Он беззвучно осел бы на землю, если бы Зор и Гром не подхватили его под руки. Долгие дни плена, голод и страх выпили из его мышц всю силу. Им пришлось практически волочить его за собой, и их скорость резко упала. Но хаос был их союзником. "Чужие" были толпой, а не племенем. Одни бежали от огня, другие с яростными криками бросались на пламя, создавая еще больше суматохи.

Они пересекали небольшую поляну, когда несколько «Чужих» возвращались к главному костру. Группа Зора рухнула в глубокую тень, отбрасываемую огромным валуном. Враги прошли всего в нескольких шагах. Но один из них, самый крупный, вдруг остановился. Он замер и медленно повернул свою тяжелую голову, принюхиваясь. Его пустые, лишенные мысли глаза скользнули по тени, где затаились беглецы. Лиа почувствовала, как ее сердце перестало биться. Но в этот момент со стороны пожарища донесся новый, яростный рев, и «Чужой», отвлекшись, поспешил к своим.

Опасность миновала, но Зор понял, что медлить больше нельзя. В этот момент в центре вражеского лагеря один из «Чужих» добежал до грязного закутка. Он замер, вглядываясь в пустоту. Место, где должен был лежать Кай, было пустым. На земле валялись перерезанные путы. Осознание ударило его, как удар копьем. Он запрокинул голову и издал пронзительный, яростный крик – крик не страха, а бешенства от обнаруженной пропажи. Этот звук, как сигнал, прорезал общий шум. Паника врага сменялась организованной яростью.

Зор оглянулся на огни, которые начали собираться в отряд для погони. С Каем им не уйти. Они были обречены.

Гром посмотрел на медленно ковыляющую группу, на огни погони. Он на мгновение встретился взглядом с Зором, и в этом безмолвном обмене промелькнуло все: их общий путь, цена провала и единственная, отчаянная надежда. Он не колебался. Он ткнул себя пальцем в грудь, а затем резко указал в сторону, в каменистые россыпи. Его взгляд говорил яснее любых слов: «Я отведу их».

Зор на секунду замер. Потерять Грома было невыносимо. Но, прежде чем он успел принять решение, их взгляды встретились в полумраке. В глазах Грома не было ни страха, ни вопроса. Лишь твердая, холодная решимость охотника. А во взгляде Зора отразилось все сразу: мучительная боль от необходимости принять эту жертву, безмолвная, безграничная благодарность и горькое признание того, что доблесть этого воина – их единственный шанс. Он коротко, с болью, которая свела ему челюсти, кивнул.

Гром осторожно передал свою сторону Кая Лие и, взяв в руку короткий дротик, бесшумно растворился в тенях, уходя в другом направлении.

Зор и Лиа, теперь вдвоем, почти несли Кая между собой. Они больше не прятались. Они быстро, насколько это было возможно, спотыкаясь в темноте, двигались к спасительной границе лагеря. Они вырвались. Но за их спинами ярость погони уже обретала форму и направление.

Глава 86: Побег

Как только они покинули освещенный заревом круг вражеского лагеря, тьма саванны сомкнулась вокруг них. Но она не принесла облегчения. Зор и Лиа почти бежали, спотыкаясь о невидимые корни и камни, таща между собой обмякшее, почти бесчувственное тело Кая. Каждый шаг давался с неимоверным трудом. Мышцы горели от напряжения, в легких не хватало воздуха. За их спинами яростные крики в лагере «Чужих» быстро сменялись с панических на гневные и организованные. Они слышали пронзительный, властный рев их вожака, который, наконец, сумел собрать вокруг себя отряд. Погоня началась.

Зор, тяжело дыша, на мгновение оглянулся. Сердце ухнуло вниз. На вершине холма, у края покинутого лагеря, один за другим вспыхнули огни. «Чужие» схватили горящие головни из своего костра и, как стая огненных демонов, начали прочесывать местность, спускаясь в долину. Пляшущие огни, словно глаза хищников, рыскали по земле, двигаясь по их следу. Преследователей было много, и они, свободные от ноши, были быстры. Зор понял с ужасающей ясностью: с Каем им не уйти. Их найдут в считанные минуты. Их хитрый план рухнет в самом конце, и они погибнут здесь, в нескольких полетах копья от спасения. Они были обречены.

В тот самый момент, когда надежда почти иссякла, из тени ближайшей акации беззвучно возникла третья фигура. Гром.

Взгляд Грома метнулся от огней погони к обессилевшему Каю и обратно к Зору. Решение созрело в одно мгновение, в ударе сердца, до того, как кто-либо успел его остановить. Он не произнес ни звука. Одним быстрым движением он указал на себя. Затем – в сторону, в каменистые россыпи, в противоположную от их пути отступления. После этого он поднял с земли камень размером с кулак и с силой метнул его в заросли терновника вдалеке. Раздался громкий, трескучий шум. Его жест, его действие – это был целый план, родившийся в одно мгновение: "Я уведу их. Вы – бегите".

Зор на секунду заколебался. Потерять еще одного воина, самого быстрого и умного из охотников, было невыносимо. Но, прежде чем он успел принять решение, их взгляды встретились в полумраке. В глазах Грома не было ни страха, ни вопроса. Лишь твердая, холодная решимость охотника. А во взгляде Зора отразилось все сразу: мучительная боль от необходимости принять эту жертву, безмолвная, безграничная благодарность и горькое признание того, что доблесть этого воина – их единственный шанс. Он коротко, с болью, которая свела ему челюсти, кивнул.

Гром не стал ждать. Он набрал в грудь воздуха и издал громкий, вызывающий, полный боли крик – крик раненого, но не сломленного зверя. Огни на склоне тут же замерли, а затем, как один, изменили направление и устремились на звук. Погоня клюнула на приманку. Начинался смертельный танец.

Он не просто убегал. Он вел их, и его охотничий разум, холодный и ясный даже в агонии, работал на пределе. Он намеренно вывел их на участок каменистого грунта, где его одиночные следы было труднее разглядеть, заставляя погоню замедляться и рыскать в поисках. Позже, спасаясь от летящего копья, он рухнул на землю и, не поднимаясь, вкатился в неглубокую, но густо заросшую терновником лощину. Пока «Чужие» с яростными криками оббегали колючую преграду, он уже выбрался с другой стороны, выиграв еще несколько драгоценных ударов сердца. Каждый его шаг, купленный опытом и инстинктом, давал драгоценное время тем, кто был у него за спиной.

Пока Гром вел за собой смерть, Зор и Лиа использовали драгоценные мгновения. Но нести Кая было нечеловечески тяжело. Сначала Зор взвалил его на спину, но через несколько сотен шагов его ноги подкосились, и он рухнул на колени, тяжело дыша. Лиа помогла ему подняться. Тогда они попробовали тащить ослабевшего мальчика вдвоем, но это было слишком медленно. Зор снова взвалил его на спину, используя кусок лианы как примитивную перевязь, чтобы хоть как-то распределить вес. Это была не героическая пробежка, а отчаянная, мучительная череда рывков, падений и коротких, судорожных передышек.

Они достигли знакомых холмов, когда силы были уже на исходе. Расщелина была совсем близко. Но Зор, сделав еще несколько шагов, снова упал, на этот раз окончательно. Он не мог больше идти. Лиа, сама едва стоявшая на ногах, попыталась его поднять, но тщетно. Они были на пределе. Именно это физическое бессилие, а не только тактический расчет, заставило их искать немедленное укрытие. Они нашли небольшую, скрытую от посторонних глаз ложбину, всего в нескольких сотнях шагов от дома. Там, прижавшись друг к другу для тепла и опустив обессиленного Кая на землю между собой, они замерли в тягостном ожидании рассвета. Они были так близко к дому, но все еще во враждебной тьме, вслушиваясь в каждый шорох и молясь, чтобы ночь поскорее закончилась.

Глава 87: Возвращение Героев

Холод был не только в воздухе, который становился особенно промозглым и влажным перед рассветом. Холод исходил от остывающих камней, от почти погасшего костра, превратившегося в горстку серого пепла, и, что самое страшное, – от сердец, скованных ледяным ожиданием. Племя не спало. Сбившись в плотную, дрожащую массу, они сидели в почти полной темноте, и тишина была оглушительной. Она была тяжелее, чем рев «Чужих», страшнее, чем грохот камнепада. Это была тишина пустоты, тишина возможной, окончательной потери.

Дозорные, расставленные Зором, стояли неподвижными, темными изваяниями на вершинах скал, их фигуры едва угадывались на фоне иссиня-черного ночного неба. Их глаза впивались в темноту, пытаясь пронзить завесу, за которой скрылась судьба их соплеменников. Старая Гыр, чья собственная дочь много лет назад была унесена гиенами, сидела, крепко прижимая к себе спящего Малыша Лии. Она взяла его на попечение, когда его мать ушла во тьму, и теперь качала его с той же безнадежной нежностью, с какой когда-то качала своего потерянного ребенка. Ее взгляд, полный застарелой боли, был прикован ко входу в расщелину. В центре этого застывшего горя сидела Уна. Она больше не плакала и не раскачивалась. Она превратилась в камень, в изваяние, высеченное из материнской муки, ее лицо было безжизненной маской, обращенной во тьму.

Внезапно один из дозорных, самый зоркий, напрягся всем телом. Он издал тихий, вопросительный звук, похожий на крик ночной птицы – не сигнал тревоги, а призыв к вниманию. В одно мгновение все племя замерло, как стадо, почуявшее ветер. Десятки голов повернулись в одну сторону. Там, где черная линия холмов встречалась с предрассветным, пепельным небом, что-то изменилось. Появились три темные, нечеткие фигуры. Они двигались медленно, неуклюже, словно призраки, восставшие из-под земли.

Надежда, острая, как кремневый осколок, вонзилась в сердце племени. Никто не издал ни звука, боясь спугнуть видение. Фигуры спускались по тропе, становясь четче с каждым мучительным шагом. Теперь их можно было узнать.

Первым шел Зор. Вернее, он брел, а не шел, его спина была согнута под неестественной тяжестью. На ней, как мешок, висело безвольное тело. Рядом, спотыкаясь от усталости, но тут же выпрямляясь, шла Лиа. Оба были покрыты слоем сажи и грязи, их шерсть спуталась, а движения были медленными, вымученными. Племя расступилось, безмолвно образуя живой коридор. Они видели не просто трех соплеменников. Они видели живое свидетельство цены, уплаченной за спасение, и очевидную, неоспоримую победу разума, который повел их по этому пути.

Зор дошел до центра лагеря и остановился перед Уной. Очень осторожно, словно это была величайшая драгоценность, он опустил свою ношу на землю. Это был Кай. Истощенный, грязный, в полузабытьи, но живой. Он дышал.

Каменное изваяние матери ожило. Уна медленно, словно не веря своим глазам, протянула дрожащую руку и коснулась щеки сына. Затем она провела пальцами по его спутанным волосам, по худой руке, по плечу. Она не закричала. Из ее груди вырвался один-единственный, глубокий, рвущий душу звук – нечто среднее между стоном, вздохом и рыданием. Это был звук возвращающейся в иссохшее русло жизни. Она рухнула на колени, обняла сына, прижимая его к себе, вдыхая его запах, и вся боль, все отчаяние последних дней нашли выход в этом беззвучном, судорожном объятии.

Радостный, облегченный гул прокатился по племени. Они сделали это. Они победили. Но гул тут же захлебнулся. Один из старых охотников, обведя взглядом вернувшихся, поднял три пальца, а затем ткнул четвертым в пустое место рядом с ними. Его немой вопрос был острее копья: «Где четвертый?». Радость мгновенно сменилась ледяной тревогой. Все взгляды снова обратились к тропе, но теперь в них была лишь слабая, почти угасшая надежда.

Солнце уже коснулось верхушек скал, заливая расщелину золотым светом, когда на тропе снова появилась фигура. Одна. Она не шла, а волочилась, переставляя ноги в последнем, отчаянном усилии. Это был Гром. Но это было не тело, которое шло. Тело давно сдалось, оно было лишь мешком из боли и ран, который двигался вперед. Это шла чистая, упрямая воля. За несколько десятков шагов до лагеря его ноги окончательно подкосились, и он рухнул на колени. Но он не остановился. Он начал ползти, таща за собой раненую ногу и оставляя в пыли темный, прерывистый след. Его глаза остекленели от боли, но они были упрямо, с пугающей силой сфокусированы на одной точке – на лицах его соплеменников. Он был здесь. Он дышал. Он был жив.

Несколько охотников, его товарищей, с гортанными возгласами бросились к нему. Они помогли ему сесть, принесли воды. Они смотрели в его глаза и видели там не только смертельную усталость, но и дикий, первобытный триумф воина, перехитрившего смерть. В его взгляде, несмотря на муку, горел упрямый, животный огонь, который отказывался гаснуть. Его тело было сломлено, но не сломлен был он сам. Его возвращение было второй, не менее важной волной победы. Это был триумф не только хитрости, но и невероятной отваги и самопожертвования.

А затем все племя воссоединилось со своими спасенными. Кай, однако, не участвовал в этом. Он лежал у костра, все еще находясь в полубессознательном состоянии, его глаза были закрыты, а дыхание – поверхностным и слабым. Уна сидела рядом, не отходя ни на шаг, и по капле поила его водой из сложенных чашей ладоней. Его возвращение было чудом, но его исцеление, как и исцеление всего племени, обещало быть долгим и трудным.

Пока все племя окружало своих героев, чествуя живых и спасенных, в тени скалы сидел Торк. Он был один, изолированный от общего ликования. Его раненое плечо пульсировало болью, но она была ничем по сравнению с тем, что творилось внутри.

Он видел все. Он видел спасенного Кая – триумф непонятного ему разума Зора. Он видел израненного, но непокоренного Грома – триумф осознанной храбрости, на которую он сам, возможно, не был способен. Он смотрел на свои могучие руки, привыкшие ломать и брать, и понимал, что они принесли лишь смерть и позор. А хитрость Зора и доблесть Грома принесли жизнь.

В его глазах больше не было ненависти. Она выгорела, оставив после себя лишь тяжелый, вязкий пепел стыда и растерянности. Он не двигался. Он не издавал ни звука. Он был могучей, но сломленной фигурой в тени, в то время как его племя, объединенное общей победой, купалось в первых лучах солнца нового дня. Он просто сидел в своей тени, как раненый зверь в норе, зализывая раны, что были куда глубже тех, что зияли на плече.

Глава 88: Искупление

Солнце стояло в зените, его отвесный, безжалостный свет выжигал тени и заливал расщелину жаром. Жизнь в лагере текла по-новому. Это была не прежняя, суетливая и инстинктивная рутина, а нечто более осмысленное, более спокойное. Зор сидел у своего камня-карты, окруженный несколькими молодыми охотниками. Его палец, все еще перепачканный углем, медленно вел по нарисованным линиям, указывая на уязвимые места в их обороне и новые, более безопасные маршруты для дозоров. Его голос был тихим, гортанным, но его слушали с таким вниманием, с каким раньше прислушивались к реву приближающегося хищника.

Неподалеку Лиа с другими самками перебирала коренья. Рядом с ней сидел Кай. Он был все еще слаб, его движения были медленными, но в его глазах больше не было того животного ужаса. Он с любопытством наблюдал за проворными пальцами матери. Гром, настоящий герой, лежал у костра на лучшей шкуре. Его раны были смазаны топленым жиром и прикрыты прохладными листьями. Ему безмолвно протягивали лучшие куски вяленого мяса и самую чистую воду. Племя работало как единый, слаженный организм, где у каждого была своя роль, своя ценность.

И в стороне от всего этого, в густой тени, отбрасываемой нависающей скалой, сидел Торк.

Он был как огромный, темный камень, чужеродный элемент в этом новом порядке. Никто не подходил к нему. Его не прогоняли, не рычали на него – его просто игнорировали. Он был сломанным копьем, выброшенным за ненадобностью. Его рана на плече все еще ныла тупой, пульсирующей болью, но это было ничто по сравнению с тем, что он видел перед собой. Он смотрел на эту гармонию, рожденную из пепла его собственного катастрофического провала, и понимал, что он – призрак. Призрак старого мира, живое напоминание о пути, который ведет лишь к смерти и позору.