Первые искры

В самом центре этой движущейся колонны, там, где были собраны самые слабые, несли Курра. Его тело, иссохшее и невесомое, покоилось на импровизированных носилках из двух копий и переплетенных шкур. Его несли по очереди самые сильные охотники, и даже Торк, молча и сосредоточенно, подставлял свое могучее плечо под эту ношу. Старейшина лежал неподвижно, его глаза были закрыты, а грудь едва заметно вздымалась. Его дыхание стало тихим, прерывистым, похожим на шелест последних осенних листьев, которые вот-вот сорвет ветер. Племя инстинктивно чувствовало, что конец близок. Те, кто проходил мимо носилок, невольно замедляли шаг, бросая на старейшину быстрый, полный уважения и первобытной жалости взгляд. Он был живой реликвией, последней нитью, связывающей их с далеким, почти забытым прошлым.

Зор, шедший впереди, почувствовал изменение в ритме движения племени. Он обернулся и увидел, как замедлилась центральная группа. Он посмотрел на носилки, на неподвижное тело, и все понял. Он поднял руку, останавливая авангард, и указал на скудную тень под одинокой, раскидистой акацией. Это была не просто остановка для отдыха.

Носилки осторожно опустили на потрескавшуюся землю. Вокруг Курра образовался неформальный, молчаливый круг – Зор, Торк, Лиа, несколько старейших самок. Никто не пытался его кормить или поить. Все понимали, что его тело больше не принимает этот мир. Они просто сидели рядом, их молчаливое присутствие было последним долгом, последней данью уважения тому, кто так долго вел их предков.

Курр на мгновение открыл глаза. Его взгляд был мутным, нефокусирующимся. Он не видел никого конкретно. Казалось, он смотрит сквозь них, на залитую солнцем саванну, на дрожащее марево у горизонта, на безжалостное, слепящее небо – на мир, который он вот-вот должен был покинуть. Его грудь поднялась в последнем, неглубоком, едва заметном вздохе… и больше не опустилась. Движение прекратилось. В наступившей тишине было слышно лишь жужжание мух и шелест ветра. Лиа, сидевшая ближе всех, медленно, почти не дыша, протянула руку и осторожно коснулась его груди. Она не почувствовала ничего. Ни биения сердца, ни тепла. Она медленно подняла глаза на Зора и так же медленно покачала головой.

В этот самый момент порыв горячего ветра пронесся над ними, сорвал с акации несколько сухих, скрюченных стручков, и они с тихим, шуршащим звуком упали на землю рядом с телом. Природа принимала своего сына обратно.

Весть о смерти распространилась по племени без единого звука. Не было громких рыданий или причитаний. Вместо этого на лагерь опустилась глубокая, тяжелая, почти осязаемая тишина. Племя медленно сбилось в плотную группу вокруг тела. Они смотрели на неподвижную, иссохшую фигуру того, кто был их вождем, их памятью, их прошлым. В их глазах была не столько скорбь в нашем понимании, сколько смесь великого ужаса, страха перед невидимым и смутного, щемящего чувства сиротства. Эпоха закончилась. Теперь они остались одни, ведомые лишь силой и разумом своих новых лидеров.

Оставить тело здесь, на съедение гиенам, казалось неправильным, кощунственным. Зор и Торк, действуя в полном, инстинктивном согласии, подняли легкое, почти невесомое тело Курра. Они отнесли его к невысоким скальным выходам неподалеку и нашли неглубокую, защищенную от ветра расщелину. Они не хоронили его в земле – у них не было для этого ни инструментов, ни традиции. Они просто уложили его в это естественное каменное укрытие, как ребенка в колыбель.

Затем Торк, молча, принялся за работу. Он находил большие, плоские камни и один за другим укладывал их у входа в расщелину, создавая прочный барьер, который должен был защитить тело от падальщиков. Это был жест его силы, но теперь направленной на защиту даже после смерти.

Когда он закончил, подошел Зор. В руках он держал старую, отполированную тысячами прикосновений палку Курра – символ его власти и мудрости. Зор не оставил ее себе. Он осторожно положил ее на камни, которыми Торк заложил вход. Это был жест уважения к памяти и к переданному знанию.

Все племя молча стояло у импровизированной могилы. Они не знали молитв, но их молчание было самой искренней молитвой. Они прощались не просто со старым самцом. Они прощались со своим прошлым.

Постояв так несколько долгих мгновений, Зор повернулся к племени. Он не произнес ни звука. Он просто поднял руку и указал вперед, по пути их исхода. Переход должен был продолжаться.

Племя медленно, неохотно, тронулось с места. Но теперь они шли в будущее совсем другими. Немного более одинокими. И немного более сильными.

Глава 94: Тень Погони

Прошло несколько дней мучительного, однообразного пути. Племя шло вперед, ведомое упрямой надеждой и страхом, который гнал их прочь от руин старой жизни. Ландшафт медленно менялся: выжженная саванна уступала место каменистым плато, поросшим колючим кустарником. Но что-то было не так. В воздухе висело едва уловимое напряжение, которое чувствовали не только люди, но и звери.

Птицы срывались с места без видимой причины, их тревожные крики эхом отдавались в неподвижном воздухе. Стадо антилоп, которое они заметили вдалеке, внезапно, словно по невидимой команде, сорвалось с места и унеслось прочь, хотя племя Зора находилось с подветренной стороны и не могло их напугать.

Зор, шедший в авангарде, замечал эти аномалии. Его охватывало глухое, необъяснимое беспокойство. Он стал останавливать племя чаще, чем обычно, одним резким жестом заставляя всех замирать и прислушиваться. Но они не слышали ничего, кроме свиста ветра в камнях и монотонного стрекота насекомых. Угрозы не было видно, но ее присутствие ощущалось, как холодное дыхание на затылке.

В то же самое время, на расстоянии двух мучительных переходов позади, к месту, где племя Зора ночевало две ночи назад, подошла группа темных, сутулых фигур. Это были «Чужие». Их было меньше, чем в долине, но те, кто выжил, были самыми сильными и злыми. Унижение и жажда мести гнали их вперед, заставляя забыть о ранах и голоде. К тому же, эта саванна была их охотничьими угодьями. Они знали каждую ложбину, каждый источник, каждый короткий путь. Они не просто шли по следу – они срезали путь, предсказывая движение своей добычи с дьявольской точностью. Их вожак, огромный самец с уродливым шрамом от ожога, который стягивал кожу на половине его лица, опустился на корточки у остывшего кострища.

Он зачерпнул горсть пепла и растер его в ладонях, словно пытаясь прочитать в нем историю. Он поднял с земли маленький, гладкий камешек, который обронил Кай, и поднес его к лицу. Его ноздри хищно раздулись, он вдыхал оставшийся, едва уловимый запах врага. В его глазах не было ничего, кроме одержимости. Он не просто преследовал. Он нес с собой не просто голод, а слепую, яростную потребность уничтожить. Он поднял голову и издал короткий, гортанный, лающий рык. Его отряд ответил ему таким же злобным, нетерпеливым хором. Они нашли след.

Вечером того же дня, когда племя Зора расположилось на ночлег в неглубокой, защищенной от ветра лощине, Торк сделал то, что делал всегда. Он оставил свой арьергард на страже, а сам отправился назад по их собственным следам, чтобы убедиться, что за ними никто не идет. Ведомый тем же беспокойством, что и Зор, он зашел дальше обычного.

У пересохшего ручья, на участке мягкой, пыльной почвы, он увидел это.

Он увидел один нечеткий, смазанный отпечаток рядом с их следами. Он нахмурился, присел на корточки, вглядываясь. Затем он увидел второй, более четкий. И третий. Он медленно провел пальцами по краю одного из отпечатков, чувствуя свежую, еще не высохшую землю, выдавленную тяжестью чужой стопы. И в этот момент он замер. Его дыхание прервалось, застряв где-то в горле. Камера могла бы сфокусироваться на его глазах, в которых отразилось не просто осознание, а ледяной, первобытный ужас. Он медленно, очень медленно, поднял голову. Его ноздри расширились, втягивая воздух, пытаясь поймать запах угрозы. Воздух вокруг, казалось, стал плотным и холодным.

Он не запаниковал. Ярость и страх сменились в нем холодной, смертельной концентрацией. Он медленно, очень осторожно, попятился назад, стараясь не оставлять новых следов на предательской почве, а затем, пригнувшись, бесшумно побежал обратно к племени.

Он нашел Зора, когда тот как раз распределял ночные дозоры. Торк не стал кричать или издавать тревожных звуков, чтобы не сеять панику среди уставших соплеменников. Он просто подошел, взял Зора за руку и молча отвёл в сторону от остальных.

Там, в сгущающихся сумерках, он нагнулся и начертил на земле их след – цепочку маленьких отпечатков. А затем поверх них, с силой вдавливая палец в землю, он нарисовал другие – более крупные, глубокие. Он указал на них и несколько раз ткнул в землю пальцами, показывая количество – много. Его лицо в полумраке было мрачной и суровой маской.

Зор смотрел на этот простой и страшный рисунок, и его худшие опасения подтвердились. Вой на холмах был не просто выражением горя. Это была клятва, и теперь «Чужие» пришли, чтобы исполнить ее. На его лице на мгновение отразилось отчаяние, но он тут же взял себя в руки.

Новость распространилась по лагерю не через слова, а через действия лидеров. Зор молча подошел и удвоил дозоры на всех направлениях. Торк лично обошел периметр, останавливаясь у каждого стража и одним взглядом проверяя его готовность. Самкам был отдан безмолвный приказ – засыпать костер землей, оставив лишь крошечный, едва тлеющий уголек, чтобы их не было видно издалека. Племя поняло все без объяснений.

Этой ночью никто не спал. Все сидели в напряженной, гнетущей тишине, прижавшись друг к другу, вслушиваясь в каждый шорох ночи. Дети, чувствуя ужас взрослых, не плакали, а лишь тихо всхлипывали, пряча лица в шерсти матерей. Они бежали от врага, но враг оказался быстрее. Теперь это был не просто переход. Это была гонка на выживание.

И они проигрывали. Тень погони накрыла их с головой.