Увеличение

Все притихли еще больше, хотя никто и так не произнес ни слова с начала монолога Деда. Теперь все перестали даже шевелиться.

– Война. Должно быть, вы уже слышали это слово?

Все согласно замычали. Тетушка Розанна кивнула, видимо, подтверждая, что о Войне она упоминала, не вдаваясь в подробности.

– Так вот… Война – это то, что случается с нами с завидной регулярностью. Я помню, как все начиналось, – тут от Деда повеяло такой меланхолией, будто он окунулся в свои воспоминания, как в воду. А потом, вынырнув из нее, он вновь стал молодым. От старика, пришедшего к нам, не осталось и следа. Его дальнейшие слова лились мягким потоком, чистым. Так, что даже я на секунду растерял свою бдительность и купился. – Я не знаю, сколько мне сейчас лет. Да и никто не знает. Но я помню время… Вернее, мое ядро клетки помнит время, когда Войны случались впервые. Тогда был жар – все горело у нас под ногами и над головой. Я, в те времена, не жил тут. Мы с моей общиной много путешествовали и много где были, и везде, в каждом месте Война была смертью для большинства из нас. Выживали единицы. Я был этой единицей. Оружие, что по нам било, было не остановить. Оно знало наши слабые места и стреляло по ним. Каждая Война становилась последней. Однажды я остался один, и я… Оказался тут. И это мне казалось лучшим местом на земле – я вновь не был одинок. Нас становилось все больше, а Войны – меньше. Я много думал над этим, но я …так и не нашел ответ, когда именно все изменилось…

Тут Дед вновь постарел, словно выпустив из рук машину времени, он снова стал невыносимо древним.

– Война стала другой. Я хочу сказать вам, – его голос стал суше и оттого строже. – Война – это не смерть. Уже нет. Поэтому я призываю вас ее не бояться. Я заклинаю вас не бояться ее!

Дед, приложив усилия, смог встать на ноги и продолжать свою речь уже стоя. Так он казался гораздо выше. Его тело, омываемое светом и воздухом, возвышалось горой посреди равнины. Я знал, что каждый звук его голоса ловится и откладывается на долгое хранение не только в моей голове.

– Война делает нас сильнее. Чтобы понять это, мне следовало не только прожить так много времени, но и быть внимательным. Я видел, как Войны делают нас сильнее. Я знаю, что наши слабые места затягиваются с каждой новой атакой, и однажды мы добьемся того, чтобы наше общество стало совершенным и бесстрашным. Но для этого мы должны держаться вместе. Слабые места у всех разные.

Дед снова просканировал нас взглядом.

– Но есть особые личности, чей род сходен с моим, и мы становимся закалёнными чуть быстрее.

Его взгляд остановился на мне.

Я тяжело сглотнул, а Дед все смотрел.

– Мы должны помогать друг другу! Только в условиях взаимопомощи и ответственности мы можем не бояться Войны. Более того, мы должны молиться, чтобы она случалась как можно чаще, чтобы мы стали сильнее как можно быстрее!

Дед замолчал и присел, выдыхаясь.

Его взгляд перестал сковывать меня, и я заерзал на месте. Неуютно! Ненавижу, когда меня вытаскивают из зоны комфорта!

Я рад был бы сказать, что ничего не понял из его речи. Я был бы счастлив не понять ее, как не понял тогда местоположение нашего пикника, и я бы даже мог соврать самому себе, если бы не осознание, смывшее мою ложь, как пролетевшая внизу река.

Наша память – сложноустроенная штука. Некоторые знания мы обретаем сами. Некоторые доступны нам от рождения. Будто инстинкты. Возможно, для того, чтобы оказавшись в одиночестве, мы смогли выжить. Так вот, рассказ Деда соответствовал в точности моим врожденным знаниям. Я понял каждое его слово и, видимо, с этого момента я перестал различать информацию, добытую мной от той, что уже была у меня, и мне было нужно лишь вовремя ей воспользоваться.

Те враги, большие Боссы, что показывала нам тетушка Розанна, уже были известны чему-то внутри меня, и я понял бы, что их нужно остерегаться даже без красочного описания того, как их гигантский рот окружает, а затем переваривает нас. Я уже знал это. Мои предки знали это. И те, кто придут после, будут знать. Пока я понятия не имел, как зовутся другие, нарисованные там враги, но я был уверен – стоит мне встретиться с ними, как ни секунды не думая, драпал бы от них так что только пятки сверкали.

Как это называется? Генетическая память? Встроенные настройки? Это делало меня тем, кем я являюсь в этом мире. Я был соткан из этих знаний.

И Война. Я никогда не видел ее. Дед не дал ни одного описания, но я представлял это. Отравленная земля. Отравленные дома. Отравленная еда. Жар. Огонь. Тучи обнаруживших нас врагов и борьба – за жизнь, за себя.

Одно не увязывалось – Дед предлагал воевать за всех, а этого не было в моих знаниях. Неужели это плод больной фантазии старика?

Погодите-ка… Старика?

Я не знал, как тут считают время, но я знал, что наша жизнь не предполагала старение. Наше время всегда было ограничено, и состариться мы не умели. Нормальные мы – не умели. Потому что мы умирали в самом расцвете сил, а наша популяция тем самым становилась больше. Это не было грустно или тревожно. Это было правильно. А старение Деда было ошибкой – я, наконец, понял это. Дед был болен?

Я, ища подтверждение своих слов, отыскал его взглядом. Дед, улыбаясь, начал передавать лакомство вправо от себя. Ленни с сестрой – влево. Порция передавалась из рук в руки, пока сидящий максимально далеко от Деда и Ленни, не получал свою. Только тогда они передавали вторую порцию, но та так же не задерживалась в руках надолго, отправляясь к сидящим позади.

Эх, знал бы я их порядки – сел бы дальше, так, чтобы моя часть еды уже оказалась в руках. Пока до нас, до отшельников, создающих третий ряд, дошло первое по счету лакомство, я заходился в нетерпении. Оно приковывало к себе мой взгляд. И мне так хотелось, так хотелось оставить его себе сразу же. Передавать дальше? Сидящим за мной? Пощадите! Их же там целая компания! Мне что, еще несколько раз отпускать от себя, так и не попробовав, это великолепие?

Я сглотнул накопившуюся слюну. Они издеваются надо мной!

Когда лакомство оказалось в моих руках, я лишь успел увидеть красновато-коричневый цвет и уловить тонкий источаемый аромат, как пришла пора передать его. Мне казалось, что все замерли, ожидая мое решение. Я физически чувствовал на себе голодный взгляд тех, кто сидел дальше меня. Они ждали.

Я боролся с искушением.

Оставить его себе и вновь опозориться? Я не хотел снова ощущать стыд, поэтому, не без сожаления, положил лакомство в протянутые ко мне руки. Но я не кривил душой – мне не хотелось его отдавать.

Вокруг было тихо и томно. Все размышляли над словами Деда и, я уверен, все принялись выуживать из себя врожденные знания. Не знаю, почему это произошло только сейчас: быть может, раньше мы были слишком молоды или глупы, а может, виной всему была царившая атмосфера единства. Как бы мне не нравилось это слово, но оно лучше всего описывало происходящее.

Я понял, почему первая группа выглядела мудрее. Сейчас они не были настолько удивлены, как мои ровесники, и это значило, что они уже знали. Или догадывались. Или и то, и другое.

Я предпочитал думать, что я не глупее их, как мои одноклассники, а эти знания стали доступны сейчас, потому что это я им разрешил стать доступнее. Я в них впервые начал нуждаться.

Наконец-то в моих руках вновь оказалась вкусность красно-коричневого цвета. Я съел ее, и на секунду, пока чувствовал великолепный вкус, забыл думать о памяти, Войне и о странном внимании Деда, обращенном на меня.

Порядки и правила у них не очень, но кухня что надо.

***

Вскоре мне надоело сидеть, и я решил пройтись. Меня не тянуло к новым знакомствам, я не хотел общения. К тому же за сидящими впереди меня мне со своего последнего ряда было плохо видно происходящее в круге, где Дед, усевшись на землю, поедал свою порцию (к слову, одну единственную, льгот ему, видимо, не полагалось) и почти по-дружески болтал с сестрой Ленни.

Я быстро решил, что Дед странный, и поглядывает он на меня необычно, так что мне подумалось, что лучше уйти с насиженного места и пройтись.

Мир же огромен, и он не ограничивается одной лишь поляной, где ели и говорили, лебезили друг перед другом и где каждый играл свою роль. Мы – роль детей. Дед – роль старейшины. Тетушка Розанна – учительницы. Сэр Коррингтен и его команда – добытчиков еды. Война и боссы – опасностей. А уважительное и доброжелательное общение – фикцией.

Я знал, что моя память поможет мне выжить не только на этой поляне, но и в любом другом месте, где не будет надобности искать смысл и разгадывать загадки в их словах, подозревать и ждать подвоха, будет достаточно лишь выживать, чтобы чувствовать себя счастливым.

Такова моя природа. И их. И я не понимаю, что мы все тут забыли?В сердцах я пнул белый камень, находившийся чуть поодаль.

Я отошел достаточно далеко, чтобы увидеть открывающееся передо мной пространство. В вечернем сумраке из розового оно стало отдавать синим, наверное, виной тому опустившаяся на мир ночь. Кратеры были на месте, но из-за сумрака стали почти неразличимыми, а редкие и относительно невысокие холмы были далекими и, если представить, несуществующими. Рек больше не было, от чего воздух был натянутой тишиной. И эта тишина была правильной, не той, что та, которая возникла от благоговения перед Дедом.

Мне нравилось одиночество до тех пор, пока я не увидел ее. Я заметил ее издалека, но случайно, повернув голову. Наверное, если бы это была не она, я бы ушел. Растворился, сбежал бы со всех ног, лишь бы никто не испортил мое одиночество, но от нее не хотелось бежать. К ней хотелось идти.

Она была еще далеко, но мысленно я уже дорисовал ей короткие ярко-рыжие волосы, длинные стройные ноги и руки. Тонкие, с хрупкими запястьями и просвечивающими венами.

На нашем небе никогда не было звезд. Но на моем одна из них появилась.

– Привет, – произнесла она, как приблизилась.

Я, не смея моргнуть, ответил:

– Здравствуй.

Ей не хотелось грубить. Быть может, виной тому свет, который она источала собой. Нет, она была этим светом.

Ее огненно-рыжие волосы замечательно контрастировали с темнотой, она был такой яркой, что я удивился, почему не встречал ее раньше.

– Как твое имя, незнакомец? – спросила она, подходя ближе. Так непозволительно близко, что я мог рассмотреть каждую ее веснушку, если бы они у нее были.