Непорочность

Это было уж слишком. Дольше молчать Мэри Фрэнсис не собиралась.

– Не понимаю, – заговорила она, – зачем вы меня фотографируете? И почему я должна переодеваться?

– Простите, разве в агентстве вас не предупредили? – Похоже, его совсем не раздражала необходимость объяснять. – Мистер Кальдерон сейчас в Париже. Он проведет интервью с вами через Интернет, в своей личной «виртуальной» гостиной.

Тревога ушла. Мэри Фрэнсис показалось, что тело ее сделалось невесомым. Она не верила своим ушам. Виртуальная реальность – это некая игра, в которую играют со шлемом Дарта Вейдера на голове, расстреливая космических пиратов, – всегда считала она. Беседовать через океан, сидя в собственной гостиной. Даже если бы она точно знала, что такое возможно, никогда бы не подумала, что это случится с ней самой. Хотя работа в церкви могла бы подготовить к этому, там был компьютер, пожертвованный кем-то из прихожан, и Мэри Фрэнсис научилась пользоваться им, чтобы вести бухгалтерию.

«Зачем я это делаю?» – так и крутилось у нее на языке, пока она снимала шляпу и, преодолевая застенчивость, раздевалась. Она осталась нагой, совершенно нагой. Единственное, что не позволяло ей чувствовать себя отчаянно беззащитной, – осознание цели. По официальной версии, с Брайаной произошел несчастный случай. Блю уже была в полиции. Теперь в опасности жизнь Блю. Значит, только она, Мэри Фрэнсис, способна распутать историю гибели Брайаны. Больше некому.

Но это только внешняя сторона дела, существовала же и другая, глубоко личная. Ей было совершенно необходимо разобраться в своих непростых отношениях с сестрой, разгадать загадку ее жизни и смерти. Но даже это было не главным. Впервые в жизни она делала что-то для себя. Жизнь позвала, и Мэри Фрэнсис откликнулась. Стоило рискнуть, пока она окончательно не закисла. Обстоятельства рождения уготовили ей роль жертвенного агнца. Если уж не удастся обмануть судьбу, то можно хотя бы самой выбрать место жертвоприношения.

Минуту спустя, надев серебристое, с металлическим блеском боди, обтянувшее ее тело словно перчатка, и, накинув короткое кимоно из черного шелка, она вошла в круглую комнату, окрашенную в ярко-голубой и белый, – словно воспарила в небесах под облаками. «Не слишком-то похоже на антикварный магазин, подумала Мэри Фрэнсис. – Скорее антураж из двадцать первого века». Ее вывели на середину комнаты, видимо, к компьютерному терминалу. Специальный пульт был оборудован множеством датчиков, опутавших его проводами, словно паутиной, маленькой видеокамерой и шлемом.

Все увиденное озадачило Мэри Фрэнсис. Она задумалась: почему Блю не предупредила ее об этом? Она удобно устроилась в светлом эргономическом кресле и внимательно выслушала инструкции оператора, пока тот подключал и налаживал оборудование, как будто готовил ее к космическому старту. Он даже закрепил ей руки и ноги тонкими кожаными ремешками, предупредив: одно резкое движение – и датчики могут отсоединиться, и тогда оборвется обратная связь, которую они призваны обеспечить.

– Я подключу несколько приборов, чтобы отслеживать ваши физические и эмоциональные реакции, – объяснял оператор. – В шлем, который вы наденете, встроены датчики. Они будут следить за движением ваших глаз. От вас ничего не требуется: расслабьтесь и следите за происходящим. Вам не придется ни говорить, ни печатать, ни касаться ручек контроля. За вас все сделают, понятно?

Мэри Фрэнсис кивнула, и он начал быстро прикреплять датчики к ее ладоням, лбу, основанию шеи. Она почти не волновалась, если не считать легкого трепета в груди. Но задумываться о его причинах было некогда.

Мэри Фрэнсис вглядывалась в кромешную темноту шлема, с нетерпением ожидая встречи. Чернота казалась бездонной, она убаюкивала и навевала сон, пока вдруг не блеснул свет и экран перед глазами не засветился, подобно рассвету. И вот уже вокруг нее небесная синева. Оператор предупредил, что она увидит трехмерный пейзаж, но представшее взору было настолько реально, что казалось: протяни руку – и дотронешься до облаков. Она будто парила на дельтаплане. Внизу проносились изумрудно-зеленые острова, горные озера.

Мэри Фрэнсис даже успела увидеть свое отражение в зеркальной водной глади, но мгновение спустя полет закончился, и она очутилась на земле. Точнее – на вершине утеса. Но в этом месте она не была никогда.

Она расположилась в белоснежном шезлонге у самых ее ног сверкала голубизной вода бассейна, а где-то далеко внизу сияло море, похожее на Эгейское.

От красоты захватывало дух, но Мэри Фрэнсис осознавала, что в шезлонге сидит не она, а ее виртуальная копия. Сама же она только наблюдала за происходившим на экране. Ощущение совершенно невероятное. Ее копия выглядела так, будто Мэри Фрэнсис сняли видиокамерой и теперь прокручивали пленку. Даже веснушки на носу были видны.

Она все еще пыталась понять, где находится, когда на противоположной стороне бассейна показался мужчина. Солнце высвечивало его силуэт, но черты лица разобрать было невозможно. Когда же мужчина приблизился к ней, Мэри Фрэнсис поняла, что лица просто нет. ЭТО был некий отрицательным образ, всего лишь виртуальная тень, хотя и ярко освещенная солнцем.

Сердце у нее упало от страха. Дрожь, била ее так, что казалось, черное кимоно, вмиг сделавшееся холодным и влажным, треплет ветер. Мэри Фрэнсис всегда умела точно распознать человека, со временем эта способность развилась у нее почти в телепатию. Удивительно, но Мэри Фрэнсис безошибочно чувствовала дыхание зла. Ее охватывало напряжение, до головы было больно даже дотронуться, сердце замирало. Как сейчас.

Когда он заговорил, Мэри Фрэнсис удивилась: в один миг лопнула окружавшая ее тишина, и стали слышны и шум бьющихся о скалы волн, и крики чаек вдали.

– Как я вижу, вы проделываете это впервые, – начал незнакомец с едва уловимом усмешкой. – Кимоно… Встаньте и снимите его.

Эргономическое кресло протестующе скрипнуло, хотя она даже не шелохнулась. Не будь Мэри Фрэнсис плотно пристегнута к креслу, она все равно не смогла бы пошевелиться, – она просто окаменела от изумления. Самое невероятное заключалось в том, что ее компьютерная копия без всяких колебаний тут же поднялась с шезлонга и принялась развязывать тесемки кимоно.

Наблюдая за ней, Мэри Фрэнсис чувствовала, будто раздваивается, а в душе у нее началась настоящая война. В числе того немногого, что она знала о виртуальной реальности, ей было известно: пользователь контролирует виртуальные образы посредством дистанционного управления, но здесь все было иначе. Она попыталась помешать своему двойнику раздеться, но чем больше дергалась, тем крепче держали ее ремни. Они удерживали ее, словно ремень безопасности, который затянулся от толчка.

– Так ты – непосвященная… Вот кого мне прислали на этот раз…

Она едва слышала его, хотя голос звучал отовсюду, отражался многократным эхом, отзывался ударами в голове. Что-то контролировало образ на экране. Не его ли голос?

– Кто ты, непосвященная?.. Раскрой мне свои секреты…

Мэри Фрэнсис не могла пошевелить рукой, а ощущение было такое, будто она повторяет все движения своей копии. Каждой мышцей и каждой косточкой она чувствовала, что стоит, но это было обманчивое ощущение. Ее ноги были плотно прижаты к ложементу кресла, но она ощутила свежий морской ветер на своей коже и с возмущением увидела, как с ее двойника спадает кимоно и повисает на вытянутой руке.

Под кимоно на ней ничего не было.

Ничто на свете не могло бы смутить Мэри Фрэнсис больше, чем вот так видеть себя со стороны. А это была действительно она. Тело ее светилось, как в лунном свете. Веснушки усеяли ее грудь, словно золотые блестки. Она не знала, как объяснить происходящее, но скорее всего облегающий тело костюм и шлем на голове посылали о ней в компьютер информацию. Но сейчас ее не волновало, как это получается. Никогда прежде она не представала перед мужчиной даже в нижнем белье, не то что обнаженной.

– …свои самые темные тайны… то, в чем ты не признаешься никому, даже себе.

Кожа ее покрылась мурашками, тело напряглось. И, словно этого было недостаточно, заработала обратная связь. Подлинные ощущения Мэри Фрэнсис передавались на экран ее виртуальному изображению. У ее копии свело живот, а соски отвердели и резко выдались вперед на обдуваемой ветром груди. Она едва заметно поежилась.

– Не можешь понять, нравится тебе или нет? – мужчина рассмеялся. – Не волнуйся, решать будешь не ты. Значение имеет только одно: нравится ли мне.

Мэри Фрэнсис поняла, что шок имеет вкус. И гнев тоже. Этот вкус был резко кислым и острым, незнакомым прежде. Ее не удивило, что ему нравится вгонять в смущение людей. Она прочла это в его глазах, еще когда увидела по телевизору. Женщины ее прежней профессии должны были уметь прощать грех, находить в других добродетели и положительные качества. Чутье подсказывало Мэри Фрэнсис: перед ней хищник, цель которого ошеломить жертву, чтобы насытиться ее испугом и гневом. Ей вдруг пришло в голову, что ему будет совершенно безразлично, если женщина захочет вырваться из его объятий. А может, это даже развлечет его.

Мэри Фрэнсис уже не сомневалась, что обезличенное зло, представшее перед ней, и есть Уэбб Кальдерон. Она не видела его лица, но чувствовала на себе холодный, изучающий взгляд и знала, что чутье не обманывает ее. Он действует по собственным моральным законам, не совпадающим с общепринятыми. Он мнит себя богом, созидая собственный мир и безжалостно разрушая все вокруг. Он считает, что вправе заносить хлыст и определять наказание, сколь бы извращенной такая логика ни казалась. Она ощутила всю глубину его презрения к людям, несомненно, объяснявшегося трагедией, которую он пережил в детстве. Его подвергли страшным пыткам. У него на глазах расправились со всей его семьей, предварительно надругавшись над матерью и сестрой.

Только святой смог бы почувствовать сострадание к Уэббу Кальдерону, и все же Мэри Фрэнсис понимала, что в сострадании – ее единственная надежда. Она знала силу прощения. Оно – из числа семи благодатей милосердия, и, как это ни парадоксально на первый взгляд, если она сумеет найти в себе сочувствие к нему, прощение защитит ее.

Еще с тех времен, когда она изучала религию, ей было известно учение, которое гласило, что единственный путь победить зло – сделать так, чтобы оно встретило на своем пути жаждущего помочь живого человека. «И когда этот человек примет на себя зло, пропустит его, словно копье, через свое сердце, – говорил автор, – зло потеряет свою силу и не сможет больше наносить вред».

Она верила, что это так. Открыв свое сердце любви и состраданию, она сумеет остановить нацеленное на нее копье. Но Мэри Фрэнсис не находила в своем сердце прощения. Гнев жег ей душу, от гнева кровь ее кипела, как молоко для рисового пудинга у сестры Фулгенции. Это было приятное ощущение, но здесь-то и таилась опасность.

– По-настоящему женщину можно рассмотреть только тогда, когда она движется, – сказал Кальдерон. Подойди к краю скалы.

Неровная походка выдавала волнение женщины на экране, но она беспрекословно подчинилась приказу и, неуверенно ступая, направилась к пропасти. Мэри Фрэнсис почувствовала, что тоже движется: свежий ветер обдувал ее обнаженное тело. Ветер нес возбуждающий запах диких орхидей. Казалось, она купается в ванне с ароматическими маслами.

Женщина на экране подошла к самому краю обрыва и, опустив голову, медленно повернулась. Щеки ее стали пунцовыми от смущения, она едва дышала, а темные волосы чувственно спадали ей на плечи, придавая сходство с нимфой, только что появившейся из морских глубин. Казалось, с ней что-то произошло, пока она стояла на краю пропасти: странное, непонятное, быть может, даже приятное преображение, от которого трепетала каждая клеточка ее тела.

Мэри Фрэнсис была не в состоянии оторвать взгляд от женщины на экране, хотя ей было невыносимо трудно наблюдать, как та медленно подняла руки, будто в мольбе. Кимоно тянулось за ней темным шлейфом. Женщина протянула руки навстречу неземному блаженству. Глаза ее были закрыты, тело дрожало.

Нет, поняла Мэри Фрэнсис, это не мольба. Это освобождение, желанное освобождение. Она отдает себя.

Чувство унижения оттого, что ее заставили переступить через собственную гордость, ужаснуло Мэри Френсис, вызвало отвращение. Она была потрясена. Обманывать себя бесполезно. Такая одержимость, такая готовность отказаться от собственного «я» возможны только в религиозном экстазе. Чистота помыслов придавала им сверхчеловеческую мощь. В данном случае страсть питало нечто иное – плотское вожделение.

Ей слышалось пение – такое громкое, будто хор ангелов пытался перекрыть хор демонов. «Гнев, – сказала она себе, – опасен. Он может разрушить». Стоило поддаться ему, и он, как зверь, пробудился в ее душе. Она ощущала на языке его вкус, еще немного – и он сжег бы ее.

– Скинь это. – Ветерок тихонько вздохнул, когда Кальдерон приблизился к ней. – Я хочу, чтобы ты осталась совершенно голой, чтобы ничего на тебе не было.

Мэри Фрэнсис почувствовала, как безвольно опустились руки. Кимоно соскользнуло на землю к ее ногам. Она – попыталась прикрыть свою наготу руками, но ремни держали крепко. «Подними кимоно! – хотелось крикнуть Мэри Фрэнсис своей копии. – Прикройся! Не сдавайся!»

Она обмерла, осознав, что в ней тоже происходит какая-то перемена. Она полностью отождествляла себя с девушкой на экране, словно чувства той были ее собственными. ОНИ и были ее собственными. Никакой другой женщины не существовало. Именно ее изучал Кальдерон. Она слилась со своей копией.

Послушниц прилежно обучали искусству подавления плотских желании, но сейчас от всей этой науки толку было мало. Бесконечные часы внутреннего самосозерцания и молитв, великое молчание, рабская приверженность выработанным веками правилам – все было забыто. Она открылась навстречу опасным чувствам. Гнев зажег пламя возбуждения, страх сменился лихорадочным ожиданием.

Всю жизнь она подавляла свои чувства, но сейчас ощутила их силу и отдалась им. Только так можно было избавиться от этой ужасной дрожи. Наверное, поэтому ее копия и сдалась: она знала.

Он подошел ближе. Мэри Фрэнсис чувствовала его присутствие так же верно, как если бы датчики передавали ей информацию от него. Ветер нежно обдувал ее тело, был волнующе приятен, обволакивал, как аромат орхидей. Она явственно ощущала его весомость и тепло. Он был так чувствен и нетороплив, словно совращал. Или это Кальдерон касался ее? «Быть может, мужское прикосновение вызывает такие ощущения?»

– Что вы делаете? – попыталась выяснить Мэри Фрэнсис. – Подождите! Прекратите! Вы не имеете права…

– Не имею права дотрагиваться до тебя? Я же собираюсь купить тебя, непосвященная. Если это случится, я смогу делать с твоим телом, что только моя душа пожелает. Касаться, ласкать и…

Она отпрянула в ужасе.