Три Натальи

Собираясь утром в школу, Наталья не знала, как ей лучше одеться. Она долго с сомнение стояла у открытого шкафа, разглядывая свой небогатый гардероб. Хорошо бы надеть вот этот открытый сарафанчик на бретельках – в нём не жарко, тело дышит, длина юбки умеренная – до колен. К тому же и бюстгальтер можно не надевать. Наталья молодая, не рожавшая, не кормившая женщина – грудь не потеряла своей привлекательной формы и не нуждается в поддерживателях. Но…

Завуч школы Марина Станиславовна не одобрила этого наряда. “У нас здесь не пляж, а школа”, – сказала она, – а путаны нам не нужны”.

Путаны? Какие путаны? Ничего вульгарного не было в этом сарафанчике. Но раз начальству не нравится… Может быть, нажаловаться на неё директору – придирается, мол, житья не даёт. Ведь директор Николай Семёнович – бывший одноклассник тёти Тани, она его Колькой называет. Тётя и привела Наташу в эту школу, в которой сама училась. Не откажет, сказала, Коля, в протекции моей племяннице. Её мать работает учительницей в Коломне её родном городе и приходится Сергею Алексеевичу Полякову, мужу Татьяны Михайловны.

Тетя Таня, наверное, специально подчеркнула, что мама Наташи – учительница. Если она сама отдала педагогике всю жизнь, то и дочь так воспитала.

Директор Татьяне Михайловне не отказал, и Наташа была принята учительницей литературы шестых- восьмых классов. Старшеклассников ей пока не доверили. И всё было бы хорошо, если б не постоянные придирки завуча.

Наташа не стала обострять ситуацию, надела чёрную юбку и белую блузку, как пионерка, и поспешила в школу.

Поднимаясь по школьной лестнице, Наташа меньше всего желала встретиться с Мариной Станиславовной. Но законы подлости никто не отменял. Элегантная Марина Станиславовна спускалась ей навстречу. Одета она была, как всегда шикарно, на этот раз во что-то лёгкое и голубое – под цвет глаз. Наташа вежливо поздоровалась и остановилась.

– Здравствуйте, Наталья Николаевна, – ответила завуч, никогда не называвшая учителей просто по имени, в школе это не полагалось, – зайдите, пожалуйста, ко мне в кабинет, подождите. Я сейчас вернусь, надо поговорить.

Наташа молча кивнула, и они разошлись в разные стороны: одна вверх, другая вниз.

Наташа не знала, что и думать. Опять нагоняй за что-нибудь? Вроде бы она ни в чём не провинилась, да и оделась сегодня вполне прилично. Но начальству, как говорится, виднее.

Молодая учительница – это плохо, она мало отличается от учениц старших классов. В неё влюбляются ученики – и это осложняет её пребывание в школе. Вот в эту старую грымзу Мезенскую вряд ли влюбишься, хотя она и красивая. Разница в возрасте более двадцати лет ставит на пути любви непреодолимую преграду. Вот когда она, Наталья Николаевна, поработает в школе двадцать лет, тогда и почувствует себя уверенно. На учеников будет смотреть свысока, а на коллег – снисходительно.

А сейчас её действительно есть за что ругать. Не предоставила завучу вовремя план показательного урока: долго думала, не получалось. Хотя можно было совсем не думать: Мария Станиславовна всё равно всё переделала по-своему, дав понять своей подчинённой, что ничего-то она не смыслит.

Может быть и правда не смыслит. Творческой жилки не хватает. Когда ещё в институте им дали интересную тему для эссе, она ничего путного не придумала.

Задание было таким: написать эссе на литературную тему. На любую. И всё. Думала, думала… Чёрт её знает! Рассказала об этом Татьяне Михайловне, а она придумала сразу. Давай, говорит, напишем про розы.

Про какие розы? Наташа сразу и не поняла.

– Наши русские писатели и поэты часто обращались к этой теме: писали про розы, восхищались ими, – пояснила тётка, – и ты должна об этом знать.

– Как хороши, как свежи были розы, – вспомнила Наташа.

– Вот, вот, молодец, – похвалила тётка племянницу, как будто та была её ученицей. И начала развивать свою мысль дальше.

Всё, что рассказала Татьяна Михайловна, в той или иной мере было известно студентке. Училась она хорошо и в школе, и в институте, память её тоже была неплохой. Могла бы сама до этого додуматься, но не додумалась же! По отдельности всё знала, а вот вместе у неё это не складывалось.

Судите сами. Когда-то в веке поэт Иван Матлев написал:

Как хороши, как свежи

Были розы

В моём саду.

Как взор прельщали мой.

Как я просил

Весенние морозы

Не трогать их

Холодною рукой.

Как я молил

Как я лелеял нежностью

Моих цветов

Любимых, дорогих

Казалось мне, что в них

Дышала нежность,

Казалось бы, любовь дышала в них.

Самые обыкновенные стихи. Ничего особенного. Но почему-то запоминаются.

Вот и великий писатель Иван Тургенев в своих “Стихах в прозе” много раз повторяет эту строчку. Не обошёл мимо неё и модный в своё время поэт серебряного века Игорь Северянин, то самый, что без ложной скромности заявил: “Я, гений Игорь Северянин…”

Так вот этот гений не без цинизма заметил:

Как хороши, как свежи

Были розы,

Моей страной

Мне брошенные в гроб.

Как-то не по себе становится от этих слов, но что поделаешь? Смерть – это не такое уж отвлечённое понятие, бессмертных нет.

А что касается розовой темы в поэзии, то она на этом не заканчивается. Точку поставил современный поэт, не очень известный широкой публике – не потому, что недостаточно хорош, а потому что много сейчас поэтов, не то, что раньше, когда пол России были неграмотны – всех не упомянешь. Зовут его Яков Хелемский? Его мысль поразительна и своей краткостью, и гениальностью:

Остаться можно в памяти людской

Не тоннами стихов

И не томами прозы,

А лишь одной единственной строкой

Как хороши, как свежи были розы.

Наташа вздохнула, вспоминая, как своим эссе, таким простым и понятным, произвела почти фурор. Вот если бы она сама это придумала, можно было бы подумать об аспирантуре, об диссертации… А пока она к этому не готова.