Неотразимое чудовище (сборник)

Но к нашему приходу он постарался создать имидж трудолюбивого человека, углубленного в творчество.

– Рита? – вопросительно посмотрел он на нас.

– Костя, познакомься. Это Александра и Сергей. Они…

Она оглянулась на нас, ища поддержки.

– Мы детективы, – решилась я на откровенность, наблюдая за его реакцией.

* * *

Кстати, о Донатовском…

Он совершенно не соответствовал созданному мной образу. Более того, я была вынуждена в данном случае признать, что «действительность намного пошлее и банальнее воображаемого мной типажа».

Мне он показался «свидетелем Иеговы», честное слово. Я даже перепугалась, что он тут же начнет шпарить наизусть Библию.

Наверное, они просто не могли найти себе применения, наши бывшие комсомольцы, которых он чем-то напоминал. Кто-то из них рванул в секту «иеговистов», а этот парень решил обрести душевный уют в театре. Простой театр показался ему скучным. Вот он и нагромоздил в бункере эти кошмарные фантазии и, увы, посчитал, что все это – ново и здорово.

Роста он был маленького, начинающуюся лысину старательно прикрывал жидкими прядями, так что сразу и навечно выпал из сферы моих женских интересов. Кроме того, его взгляд был исполнен надменности и в то же время какой-то наивной глупости. Руки… А вот руки были самым отвратительным в его облике! Мало того, что они были несоразмерно большими, с толстенькими колбасками-пальцами, так он их еще все время потирал, невольно привлекая к ним внимание!

Одет же он был, как вы, наверное, уже догадались, в черный пиджак, красную рубашку и черный галстук.

«Что у него за дикая мания к трауру?» – подумала я, с любопытством разглядывая сию неприятную личность.

Он, в свою очередь, смотрел на нас с не меньшим интересом.

– Де-тек-тивы? – переспросил он и неприятно хохотнул. – Такая юная девица?

Эта фраза была сказана так пренебрежительно, что я почувствовала слабый укол обиды. Кажется, мне предлагается сразу стать его врагом? Хотелось бы знать, к чему бы это?

* * *

– Так, – кивнул он, смирившись с тем, что я все-таки детектив. – Надо думать, ваше посещение вызвано гибелью нашей актрисы… Ну, что ж. Мы в трауре, но… Я отвечу на ваши вопросы. Хотя вам самим не кажется, что несколько неуместно врываться к скорбящим об утрате людям?

– Если бы Елизавета Андреевна скончалась не насильственной смертью, никто бы вас не побеспокоил, – холодно парировала я его выпад. – Но в связи с тем, что это не так, вам придется смириться не только с нашим интересом к обстоятельствам дела, боюсь, вас побеспокоит и прокуратура.

– Уже побеспокоила, – усмехнулся он. – С самого утра. Кстати, кто является вашим нанимателем? Или это… – он многозначительно посмотрел на Риту, – конфиденциально?

– Нет, но я не обязана отвечать вам на подобный вопрос.

Чертов тип меня раздражал!

– Я могу сказать вам то же самое.

– Можете, – согласилась я. – Но это не в ваших интересах…

– Позвольте вам заметить, что мои интересы мне более известны, чем вам.

Похоже, я слишком поддалась своим эмоциям и теперь пожинала плоды – беседа не получалась!

– Это я попросила Александру Сергеевну заняться расследованием обстоятельств Лизиной смерти, Костя, – произнесла Рита.

– Ты?!

Он удивленно вскинул брови.

– Но почему?!

– Костя, я не думаю, что Лиза стала жертвой маньяка! И ты знаешь это не хуже меня.

– Ошибаешься, Рита! Вряд ли мне хорошо известно, кто убил нашу Лизу!

– Но это был не маньяк! Потому что…

Она сделала глубокий выдох и с отчаянной решимостью выпалила:

– Потому что ты, Костя, первый сказал мне, что с Лизой что-то страшное происходит! Ты первый это заметил! Значит, черт тебя побери, ты лучше всех это знал! Ведь именно ты разговаривал с ней куда откровеннее и чаще нас всех! Может быть, тебе стоит прекратить ломать эту комедию?

* * *

В комнате воцарилось молчание. Оно было тяжелым, как туман, царящий на улицах Тарасова.

Донатовский, прищурившись, изучал Ритино лицо, причем оба напоминали Удава и Кролика. Рита, однако, его тяжелый, гипнотизирующий взгляд встретила с достойным восхищения мужеством. Храбро ответив на него, она даже позволила себе дерзкую улыбку.

– Ну, хорошо, – кивнул Донатовский. – Мы поговорим. Раз вы так этого хотите, я пойду вам навстречу, хотя, признаюсь, не люблю сыщиков ни в каком виде. Ни доблестных представителей милиции, ни тем более такую мелкую шушеру, выросшую на плесени нуворишей, как вы. Пройдемте в зал. Там – воздух, которым дышу я, которым дышит Рита и дышала Лиза. Мне будет легче вспомнить подробности наших с ней разговоров, а вам легче понять нас. Потому что мне кажется, что вы, Александра Сергеевна с вашим молчаливым другом, не понимаете, что имеете дело с совершенно особым типом людей, анализировать поступки которых вам, уж извините, не под силу.

Я смолчала, проглотив обиду.

– Мы слишком тонкая и воздушная субстанция, – продолжал он свой сеанс публичного самолюбования. – Наши мысли и чувства отличаются от мыслей и чувств нормального среднего человека. Вы – нормальны, мы – паранормальны…

«Господи, надо же так упиваться собственным бредом», – с тоской подумала я, но прерывать паранормальную личность не стала, памятуя о том, что еще несколько мгновений назад своевольностью чуть не нарушила наше «взаимопроникновение».

В конце концов, в нашей работе нужны зачастую и терпение, и безграничное смирение. Но, господи, где этому учиться? Не в монастырь же идти, в самом деле…

* * *

Мы шли по узкому коридору, пробуждающему в моем воображении картины средневековья. Причем лишенного романтической лакировки, действительно мрачного, действительно инквизиторского, действительно – ужасающего.

Меня так и подмывало поинтересоваться у нашего провожатого, не воображает ли он себя «паранормальным» воплощением Савонаролы.

Наконец мы оказались в небольшом зале, стены которого были окрашены в любимый режиссером красный цвет. Портьеры на окнах ужасали чернотой мрачнее ночи. Сама сцена располагалась посередине и была отделена от зрителя лишь невысоким бортиком.

– Ну, вот и пришли, – горделиво воскликнул Донатовский.

Пройдя в центр сцены, он застыл, заложив руки за лацканы пиджака и слегка наклонившись вперед, отчего его фигура тут же приобрела фарсовое сходство с памятником вождю пролетариата.

Может, отсюда у него и такая незыблемая страсть к красному?