Тушите свет (сборник)

Глава 5

…Здесь, в заказнике, я работаю двенадцатый год. Ну, как сказать – работаю? Работал – это точнее. Теперь пока не то что работать… Не жизнь получается, а маета. Здоровье никак в норму не придет, все по врачам мотаюсь. После ранения и другие болячки наружу вылезли. Да чего об этом говорить! Слава богу, что живой остался. Врач, который меня оперировал, сказал, что мне повезло – сантиметром выше, сантиметром ниже – и отлетела бы душа. В общем, везуха!

Но я не о том. Пуля, она вошла и вышла, рана заросла. Обида вот не проходит. Раньше, при советской власти, тоже всякое бывало, но, конечно, не в тех масштабах. Основная напасть была, когда областное начальство понаедет. Потягин тогда у нас председателем сельсовета был – очень он любил для приезжих охоту устраивать. И тоже не смотрели – заказник или не заказник, сезон или не сезон. Но все-таки, повторяю, масштабы были не такие. А со своими местными мужичками у меня вообще разговор был короткий, спуску им не давал! В общем, браконьерствовали и раньше, но, как бы сказать, в рамках, что ли…

Сейчас хуже во много раз стало и опаснее. И начальства вроде прибавилось, и всякие бизнесмены тоже сюда потянулись. И ведь что обидно – охотятся без понятия, без азарта даже! Так просто – «оттягиваются» после трудов праведных. Оружие вот тоже любое появилось. Если деньги имеются – вооружайся чем хочешь. И никто вроде и не следит за этим. Тут тебе и карабины нарезные, и помповые ружья, и что угодно! Иной раз, не поверите, с «калашниковым» охотятся! И редко кто трезвый. Ну и представьте, что пьяный человек с автоматом натворить может!

Ну, как-то до того сентября все обходилось. Конечно, зверья поубивали немерено! И лосей, и косуль, и кабанов. А иной раз, если охотники совсем уж никудышные, начинают по сорокам да по дроздам палить – что на глаза попадется. Такое, поверите, зло берет! Ну, захотелось тебе пострелять – иди в тир, что ты природу гробишь без смысла и нужды?

Не понимают люди. Сколько раз так было – поймаешь кого-нибудь на месте, так сказать, преступления и пытаешься ему втолковать, что нехорошо это, не по-человечески. Говоришь ему – посмотри, мол, красота какая вокруг, богатство какое! Для тебя же все это, для детей твоих! Зачем разорять? А по глазам вижу – не понимают. И во взгляде только ненависть ко мне – зачем поперек встал?

Но я поперек всегда вставал и вставать буду! Если не вставать – через десять лет тут ничего, кроме мышей, не останется, точно вам говорю! Этим-то, стрелкам, им все равно, а мне важно, чтобы рядом со мной лес жил, и чтобы зверь в этом лесу жил, как ему это отведено. Я думаю, дети наши все-таки умнее будут и нам спасибо скажут, если мы природу для них сбережем.

Ну а насчет того случая чего рассказывать… Сентябрь был. Теплый он в прошлом году выдался. В лесу желтизны-то еще совсем не замечалось. Я днем участок свой объезжал и тут на них первый раз и наткнулся. Прямо на лесной дороге. У них джип на обочине стоял – как теперь говорят, навороченный, – а сами они рядом курили и беседовали. Одного-то я сразу узнал – Потягин Семен Семенович, наш председатель сельсовета бывший. Теперь-то он АО возглавляет, которое вместо колхоза. АО это в долгах как в шелках, но сам Семен Семенович живет неплохо – он это умеет. Он меня, конечно, тоже узнал – я ему сколько раз костью в горле бывал. Ну, поздоровались мы сначала. Потом я спрашиваю – для чего здесь, не охоту ли затеяли? А Потягин прямо не отвечает, а посмеиваясь, спутникам своим объясняет – вот, мол, это Артамонов, гроза и цербер здешний.

Спутники его слушают и на меня поглядывают, только мрачновато как-то, они мне сразу не понравились. Я по их глазам понял, что добра ждать не приходится. Публика такая – привыкли, чтобы все было так, как они пожелают.

Ну, я тоже к таким привычный. Официально им объявляю, что на территорию заказника въезд на транспортных средствах запрещен, и прошу покинуть угодья незамедлительно. На всякий случай напоминаю и об охоте – ни-ни!

Эти двое хмурятся и молчат, но вижу, что уже едва сдерживаются. Особенно один, высокий, стриженный почти под ноль, с белыми бровями – чувствуется, готов меня матом покрыть от и до. Второй-то, пониже ростом, сутулый, тот поспокойнее казался, но тоже недоволен был. А Потягин знай себе смеется.

– Ты, Алексеич, не расстраивайся, – говорит. – Не порть себе здоровье. Ничего с твоими угодьями не произойдет. Ответственные товарищи из Тарасова приехали свежего воздуха глотнуть, а ты так их встречаешь!..

– Воздухом хорошо на прогулке дышать, – отвечаю. – В машине воздух везде одинаковый. А вас, Семен Семенович, предупреждаю персонально – никакой охоты! Раз уж товарищи ответственные, значит, ответственность должны осознавать!

– Въедливый ты мужик, Алексеич! – сказал мне Потягин. Улыбаться он к тому времени перестал. – Можно сказать, занудный. Тебе не с людьми работать, а где-нибудь в монастыре отшельником жить. Сколько я тебя знаю, ты не меняешься. А между прочим, жизнь на месте не стоит, не обратил внимания? А с теми, кто не успевает приспособиться к новым обстоятельствам, знаешь что бывает? Они вымирают – как мамонты!

– Насчет мамонтов не знаю, – это я ему говорю. – Мне о своем зверье позаботиться надо. Закон еще никто не отменял. И действовать я буду в соответствии с законом, что бы вы тут ни говорили!

– Да кто тебе не дает? – удивился Потягин. – Действуй, пожалуйста, только не переусердствуй!

Потягин, он маленький, круглый как мячик, а лицо хитрющее – сам улыбается, а в этот момент думает, как бы тебя вокруг пальца обвести. Но меня-то обвести сложно, я эту публику давно знаю.

– Прошу покинуть угодья! – повторяю. – Пока неприятностей не получилось.

Потягин мигнул своим и покладисто отвечает:

– Да не волнуйся, Алексеич! Все путем! Уже уезжаем! Можешь считать, что нас тут вообще не было.

После этих слов они, и правда, стали в свой джип усаживаться. Не особенно торопились, вроде достоинство свое не хотели ронять передо мной. А я считаю, если ты поступаешь сообразно с законом, то поступаешь именно достойно, и ничего унизительного в том нет. Странно, что люди этого не понимают.

В общем, пошел я потихоньку, а вскоре они меня на машине обогнали и как будто уехали из леса. Но в душе я им не поверил ни на грош – начальники из области не за воздухом сюда ездят. Короче, прикинул я, что они собираются ночью охотиться – из-под фар. Варвары и есть варвары.

Дождался я ночи и опять из дому. Жена говорит: «Ты, может, вообще в лес переселишься? Берлогу себе выкопай и живи!» А я ей говорю: «Гости приехали, озоровать будут, нутром чую!»

Так и вышло. Где-то за полночь слышу выстрелы. Определил направление – и туда. Я верхом, добрался быстро. Выезжаю на поляну, вижу – все та же компания. Джип стоит, фары горят, тут же охотнички мои – все навеселе – смеются, ружьями машут. А на траве две тушки – косули, значит. А в это время у них гон заканчивается, охота категорически запрещена. Да и вообще это свинство – во время гона зверя бить. Тем более официальное лицо предупреждало.

Мне уже лет немало, но вот этот цинизм, хищничество это меня до бешенства доводит. Иной раз аж горло перехватывает от ненависти. Но конфликтовать я не имею права. Мое дело исполнять закон.

В общем, спешился я и сдержанно так говорю:

– Что же вы, господа хорошие, по ночам тайком шаритесь, как воры? Где же ваша ответственность и где же ваши обещания? Следует так понимать, что совести у вас совсем не осталось, а потому будем сейчас протокол составлять.

Тогда Потягин с сутулым переглянулись – это я потом узнал, что его Горохов фамилия, – и Горохов мне развязно так говорит:

– Ну вот что, мил человек! Ты нам отдых не порть, пожалуйста. Потому что у нас очень серьезная и напряженная работа, и отдых просто необходим. Давай по-хорошему договоримся – ты нас не видел! А то ведь мы тоже можем тебе отдых испортить!

– С такими, как вы, я никогда не договаривался, – говорю я ему. – Если не верите, спросите у своего дружка Потягина. Я вас предупредил, и теперь будете отвечать по закону. И меня пугать не надо, я пуганый!

Тогда этот Горохов сделался злым и сказал с упреком Потягину:

– Я тебе, Семеныч, этого никогда не прощу! Ты мне чего обещал? А теперь получается, я в каком-то дурацком протоколе фигурировать буду, так, что ли?

Потягин тоже разозлился, но перед Гороховым залебезил и сказал, что все уладит. Он тоже пьяный был, поэтому полез ко мне с угрозами. Но меня этим не возьмешь. Я ружье с плеча сдернул и предупредил:

– Я при исполнении! Прошу об этом не забывать!

А дальше все произошло очень быстро. Второй, мордастый и белобрысый – по фамилии Букреев, как я узнал потом, – был пьянее всех. И очень я ему, видно, не понравился – еще с самого начала. Такие, как он, всех считают идиотами только по той причине, что у людей нет больших денег. Да ведь больших денег на всех не хватает, и ум, я полагаю, тут ни при чем. Но Букреев считает иначе. Я по его понятиям – ничтожество, вредное насекомое, которое нужно давить, если оно мешает жить. Если бы я не мешал, он бы меня и не заметил. А тут, на тебе! Да еще к тому же, повторяю, он сильно выпивши был.

Ну, покрыл он меня отборным матом и велел убираться. В самой грубой форме. Это меня, человека, которого государство поставило, чтобы лес охранять! Я, конечно, возмутился и тоже что-то сказал. Тут он и выстрелил.

Толком я ничего и не помню. Грохнуло сильно, и в грудь меня ударило. Сознания я не потерял, но упал сразу. И все мне вроде безразлично было. Лежу себе как бревно, и ничего меня не касается. Эти вокруг меня засуетились, заговорили чего-то, а я слышу, но слов не понимаю. И слабость страшная.

Потом они в машину сели и уехали. Даже добычу свою брать не стали. Наверное, протрезвели, когда поняли, что наделали. Видно, они думали, что я убит. Конечно, я так бы и помер там, но лошадка моя домой вернулась, и домашние, конечно, всполошились. Все меня искать бросились – ну, и нашли, слава богу, быстро. В сельскую больницу отвезли, там у нас врач толковый – он меня поддержал, пока я там валялся. Санавиацию вызвал. В общем, спасли меня.

Только промашка у нас вышла – в милицию поздно обратились. Да и милиция не особо расторопно действовала. Короче, на месте происшествия осмотра даже толком не сделали, экспертизу моего ружья не провели, а свидетелей, сами понимаете, раз-два и обчелся. Да и свидетели-то – Потягин да Горохов – то ли свидетели, то ли соучастники. В общем, следствие сразу же началось с большими упущениями.

Правда, эту троицу взяли в тот же день. Поэтому замять дело не удалось. Они спьяну-то да впопыхах в овраг опрокинулись. Дело обошлось без жертв, но машину помяли. И сначала в милицейском протоколе факт нетрезвого состояния был отражен. Это потом протокол куда-то затерялся.

Кстати говоря, на первом допросе ни Потягин, ни Горохов не отрицали тот факт, что Букреев выстрелил в меня. По-видимому, они боялись, что их объявят соучастниками убийства. Правда, они отрицали, что выстрел был произведен намеренно, и оба говорили, что Букреев нажал на спусковой крючок случайно. Подтверждали они и факт браконьерства – сначала.

Это потом начались твориться чудеса. Пока я лежал в больнице, все трое изменили показания. Теперь они заявляли, что даже не имели намерения охотиться в заказнике, а просто собирались пострелять на природе по бутылкам. И уж, разумеется, никаких косуль они и в глаза не видели. По их словам выходило, что я набросился на них, мирно отдыхающих на поляне, угрожал им и даже выстрелил первым. Поняв, что их жизнь в опасности, Букреев выстрелил в воздух, чтобы остановить меня, но было темно, и пуля попала мне в грудь. Посчитав, что я убит, они отправились за машиной, чтобы сообщить о несчастье. Вот такие добрые люди.

Зла на них лично у меня нет, бог им судья. Но если суд оправдает, для общества в целом будет плохо. Такая безнаказанность развращает. И появляется искушение повторить то же самое. А природе наносится непоправимый урон. Поэтому когда я немного оклемался, то активно вмешался в это дело. Я говорил и со следователем, и с милиционерами, которые начинали все раскручивать. Я им говорил – вы мужики или нет, черт возьми! Вы же видели, что эти горе-охотники были пьяными, вы же видели убитых косуль на поляне. Вы же знаете, что ни в кого я не стрелял! И что толку? Самые совестливые только отводили глаза, а иные даже советовали умерить пыл.

Но они не на того напали. Я буду бороться до конца. Они меня не запугают. Между прочим, у одного из этих охотников совесть не до конца потеряна. Я ведь и с ними встречался, говорил по-мужски.

Букреев, тот сдрейфил, даже на порог меня не пустил. Потягин, как всегда, посмеивался да успокаивал меня, говорил, что главное – здоровье. В общем, намекал, чтобы я не рыпался. Да я ничего другого от него и не ожидал.

А вот третий, Горохов, по-моему, что-то понял. Удалось мне к нему пробиться. Показал я ему свои шрамы, про истребление живого мира лекцию прочел, спросил, как ему спится по ночам и как он людям в глаза смотрит. Он слушал меня и кривился. Однако языком болтать не стал и намеков никаких не делал.

А потом через адвоката я узнал, что он, Горохов, вроде бы собирается на суде сказать, как все было на самом деле. То ли слова мои до него дошли, то ли он счел нужным, как это говорится, дистанцироваться от Букреева, рассудив, что если дело все-таки обернется в мою сторону, то он, Горохов, будет выглядеть очень некрасиво – не знаю.

Недели две назад уже заседание суда было назначено. Вдруг получаю известие – отменяется. Я опять через адвоката узнаю – что-то не заладилось, и вроде Горохов опять на попятную пошел. То есть Букреев его переубедил, выходит.

Я насчет этого Букреева выяснил: человек далеко не безупречной репутации в прошлом, теперь бизнесмен, занимается перепродажей цветного металла – тоже не самый невинный бизнес, между прочим. По идее получается, что не Горохов от него зависит, а наоборот. Но кто знает, какие там у них закулисные отношения?

Словом, один раз они уже пытались устранить меня физически, а теперь хотят уничтожить морально. Но я не собираюсь сдаваться. И скрывать ничего не хочу. Можете все это отразить в вашей газете, если, конечно, хватит духу. Я же понимаю, что вы тоже от чиновников зависите – они вам всегда кислород перекрыть могут. Только ведь я не о себе пекусь и не отомстить хочу. Природу жалко. Это ведь дело общее. Так и напишите, если все-таки решитесь материал этот давать.