Иван-Царевич и С.Волк

ОНА в числе прочих подошла его поздравить.

ОНА поцеловала его по-сестрински в щечку и пожелала долгих и счастливых лет в браке.

ОНА подарила ему рубаху, которую она собственноручно вышила лукоморскими красными петухами и желтыми стеллийскими квадратными волнами.

И единственным, о чем он теперь мечтал, была та часть свадебного пира, где гости кричат "Горько!", а жених напивается так, как будто не будет завтрашнего дня...

И вот, наконец-то, свадебное застолье.

Неизвестный доброжелатель подсунул царевичу вместо горькой водки сладкую наливку, и поэтому неопытный Иванушка только тогда понял, что перебрал, когда, в очередной раз, продрав глаза и потряся какой-то чужой и непослушной головой, обнаружил себя в незнакомой, сильно натопленной полутемной комнате с бескрайней кроватью с горой разнокалиберных подушек посредине и охапками цветов на полу.

Могильной плитой склепа захлопнулась за спиной дверь.

От этого жуткого звука он чуть не протрезвел, обернулся и оказался лицом к... к тому месту, где под слоем всей этой не менее пыльной, чем его фамильные одеяния, роскоши должно было быть лицо, кажется, какой-то лесогорской царевны.

Его жены.

Неверной левой рукой Иванушка попытался найти край покрывала, чтобы выпустить все еще боящуюся проронить хотя бы слово девушку на волю, но, не найдя, стал тянуть его в одну сторону, в другую, вперед, назад, пока, наконец, случайно не задел золотую диадему на макушке неподвижной, как испуганное изваяние, фигуры.

Покрывало спало, и перед его пьяными очами предстала ухмыляющаяся волчья морда.

Дало ли о себе знать длительное нервное истощение, была ли это поздняя стадия безумия или ранняя – белой горячки, Иванушка так и не понял.

Не издав более ни звука, он медленно закатил очи, выронил из правой руки едва початый штоф с наливкой и кулем обрушился на пол.

Когда через несколько минут Иван осторожно пришел в себя, он уже лежал на кровати без сапог, а на него с издевательской улыбочкой поглядывал сидящий рядом с невидимыми под сарафаном поджатыми по-сулеймански ногами, Волк.

– Т-ты... что тут делаешь? – сделал попытку приподняться Иванушка. – Как ты тут оказался?.. И где моя нев... жена?.. Что ты с ней сделал?

– Что-что... – пожал плечами Волк. – Убил по дороге и закопал в лесу. Что же еще-то?

– ЧТО???!!!.. – царевича словно катапультой подбросило. – Да что ты такое!.. Да как ты!.. Да...

– Да дурак ты, Иванушка, – снисходительно махнул рукой Волк, невзначай сбивая уже почти поднявшегося было на локте Ивана обратно.

– Это почему это я – дурак? – нетрезво нахмурился царевич. – Хотя, да... Ты это уже говорил... И, скорее всего, ты прав... Ты знаешь, что со мной произошло, после того, как мы расстались?.. Хочешь, расскажу? Вот, слушай...

И тут какая-то мысль заскочила невесть откуда в его голову, и Иванушка осекся, помолчал, обдумывая ее, и, наконец, задумчиво проговорил:

– А послушай, Сергий... Я тут немножко перебрал... кажется... чуть-чуть... на свадьбе... Слушай, у меня же сегодня свадьба была с какой-то этой... как ее... не помню... А, вспомнил! Царевной. Так вот, ты, случайно, не моя галлюцинация?..

– Не твоя, – хмыкнул Волк.

– А чья? – не унимался Иван.

– Сама по себе.

– А-а... – больше Иван не нашелся, что сказать, но другу не поверил. Несмотря на его уверение, он молчаливо пришел к выводу, что незаметно спятил на почве всего, чего можно было и нельзя, и сейчас разговаривает сам с собой.

– А послушай, Сергий, ты ведь тогда прав был... Она меня действительно не любила... Они с моим братом поженились недавно... Такой счастливой я ее никогда не видел... Даже когда коня подменил... Как она хотела... Понимаешь, Сергий, я ради нее сделал то, на что считал себя не способным!.. Я обманул Кевина Франка!.. Но, впрочем, это оказалось все напрасно. Калиф Шатт-аль-Шейха тоже жулик и обманщик еще тот... Как я... И с этого коня краска смылась за несколько дождливых дней... А потом...

– Ахмет не обманщик, – вдруг нарушила молчание галлюцинация. – Это я обратно поменял коней. В ночь перед тем, как вы поскакали в Мюхенвальд. Кевин Франк получил настоящего коня.

– ЧТО???!!! – Иванушка снова почти вскочил с кровати. – ЭТО ПРАВДА???!!! Какой ты молодец!!! Спасибо!!!

И, на мгновение позабыв, что перед ним плод его залитой алкоголем фантазии, кинулся обнять старого друга.

К безграничному изумлению царевича руки его сомкнулись на живом теплом теле.

И тут же от неожиданности разжались.

– Так ты... ты... настоящий?..

– Иванко. Твоя сообразительность и быстрота твоей реакции когда-нибудь сведет меня в могилу, – с мрачной уверенностью сообщил ошеломленному царевичу Волк.

– Так значит... значит... ты действительно... ты на самом деле... убил... ее... царевну... ЗАЧЕМ???!!!..

– Иванушка, милый, ну нельзя быть таким... сам знаешь, кем, – устало-сочувственно улыбаясь, произнес Волк, демонстративно-кокетливо оглаживая парчовый, шитый золотой и серебряной нитью и жемчугом, фамильный сарафан лесогорской царской семьи. – Ну, как невозможно понять, что царевна Серафима – ЭТО Я?

– ЧТО??!!!..

– Да, Иванко. Я – не Серый. На самом деле. Я – Серафима Лесогорская. А Ярославна – моя троюродная бабушка. Я у нее в гостях была. Меня к ней отец отправил, чтобы от вредного влияния братьев хоть на лето избавить, чтобы я хоть на девушку была похожа. Хоть с первого взгляда. А Волк – это прозванье отца Ярославны. И мне оно всегда нравилось. То есть, я не самозванка какая... А потом я и... Это... Отдохнула у нее... Так получилось... Пока отец не видит... А то бы он мне устроил... Что я столько времени опять... Ну, что ты на это скажешь? Что ты молчишь? Ну, скажи же что-нибудь!.. – голос Серафимы неожиданно зазвенел и сорвался, как растянутая на разрыв струна.

– Я... Ты... Ты хочешь сказать, что ты... все это время... и я не знал... и не догадывался... а ты... ты надо мной смеялся... смеялась... наверное... вот, скажет, простофиля... Ты это специально... Чтобы издеваться... И что я женился... а ты все это время знал, что ты... знала... что я... И сейчас... Ты специально согласилась выйти за меня, чтобы лишний раз поиздеваться? Это твоя шутка такая, да? Ха-ха. Посмейтесь над Иваном – он дурак!..

Замолчав вдруг, Иванушка обнаружил, что царевна лежит, уткнувшись лицом в подушки, и если бы он не знал, что Серафима еще и Серый, он бы мог подумать, что она плачет.

И тут, выступивший из алкогольного тумана, как скала во время отлива, мозг царевича начал работать... вспоминать... анализировать... понимать... понимать... понимать...

Иванушка молча сидел на кровати, обняв колени, рядом с тихо вздрагивающей Серафимой, пока она не затихла и, похоже, не заснула, и не знал, что делать.

Во-первых, в его короткой, но богатой книге жизненного опыта не было ни одной страницы, посвященной девушкам, плачущим в его комнате на кровати, и как в таких случаях надо поступать, было для него тайной не то что за семью печатями, а закрытой в сейф, помещенный в банковское хранилище, закопанное, забетонированное и забытое потомками на века.

Во-вторых, если он понял правильно, а он чувствовал, что он понял правильно, то самое гадкое, что он мог сделать – это сидеть молча на кровати, обняв колени, рядом с тихо вздрагивающей Серафимой, пока она не затихнет и не заснет.

Но в настоящий момент именно этим он и занимался, потому что, как непреодолимая вамаяссьская стена для кирдыцкого кочевника, перед ним вырастало и уходило, насколько хватало глаз, неумолимое "во-первых", отягощенное тем, что на его кровати плакала не какая-то абстрактная царевна, а вполне конкретный Серый, хоть и не отрок теперь, а отроковица...

Но, наконец, Иванушка решился и, откашлявшись для храбрости и рассеянно пожалев и забыв о разлившемся по полу штофе, тихо прошептал:

– Сер... рафима?.. Ты чего?.. С тобою... что?.. Я... тебя... обидел?..

Посапывание, перемежаемое сонными всхлипами, было ему ответом.

И тогда, абсолютно без предупреждения, в еще наполненную алкогольным туманом взлохмаченную голову Ивана откуда ни возьмись пришла и поселилась одна идея.

Все просто.

Если он оказался не готов ко встрече со своей женой сейчас, то ему надо быть готовым к тому моменту, когда она проснется.