Правда на крови

– Какое мыло? – ошарашено спросила Рита, не всегда поспевавшая за стремительным полетом мысли Ильи и его нетрадиционными образами.

– Обыкновенное. Ты когда-нибудь пробовала удержать в руках мокрое мыло? Трудно, правда? Чуть-чуть сильнее сжала – и ищи его по всей ванной комнате. А если положить на ладонь и не шевелить? Присохнет. Элементарно же.

Вот Рита и решила следовать этому принципу, правда, временами она признавалась самой себе, что от неподвижности уже и рука затекает, а мыло все не присыхает и не присыхает. Что не мешало ей вновь и вновь мечтать о несбыточном.

Несмотря на многочисленные романы, по-настоящему Илью никто не любил, так что сердце он никому не разбил и несчастной надолго не сделал. Все перемалывалось, образовывалась мука, а Илья основное свободное от занятий время стремился посвящать не развлечениям, а более серьезным занятиям. Короче говоря, уверенно шел к «красному диплому» и хорошему месту работы, благо публикаций у него и в студенческие годы хватало, но… Но остаться в Ростове ему не удалось, пришлось ехать в приволжский город средней величины и там начинать все заново.

«Ищите женщину», подумает кто-нибудь и не ошибется. На выпускном курсе в Илью отчаянно влюбилась девушка, едва-едва достигшая совершеннолетия. Познакомились они на чьем-то дне рождения, причем Илья внутренне сразу несколько насторожился: слишком уж прямолинейно это юное создание добивалось своего.

После застолья, когда начались танцы, к Илье подошла стройная и довольно красивая девушка, с пышными каштановыми волосами, чуть-чуть отливавшими бронзой, и выразительными зелеными глазами и спросила:

– Вы тот самый Илья Астраханский, который девушек не любит?

– Меня зовут Илья, – ответил он, несколько опешив от постановки вопроса, – и фамилия моя действительно Астраханский, но к девушкам я отношусь вполне нормально, у вас неверные сведения.

– Да? Приятно слышать. А меня зовут Виктория, я дочь…

И назвала имя и фамилию человека, которого в городе знали все, но мало кто был удостоен чести личного знакомства. Когда-то он был вторым секретарем обкома партии, но когда партия приказала долго жить, некоторые ее члены удержались на палубе невесть куда плывущего корабля, причем не только на палубе, но и в привычных каютах первого класса, а то и класса «люкс».

Второй секретарь мгновенно забыл, кем он был и к чему призывал, совершил несложный маневр перестройки и продолжал радоваться жизни в качестве то ли директора, то ли президента чего-то неопределенного, но приносящего вполне определенный и весьма солидный доход. По-видимому, были еще какие-то дела, о которых мало кто знал, потому что (де-факто, а не де-юре) Андрей Иванович постепенно стал одним из «хозяев» города, если не просто «Хозяином», а безграничная власть дает еще больше возможностей, чем немалые деньги. К тому же единственная его дочь была еще и очень хороша собой, почти умна, роман с ней мог принести бывшему детдомовцу сплошные выгоды.

Все это влюбленная девушка, не сходя с места, и выложила открытым текстом своему избраннику, ни минуты не сомневаясь в том, что в ответ получит предложение руки и сердца. Практически дочь «крестного отца» не знала, что такое отказ вообще, ей давным-давно никто и ни в чем не смел отказывать. Но от Ильи она услышала нечто совершенно неожиданное:

– Простите меня, милая, – мягко сказал ей Илья, – но мне совершенно все равно, кто ваш отец, и какими средствами он располагает. Я всю жизнь всего добивался самостоятельно и менять принципы не собираюсь. Если называть вещи своими именами, вы меня хотите купить. Хорошо, не за деньги, это пошло и некрасиво, но за что-то другое. Так вот, я не продаюсь. Еще раз простите меня, но я вас вижу первый раз в жизни и не думаю, что вторая встреча когда-нибудь состоится. Я не собираюсь портить вам жизнь, затевать комедию ухаживания, а потом притворяться заботливым и внимательным мужем. Короче, в примаки не пойду. Более того, любовником вашим никогда не стану – особенно после этого милого разговора. И давайте на этом закончим.

Благими намерениями, как известно, вымощена дорога в ад. Илья искренне считал, что, назвав вещи своими именами, он тем самым расставил все точки над «и», история кончена, девушка посердится, поплачет, как предыдущие – и найдет себе другое утешение. Не тут-то было!

Не привыкшая к такому обращению со своей драгоценной персоной, влюбленная девушка сделала все, чтобы несговорчивый предмет ее страсти сдался на милость победителя. Она ждала его после лекций, писала длинные письма, полные клятв и упреков, всеми правдами и неправдами прорывалась в общежитие, и даже пыталась пробраться в его комнату, угрожала покончить с собой… Все это пугало и отталкивало, что, впрочем, достаточно естественно: мужчины не любят, когда им вешаются на шею. Строго говоря, этого вообще никто не любит, особенно когда шантажируют самоубийством.

Последнее, как выяснилось, оказалось не пустыми угрозами, потому что в одно далеко не прекрасное утро родители обнаружили Викторию в бессознательном состоянии: девушка проглотила полную упаковку сильного снотворного, а в записке открытым текстом указала причину.

Сказать, что город был потрясен, значит, ничего не сказать. Безродному, нищему сироте бросилась на шею девушка, о которой любой нормальный мужчина может только мечтать, а он, это ничтожество, выскочка, плебей, парвеню – отказался. Будь Виктория дурна собой, возмущенных, естественно, было бы значительно меньше, но… А то, что Илья не выразил ни малейшего смущения, не говоря уже о раскаянии, а лишь пожал плечами и сказал: «Не понимаю», – привело общественность просто в ярость. Правда правдой, но надо же и совесть иметь…

Кончилось тем, что отец девицы сделал все для того, чтобы Илья из Ростова убрался. Впрочем, особенно стараться не пришлось: пара-тройка звонков «нужным людям» – и вот уже главный редактор газеты, который твердо обещал взять талантливого молодого журналиста в штат сразу после получения диплома, начинал избегать его звонков, при встрече мямлить нечто невразумительное и вообще отводить глаза.

В других изданиях, где с удовольствием печатали заметки и очерки «нового дарования», его тоже перестали узнавать, а уж о публикациях и не заикались, отмахивались, даже не пытаясь найти благовидный предлог. Только у одного маститого, битого-перебитого журналиста хватило смелости сказать Илье то, что думали о нем все:

– Старик, правда, конечно, штука хорошая, но на хлеб ее не намажешь и под голову не подложишь. Пошел на принцип, обидел девчонку, а она не виновата, что у нее папа такой деловой. Опять же – любовь. Неужели ты не мог…

– Не мог! – отрезал Илья. – Один раз слукавил, второй раз притворился, третий раз откровенно соврал – и все. А правда – она одна, можно жить с нею, можно – без нее, а вот как галстук носить – нельзя. Утром без галстука, а вечером – при полном параде? Я так не могу. И не буду.

Старый журналист хотел сказать, что будет, куда он денется, не таких жизнь обламывала, но посмотрел в горящие синим пламенем глаза Ильи и поежился. А черт его знает, может, и не будет, фанатики во все времена водились, за правду страдали, на кострах горели, а народишко возле тех костров грелся, особенно в суровые зимы. С другой стороны, на костры их отправляли такие же фанатики, так что неизвестно, каким боком жизнь повернется, какой стороной монетка упадет. Время покажет.

Не отвернулась в эти дни от Ильи только Рита, которая защищала своего друга, как могла. Но ее – не без оснований – считали лицом в какой-то степени заинтересованным, а значит – необъективным.

Сама, видать, нацелилась на молодого перспективного холостяка, хотя с ее внешностью об этом и говорить смешно. Рита колкие намеки пропускала мимо ушей, потому что ее приводило в отчаяние другое: Илья теперь уедет, и ее робкие мечты о совместном счастье будут похоронены навсегда. Поехать вместе с ним? В качестве кого? Впрочем, Илья ей этого не предлагал, а сама она скорее умерла бы, чем намекнула ему на свои чувства.

В итоге, через два дня после получения диплома Илья собрал свои нехитрые пожитки, попрощался с Ритой, которая не скрывала своего огорчения и нежелания расставаться с другом, господи, именно с другом, только с другом! – и сел в поезд, направлявшийся на восток.

Настроение у молодого журналиста было, вопреки предсказаниям и ожиданиям, не просто приподнятое – великолепное. Он без сожаления оглядывался назад и думал о том, как на новом месте начнет жизнь заново, пробьет себе дорогу, сделает настоящую карьеру благодаря своему таланту, а не родственным или иным связям. Главное – не отступать от своих основных принципов: все своими руками и все честно. И тогда, как поется в песенке из некогда популярного телефильма, «посмотрим, кто у чьих ботфорт в конце концов согнет свои колени».

В мечтах Илья уносился в неопределенные дали, где он, уже признанный, прославленный и – правда, так правда – высокооплачиваемый журналист живет и работает в Москве или Санкт-Петербурге, еженедельно публикует острые материалы, о которых потом повсюду говорят, ведет передачу на телевидении… Он берет интервью у самых известных людей, бесстрашно разоблачает преступления и нечистоплотность, заступается за несправедливо обиженных… Его узнают на улице… Его уважают все, даже те, кого он безжалостно обличает… В общем, стандартный набор грез молодого журналиста любого пола.

Общему подъему настроения и полету фантазии несколько мешали мысли о Рите. Илья, в общем-то, не отдавал себе отчета, до какой степени успел привязаться к этой девушке, видя в ней «своего парня», доброго, отзывчивого друга, строгого, но справедливого критика, который первым читал все, что выходило из-под пера Ильи. Возможно, Рита была не так талантлива, как Илья, но редактор, что называется, – от Бога. Вспомнив об этой стороне их отношений, Илья ощутил легкую тревогу: а не слишком ли он привык к помощи Риты, не стал ли «слепым» к своим текстам, справится ли самостоятельно?

Вслед за мыслями о Рите, пришло воспоминание о Виктории, которая, похоже, так и не успокоилась. Во всяком случае, Илье показалось, что он видел ее на вокзале: девушка старалась быть как можно более незаметной, но не спускала глаз с Ильи. Спасибо, конечно, что удержалась от публичного скандала, только такого завершения проводов ему и не хватало! И не только от скандала: теоретически Илья допускал возможность того, что Виктория и из пистолета пальнет, не задумываясь, и кислотой в лицо плеснет с диким воплем: «Так не доставайся же ты никому!», и очередную попытку самоубийства предпримет прямо тут же, на вокзале, что называется – не отходя от кассы… Слава Богу, обошлось.

«Из-за этой романтической дуры приходится начинать все сначала. Из-за нее и Риты не будет рядом. Кому нужна эта сама любовь, хотел бы я знать? Да и есть ли она на самом деле? Нет, все это – блажь, прихоть капризной девчонки. Привыкла, что поклонники вокруг нее увиваются, кукла избалованная. И не жалко ее мне совсем. Нет, хорошо, что я уехал… А с Ритой можно будет переписываться и встречаться. А может быть, она тоже приедет в Волжск? Хотя бы в гости… Впрочем, поживем – увидим…

Ночь, которую Илья провел в поезде, была одной из самых спокойных в его жизни. И уж точно – самой счастливой… пока. Очень разумно устроено, что человек может только мечтать о своем будущем, но не в состоянии его предвидеть. Иначе половина из нас сошла бы с ума от ужаса, а второй половине было бы решительно скучно жить. Несмотря на вспыхнувший в обществе жгучий интерес к гадалкам и прорицателям всех видов, нам по-прежнему «не дано предугадать». И слава Богу!

В эту ночь Илья даже вывел некую закономерность в своей жизни, где каждый новый этап начинался с… поезда. В поезде его нашли и дали затем возможность выжить, теперь он начинает новую страницу жизни – тоже в вагоне пассажирского поезда. Он даже провел некую параллель между своим жизненным путем и железнодорожной колеей, которая, как известно, резких поворотов никогда не делает по причине своей несгибаемости. Конечно, Илья страшно обиделся бы, если бы кто-нибудь, прочитав его мысли, от души бы посмеялся над таким культом прямолинейности. Но смеяться было некому, так что Илья благополучно заснул под все эти умные размышления.

Не говоря уже про стук колес, под который вообще спится совершенно прекрасно.

Глава вторая. Звезда местного значения

Город Волжск встретил Илью почти приветливо. Тот самый ростовский журналист, который единственный открыто выразил недоумение по поводу слишком уж бескомпромиссного поведения молодого дарования, оказался единственным же, который помог: позвонил своему старинному приятелю – главному редактору чуть ли не самой авторитетной газеты Волжска и попросил помочь начинающему коллеге. А самому начинающему коллеге дал точный адрес того, к кому следовало обратиться по прибытии.

Оставив чемодан с нехитрыми пожитками в привокзальной камере хранения, Илья пешком отправился в редакцию, до которой, как, впрочем, почти до всего в городе было по меркам Ростова – рукой подать, и был почти тут же введен в кабинет, где в густых клубах табачного дыма восседал массивный человек в старомодных роговых очках – главный редактор, Владилен Сергеевич.

– Так вот ты, значит, какой – Астраханский. Ну, проходи, садись, знакомиться будем. Куришь? Нет? И правильно делаешь, я вот скоро помру, а без соски не обхожусь. А с другой вредной привычкой у тебя как?

– Привычки у меня пока еще нет, – весело ответил Илья, которому добродушный старик сразу понравился, – но компанию поддержать могу. По поводу и в меру.

– Опять правильно делаешь. Про женщин не спрашиваю, дружок мой тут тебя расписал, прямо «Илиада» получилась. А я не осуждаю. Отказался в рай въехать верхом на чужом горбу – правильно. Добивайся всего своими силами. В нашем деле, в газетном, что можешь?

– Все! – решительно ответил Илья. – Что поручите, то и буду делать. Вот мои публикации, посмотрите, если захотите.

Владилен Сергеевич досадливо отмахнулся.

– Посмотрю, когда для нашей газеты что-то напишешь. В деле посмотрю. Золотых гор не обещаю, да их у меня и нет, народишко обеднел, тираж упал, крутимся, как можем. Начнешь в отделе информации, все с этого начинают. И вообще самый длинный путь начинается с первого шага. Будешь собирать материалы, которые нужно срочно в номер ставить. Хоть мы и небогатые, но скажу честно, авторитет сохранили, с нами не только по старой памяти считаются. Все, иди оформляйся, команду я дал. Когда приступишь?

– Да хоть завтра, – пожал плечами Илья, – мне бы только комнату найти, а больше никаких дел нет.

– А вот с комнатой я тебе протекцию составлю, есть тут у меня кое-кто на примете…

Второй удачей на новом месте было решение квартирного вопроса. С подачи главного редактора удалось снять комнату недалеко от редакции, причем снять дешево, что тоже имело значение для Ильи. Хозяйка двухкомнатной квартиры, замученная жизнью женщина средних лет, поставила будущему жильцу два условия: не курить и не водить пьяных компаний. Зато можно пользоваться ванной и кухней по своему усмотрению.

– Сын у меня два года назад погиб по пьяному делу, – скорбно вздохнула хозяйка, Анна Петровна. – Твоих лет. Пришел из армии, стал искать работу, а нашел собутыльников. Ну и пошло-поехало, они же его и порешили. Сели, конечно, только мне от этого не легче…

Илья осмотрел крохотную комнатку, где всего-то и помещались диван-кровать, шкаф, стол со стулом и потертое кресло, но все было стерильно-чисто, с ковриками, салфеточками и даже геранью на подоконнике, ощутил незнакомое ему доселе чувство собственного угла, и в ту же ночь спал сном праведника на пахнущих почему-то морозной свежестью простынях.

Занавеску на балконной двери раздувал ветер с недалекой реки, там, на реке, кричали пароходы, где-то на соседней улице время от времени проносились запоздалые машины… После спальни в детском доме на тридцать человек, после институтского общежития, где в комнате обреталось «всего-навсего» восемь молодых парней, отдельная комната воспринималась как райский уголок. Тем, кто привык к пятикомнатным апартаментам или хотя бы никогда не знал всех «прелестей» коммунального жилья, этого чувства не понять. Сытый голодного, как известно, не разумеет.

Кстати о сытости. Утром Илью ждал сюрприз: приготовленный заботливой хозяйкой нехитрый завтрак. Илья попытался было отказаться, мол, он в редакционном буфете что-нибудь перехватит, не привыкать, но Анна Петровна была непреклонна:

– И думать не моги от завтрака отказываться. Завтрак – главная еда для человека, зарядка на весь день. Да и мне веселее: привыкла для кого-то готовить, теперь вот снова вроде бы при деле.