Оценить:
 Рейтинг: 0

Правда на крови

<< 1 2 3 4 5 6 7 ... 11 >>
На страницу:
3 из 11
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

– Сколько это будет стоить? – в лоб спросил Илья по своей милой привычке называть вещи своими именами.

Анна Петровна оскорблено поджала губы и ответила:

– Я к тебе с душой, а ты мне – про деньги. Так не пойдет. Мне просто квартирант не нужен, мне человек в доме необходим. Кто это тебя научил все на деньги мерить?

– Жизнь научила, – вздохнул Илья. – Простите, Анна Петровна, в мыслях не было вас обидеть. Но вы же не миллионерша – такой лоб бесплатно кормить. Объем я вас, что хорошего?

– А ты продукты покупай, – уже не так сухо ответила Анна Петровна. – Для себя, конечно, не для меня. А приготовить мне несложно, да и не так долго день будет тянуться. Обедай, где хочешь, а завтрак и ужин я обеспечу.

– Понятно, – тоже уже весело ответил Илья. – Не сердитесь, Анна Петровна, я вот такой: только правду говорю. Считаю, иначе и жить нельзя.

– Правда правде рознь, – осторожно заметила Анна Петровна. – Лгать, конечно, грешно, но ты и с правдой-то своей сразу не суйся, подойди тихонечко, слова правильные найди. Иначе трудно тебе с людьми будет, ох, как трудно!

– Это я в курсе, – уже совсем весело сообщил Илья, заканчивая завтрак. – Это я уже маленько попроходил, так что знаю, как у нас на правду реагируют. Так кому сейчас легко? Да и по мне лучше трудно, чем фальшиво. А вам спасибо большое за то, что накормили, да еще поучили маленько. Это никогда не помешает – у старших поучиться. Я побежал, надо начинать работу, вживаться в коллектив и вообще…

И начались трудовые будни, от которых, впрочем, и выходные дни поначалу не больно-то отличались. Работы Илья не боялся, мотался по городу и его окрестностях на автобусах или просто попутках, собирал для отдела хроники всякие факты и фактики, которые вечером обрабатывал дома на одолженной в редакции раздолбанной пишущей машинке, утром относил в отдел и снова отправлялся на поиски сюжетов.

Но это все было еще не то, о чем мечтал Илья в вагоне поезда. Да, отдел хроники стал интереснее, газета стала более популярной, а значит, и тираж слегка увеличился, но известности самому начинающему журналисту это никакой не приносило: кто же подписывает заметки о небольших происшествиях? Тем не менее, кое-какими знакомствами Илья потихонечку оброс, стал разбираться в том, что происходит в городе и вокруг него довольно свободно, и в редкие часы досуга готовил свой первый «настоящий» материал, который предполагал сделать своим, так сказать, дебютом. И не просчитался.

Дебютировал Илья на новой работе через несколько месяцев большим очерком, в котором не просто бичевал пьянство, как национальный порок и слабость, но и умело пользовался статистикой, приводил яркие примеры, с гневом обрушивался на государство, не умеющее справиться с этим злом или хотя бы как-то ограничить его распространение. Досталось и приснопамятной антиалкогольной кампании, и взвинчиванию цен на горячительные напитки, которые пьяниц отнюдь не сдерживают, зато заставляет их семьи голодать, и бесконтрольному ввозу всякой заморской отравы… Словом, всем сестрам было роздано по серьгам – и по справедливости.

Если в столице такими публикациями удивить было возможно разве что человека, только что научившегося читать, то в провинциальном городе материал произвел настоящую сенсацию, поскольку никому не известный доселе Илья Астраханский критиковал не абы кого, а правительство, пусть, в основном, и бывшее. Правительство, о котором, согласно неписаной традиции, можно было говорить исключительно как о покойнике: либо хорошо, либо – ничего. А в провинции к столичным вольностям еще не привыкли – побаивались по старой памяти. Ну как прочтет кто-нибудь из высокого строго начальства, да как гаркнет: «А подать сюда этого Ляпкина-Тяпкина!». Нет уж, лучше на кухне или в очереди правительству косточки перемыть…

Очерк в Волжске обсуждали недели две, имя Ильи сразу оказалось у всех на слуху, и хотя скептики утверждали, что никакой конкретной пользы материал не принес, что юноша, подобно петуху, прокукарекал свое, а там пусть и не рассветает, большинство было в восторге. Молодой журналист, вдохновленный столь удачным дебютом, расправил плечи и начал уверенно закладывать фундамент того будущего, о котором грезил в железнодорожном вагоне.

Закладывал, правда, не вполне самостоятельно, а пользуясь подсказками-указаниями главного редактора газеты. Владилен Сергеевич журналистике отдал почти полвека и не принимал личного участия только в газетных кампаниях недоброй памяти тридцатых годов, потому что в это время занимался укреплением достижений коллективизации в родном селе и районе в целом. Там юного активиста заметили, послали в Москву учиться, а практику он проходил уже на фронте, сначала Финском, а потом – на многих и многих фронтах Великой Отечественной войны. И именно это время вспоминал с ностальгической грустью:

– Как все просто-то было! Как понятно! За линией фронта – враг, позади – Родина, за которую жизнь отдать не жалко… А потом страну из руин поднимали, благосостояние народа улучшали. Откроешь утром «Правду» – и на весь день зарядку бодрости получаешь, а заодно и ответы на все вопросы. А после пятьдесят шестого года все хуже и хуже, все хуже и хуже… Теперь вообще непонятно, что происходит, а народ-то газетам верит по-прежнему, так воспитан. А виноват кто? Журналист. Так что не гоняйся, Илья, за сенсациями, не лезь, дружок, в эту новомодную политику, будь она трижды неладна, пиши о том, что простым людям близко и понятно. Вот хоть о ткацкой фабрике…

На ткацкой фабрике, действительно, творилось сплошное безобразие, зарплату уже который месяц либо не выдавали, либо «компенсировали готовой продукцией» в виде отрезов ткани, а где эти самые отрезы продавать, никто не знал. В Волжске на них спроса давно не было. Приходилось ездить в Москву и другие большие города, ночевать там на вокзалах, нарываться на неприятности с местной милицией – и все для того, чтобы заработать хоть что-нибудь, купить продуктов и месяц-другой продержаться.

Назвать такое положение нормальным ни у кого, естественно, язык не поворачивался, но и причин подобного безобразия никто особо не доискивался, благо ткачихи не митинговали, челноками об асфальт в столице не колотили, железную дорогу не блокировали, а терпеливо писали письма во все инстанции, надеясь на то, что правда себя покажет. Женскому терпению и выносливости в России можно только удивляться, ничего подобного во всем мире нет, не было и уж точно не будет.

Илья начал с визита непосредственно на фабрику – не в руководящие кабинеты, а в цеха. Там он сначала оглох от невероятного шума, чуть не задохнулся от специфического запаха краски и пряжи, а потом в буквальном смысле слова ошалел от общения с ткачихами, которые добросовестно трудились бесплатно. При этом и на работу приходили вовремя, и уходили – по звонку, и обеденный перерыв не растягивали до бесконечности, а соблюдали сложившиеся нормы.

– Но женщины, милые, – вопрошал Илья у ткачих в этот самый обеденный перерыв, поскольку отрываться от работы для беседы с журналистом никто не пожелал, – зачем вы вообще работаете-то? За «спасибо»? Так им детей не накормишь, сами знаете. За отрезы эти самые? Так вы же и жалуетесь, что не знаете, куда их девать, кому продать, да и все равно больше трети зарплаты не выходит, как ни крути. Забастуйте.

– Ага! – язвительно ответила самая бойкая тетка неопределенного возраста, повязанная платком по самые брови. – Сейчас, разбежались. Тут хоть какой-то кусок хлеба, а поди-ка забастуй – мигом с голоду подохнешь. Потом опять же надежда: наладится все, выплатят деньги. Стаж идет. Пенсию получать придется – с чем я в собес сунусь? С твоей газетой, мол, бастовала, учтите при начислении пенсии? Ты лучше разберись, милок, куда наши деньги идут, директор-то зарплату сполна и вовремя получает. Квартиру купил, машину, дом построил… Разберись.

Илья разобрался, хотя с большими трудностями, поскольку директор фабрики отнюдь не горел желанием исповедоваться перед каким-то щелкопером и на все вопросы отвечал так, как испокон веков отвечали на Руси: «Знать ничего не знаю, ведать не ведаю, надо мной тоже начальство имеется, с него, мил-человек, и спрашивай».

Илья не поленился спросить у вышестоящего начальства, которое, естественно, от директора тут же и открестилось, сославшись, к тому же, на то, что директоров много, а оно, начальство то есть, одно. При этом в глазах начальства читалась отчетливая, но невысказанная мысль о невезучем подчиненном: «Воруй, если можешь, но не попадайся, дурак».

Оставленный без поддержки, директор скис, сник и распорядился показать журналисту кое-какие документы, надеясь, по-видимому, на скидку, положенную при чистосердечном признании. На основании этих документов, а также материалов своего собственного мини-расследования Илья и написал хлесткий очерк, о котором в городе говорили недели две, а газету вырывали друг у друга из рук и зачитывали до дыр.

По версии журналиста (подкрепленной, кстати, неопровержимыми доказательствами) виноват был директор и оба его зама, которые по-хозяйски распоряжались деньгами, предназначенными для выплаты заработной платы, причем распоряжались исключительно выгодно… для себя.

В подробности можно не вдаваться, такая практика сейчас в России – нечто вроде нового национального обряда. Но в Волжске, где такие разоблачения еще были в диковинку, скандал вышел громкий, директора фабрики сняли за несоответствие занимаемой должности, заместители его благоразумно поувольнялись сами, по собственному горячему желанию, а государственное предприятие превратилось в акционерное общество с то ли ограниченной, то ли, наоборот, безграничной ответственностью.

Когда через полгода на посту генерального директора этого общества оказался прежний директор фабрики, общественность этого даже и не заметила, поскольку зарплату ткачихам платили почти вовремя и почти полностью. Благо за время реорганизации их число сократилось чуть ли на треть, а зарплату никто индексировать с учетом инфляции и не думал. Но кто к тому времени помнил об этой самой фабрике? Сам автор, кстати, забыл о ней одним из первых.

Очередная «бомба» взорвалась, когда Илья опубликовал очерк о незаконном строительстве загородного поселка городского типа. То есть строительство-то было согласовано во всех инстанциях, только вот землю для него почему-то отвели там, где уже десять лет был дачный кооператив «Ветеран». На все протесты дачников либо не реагировали, либо отделывались отписками, упирая, в основном, на то, что самодельные «фазенды» на традиционных шести сотках портят вид при подъезде к городу по главному шоссе.

Вполне естественно, никакими архитектурными достоинствами кооператив «Ветеран» похвастать не мог, потому что создавался для многодетных семей, всевозможных ветеранов и участников, то есть – льготников. И понятно, что дачные домики строили чуть ли не из картонных ящиков и парниковой пленки – на другое просто не было денег.

К тому же напомню: отсутствие денег у большинства граждан с лихвой компенсировалось изобилием всевозможных постановлений запретительного характера. Нельзя было строить дома с отоплением – печкой там или камином: торчащая над крышей домика труба выдавала хозяев с головой и безжалостно сносилась (труба, конечно), а без трубы – какое отопление? Нельзя было строить двухэтажные сооружения, поскольку второй этаж запросто можно было сдать каким-нибудь дачникам и на этом невероятно обогатиться. Нельзя было строить домик больше четко обозначенной кем-то площади. Ну, и так далее.

А поскольку тогда граждане еще не научились лихо плевать на законы и запреты или спокойно покупать разрешение на что угодно, то поселок имел, конечно, странноватый вид то ли бидонвилля, то ли обычных трущоб, но для своих хозяев это был рай земной, земля обетованная, для многих – не только единственный смысл в жизни, но и единственный способ выживания. Если бы на государственных землях могли выращивать столько, сколько выращивают на шести кровных сотках, да еще самого разнообразного ассортимента, продовольственная проблема решилась бы раз и навсегда. Но… на государственных землях все по-другому, а шесть соток есть далеко не у каждого российского гражданина, так что проблема остается неразрешимой и по сей день.

По-видимому, всевозможные запреты призваны были помочь осуществить реализацию мечты развитого социализма, то есть равенство нищих. И небезуспешно, поскольку до недавнего времени на большинство дачных поселков, как уже говорилось, без слез взглянуть было невозможно, и кооператив «Ветеран» исключения из этого правила не составлял.

Построить на его месте краснокирпичный городок с домами-замками, которые можно было сооружать, как Бог на душу положит, было, конечно, заманчиво. Заборчик каменный по периметру пустить, охрану в будку у ворот посадить, телефон провести. Кто откажется в таком домике не только лето – весь год пожить, особенно если есть машина, а до собственно города – рукой подать? Естественно, никто. И все жалобы дачников словно проваливались в черную дыру, а по их участкам уже похаживали люди с какими-то рулонами чертежей и землемерным оборудованием…

Илья в проблемах «Ветерана» разобрался почти мгновенно, благо люди, давшие разрешение на строительство коттеджей, давным-давно перебрались на другую работу, а некоторые – и в другие города. Некоторые вопросы, заданные в статье дотошным журналистом, заставили городские власти зашевелиться во избежание всевозможных неприятностей, на которые глупо было нарываться из-за такой мелочи, как расположение какого-то там поселка, тем более что место для него было выбрано не самое лучшее в округе. Так что после выступления Астраханского кооператив мгновенно оставили в покое, а элитный поселок – несколько десятков вилл из красного кирпича затейливой архитектуры – стали возводить в другом ближнем пригороде.

И лишь после этого спохватились, что город оказался отрезанным от многовекового источника чистой воды, и что теперь горожанам придется пользоваться водой, в которую счастливые жители коттеджей станут сливать все, что заблагорассудится. Ну так ведь известно, что у нас на Руси всегда были задним умом крепки, так что особенно никто и не удивился. И уж тем более не возмутился, поскольку внешний вид воды не слишком изменился, а об изменениях состава никто не распространялся, поскольку никто этот самый состав не исследовал даже на дилетантском уровне.

В общем, эти и подобные им, но чуть менее острые публикации сделали Илью знаменитым. А многоопытный Владилен Сергеевич тихо и тактично перевел внимание молодого журналиста на социально-бытовые драмы. Сюжетами из криминальной хроники в наше время удивить уже невозможно, но если нормальному человеку в общем-то безразлично, почему застрелили банкира или взорвали автомобиль политика (дыма без огня не бывает!), то зверское убийство соседской девочки на улице чуть ли не средь бела дня задевает за живое.

И особенно беспокоит, что преступников либо не ищут, либо не находят, так что самое что ни на есть зло остается фактически безнаказанным. Да и кому охота копаться в «бытовухе», если на каждого следователя таких дел – десяток и каждый день появляется что-то новое? Если свидетелей вроде бы полно, а никто ничего не видел, если причин для преступления – никаких, а выгода – копеечная? Даже зацепиться толком не за что, вот умученные следователи и не цепляются, оставляют «висяк» за «висяком». Иногда по чистой случайности преступление раскрывается, но это можно считать редким исключением, которое лишь подтверждает общее правило. Так что раскрыть дело может только какой-нибудь особо въедливый Пинкертон-любитель. Или – журналист.

В этом направлении главный редактор и подтолкнул своего любимца. И не ошибся.

При внешней холодности и невозмутимости, Илья обладал незаурядным даром: мертвой, так сказать, бульдожьей, хваткой, как говорят собачники – с прикусом. Если он вцеплялся в какое-то дело, то можно было быть уверенным на все сто процентов, что, если он его и не раскроет, то несколько крепких ниточек обязательно нащупает и по возможности размотает. И если по ним те, кому это положено по должности, не выйдут на подлинных преступников, то с них (не с преступников, конечно) и спрос.

Так удалось раскрыть несколько, казалось бы, безнадежных дел, причем в ходе работы Илья приобрел репутацию неподкупного и бескомпромиссного человека. А также продемонстрировал полное бесстрашие и абсолютное отсутствие почти всем присущего инстинкта самосохранения.

Одно из дел, которым он занимался, было зачислено в разряд безнадежных: молоденькую девушку, почти девчонку, пытались изнасиловать двое здоровенных парней. Основной своей цели они так и не достигли, девушку спасли модные, невероятно узкие джинсы, которые не так-то просто было с нее стянуть. Но парни обозлились и избили ее до полусмерти. Виновники были известны, но…

Но, как шепнули Илье по секрету, дядя одного из них был, так сказать, «крестным отцом» доброй половины Волжска. Илья этим сообщением пренебрег, спокойно занимался своим делом и дождался: к нему домой явились двое, «морда ящиком, грудь – кирпичом» и предложили расписаться в получении конверта с энной суммой и заглохнуть или не расписываться и, разумеется, тоже заглохнуть, но уже с гарантированной инвалидностью. Илья только усмехнулся:

– И сколько мне предлагают за молчание?

– Сколько положено, – ответил один из посланников. – И учти, боссу ты надоел. Он у нас считает до трех, а у тебя уже два с половиной. Жить надоело?

– В том дерьме, которое вы вокруг навалили? Надоело. Вот и стараюсь все почистить.

– Не надорвешься?

– Не твоя печаль. Бери свой конверт и отваливай. И учти: я никого не боюсь, жить в страхе не собираюсь, а родных-близких у меня нет. Так боссу и передай. Если он не успокоится, я и за него возьмусь, потешусь перед смертью. А за меня его вполне могут посадить – для порядка и острастки.

Удивительно, но Илью оставили в покое, а племянника-насильника из Волжска быстренько куда-то сплавили, чтобы, значит, не мешал нормальной работе организованной преступности. Его подельника громко и торжественно посадили и тихонько без помпы выпустили под залог. Илья к этому времени про них и думать забыл, тем более, не представлял себе, что жизнь вскоре столкнет его с самим «хозяином города». Может быть, и к лучшему: предвидение дано очень немногим людям, наверное, не случайно.

Тем временем пострадавшая со своими родителями перебралась в другой город, потому что провинциальная мораль однозначно обвиняла в таких событиях женщину: дала повод. Сиди дома, не ходи поздно по улицам, никто на твою честь и не покуситься, да и здоровье целее будет. После этого история заглохла сама собой, благо было в чем разбираться и о чем писать и помимо нее.

Никто не понимал одного: почему история с племянником-насильником сошла Илье с рук. Тут было мало простого везения, тут уж нашему герою явно кто-то ворожил. Конечно, маленький провинциальный городок – не бог весть какое райское место для молодого, честолюбивого человека, но, может быть, это только начало. Может быть, есть где-то и у этого «правдолюбца» мохнатая рука, благодаря которой он и ведет себя так смело. Чтобы не сказать – нагло.

Сотрудники правоохранительных органов и злились, и восхищались, рядовые читатели на журналиста Астраханского только что не молились, а коллеги… пожимали плечами и в общем даже не завидовали. Повадился кувшин по воду ходить – тут ему и голову сложить. Правдоискатели-идеалисты в России конца двадцатого века – это ведь камикадзе. Или саперы-добровольцы, без специального снаряжения. Завидовать им может только сумасшедший.
<< 1 2 3 4 5 6 7 ... 11 >>
На страницу:
3 из 11