Сказки из жизни

– Прости, Андрюша, меня отвлекли от разговора с тобой, – услышал он рядом голос Ивана Ивановича. – На чем мы остановились?

– На том, что мама сказала странную фразу.

– Ах, да! Она сказала: «Наверное, я чего-то вовремя не узнала…»

– Действительно, странно. Как вы думаете, что она могла иметь в виду?

– Представления не имею. Да, кстати, я узнал, что здесь должна быть знаменитая мадам Дарси, ее творения все больше входят в моду. Красивая женщина, черт побери, а походка-то, походка… Королева! Что с тобой?

Бокал выпал из рук Андрея и с легким звоном разлетелся вдребезги на гладком мраморном полу.

Глава вторая. Комната Синей Бороды

Андрей проснулся, словно от толчка, и обвел глазами утопающую в полумраке комнату. Скоро рассвет, вон уже птицы начали распеваться. А на подушке рядом с его – милая, родная, черноволосая головка, длиннющие ресницы лежат на смуглых, чуть впавших щеках, дыхание чуть слышно. Когда она спит, то по-прежнему похожа на примерную маленькую девочку. На куклу из «запретной комнаты»…

Такой куклы Андрюша никогда не видел, хотя, естественно, к подобного рода игрушкам особо и не приглядывался. Но это было нечто. Даже не сказочная Кукла наследника Тутти, а что-то еще более прекрасное, заманчивое и изысканное. Ростом с годовалого ребенка, иссиня-черные волосы уложены тугими локонами по обе стороны смуглого, продолговатого, а не кукольно-круглого лица, розовые губки сложены в чуть ироничную гримаску.

Кукла появилась в спальне матери где-то спустя неделю после смерти отца. Это было тем более удивительно, что к подобному «мещанству» Аделаида всегда относилась с огромным презрением и всякие вазочки-статуэточки-салфеточки не жаловала, тем более в своей «святая святых» – спальне. А тут в кресле в углу, возле балконной двери, сидела эта то ли фарфоровая, то ли восковая красотка и глядела на окружающий мир из-под длинных ресниц хитрыми зелеными глазами. И одета была не по кукольному, а так, как одевались дамы времен Наполеона: прямое платье-хитон зеленого цвета и газовая накидка того же оттенка с золотой нитью.

– Это что за чудо в перьях? – изумился тогда Андрей, протягивая руку.

– Лучше не трогай, – спокойно отозвалась Ада, расчесывая у туалетного столика длинные, густые волосы. – Этой игрушке сто лет в обед, как она до сих пор уцелела, не понимаю.

– Это твоя кукла?

– Теперь моя, – немного загадочно ответила Ада. – Но вообще-то раньше была куклой твоей бабушки Юзефы. А может быть, и куклой ее бабушки, судя по платью.

– Сколько же ей лет?

– Думаю, не меньше ста пятидесяти. А то и побольше.

– И где она была раньше?

– В запертой комнате, – все так же спокойно сообщила ему мать.

Андрей был, мягко говоря, потрясен. Запертая комната не отпиралась никогда. Все разговоры на эту тему отец пресекал с невероятной жесткостью, где держал ключ – никому не было известно. И вдруг мама приносит в свою спальню вещь из этой «комнаты Синей Бороды» и говорит об этом так безмятежно, как если бы взяла вазочку из гостиной.

– А что там еще есть? – замирающим голосом спросил Андрей.

Ада пожала плечами.

– Ничего интересного. Допотопная кровать с подушками и кружевами, сундук с какой-то рухлядью, фотографии…

– Какие фотографии? – с возрастающим любопытством допытывался Андрей.

Ада закончила расчесывать волосы, скрутила их в тугой узел и сделала свою обычную прическу. Вопроса сына она как бы не расслышала, из чего следовала: повторять бессмысленно, все равно смолчит или переведет разговор на другую тему. Характер своей матушки двенадцатилетний Андрей уже знал достаточно хорошо.

Поэтому тоже замолчал и еще раз хорошенько рассмотрел куклу. Сейчас она понравилась ему еще больше, хотя он сам на себя сердился: не девчонка же, чтобы позариться на такую игрушку. Но уж больно обаятельна была эта гостья из дальнего прошлого, и так манили к себе хитрые зеленые глаза… Можно было понять Аду, польстившуюся на такую красоту. В ее детстве, кажется, вообще приличных игрушек не было. А если и были, то до фарфоровой красавицы им далеко.

Присмотревшись, Андрей, достойный сын своего отца-архитектора, понял, что дело еще в пропорциях, которые придал кукле неизвестный, давно покойный мастер. Ведь, как ни странно это звучит, кукла, которая выполнялась в строгом соответствии с закономерностями строения человеческого тела, выглядит дисгармонично. Ее руки кажутся слишком длинными, а ноги слишком короткими. Ладони и ступни слишком массивными. А обычные куклы и не задумываются, как подобие человека в плане пропорций.

Тут же была явно другая концепция. В фарфоровой незнакомке были каким-то непостижимым образом синтезированы пропорции, присущие детям и взрослым, удивительно точно найдена некая «золотая середина» их сочетания. Плюс маленькие хитрости: шея и ноги длиннее, чем у нормального человека, а руки, наоборот, короче. Крохотные ладошки выглядят совершенно естественно, а ножки, обутые в золоченые туфельки на круто изогнутом каблуке, могли бы принадлежать китаянке. В целом же складывалось впечатление абсолютной красоты и гармонии.

– А что случилось с бабушкой Юзефой? – самостоятельно перевел разговор на другую тему Андрей. – Папа никогда о ней не говорил.

– Она умерла от тифа, когда он был еще маленьким, младше, чем ты сейчас. А потом его отец уехал с ним в Киев, и там умер. Это все что я знаю, сын. Твой папа не баловал меня рассказами о своих предках.

– Но почему? – искренне изумился Андрей. – И почему ты почти никогда не говоришь о своих родителях? Получается, что мы – какие-то марсиане, что ли…

– Ты начитался научной фантастики, Андрюша, – мягко, но с уже заметными металлическими нотками в голосе ответила Ада. – Мы, Лодзиевские, гордимся собственными успехами, а не заслугами предков. Твой отец был безумно талантливым и самобытным человеком, ему совершенно не обязательно было еще и кичиться своей родословной. А я… Если тебе интересно, то своего отца я вообще не помню, он умер очень скоро после моего рождения, а мама, твоя бабушка Елена, как тебе известно, живехонька-здоровехонька, копается в своем саду и шлет нам варенье с компотами. Я должна об этом всем рассказывать?

– А почему она к нам никогда не приезжает? Даже на похоронах папы ее не было?

– Она плохо переносит дальнюю дорогу, – уклончиво ответила Ада.

Не рассказывать же мальчишке, что она плохо переносила и зятя? Или что его бабушка Елена смотрелась бы белой вороной среди избранной публики на Новодевичьем кладбище и в парадном зале Дома архитектора, где устроили поминки? Такая родня Лодзиевским чести не делает.

– Ты сегодня снова будешь дома? – поинтересовался Андрей.

Мать взглянула на него остро и немного прохладно:

– Я же тебе сказала, что в той комнате ничего интересного нет. Одна рухлядь. И вообще отец запрещал…

– Но папы же нет уже…

– И ты решил, что теперь все дозволено? Нет, милый мой, ничего подобного. Во-первых, я дома буду не только сегодня, но почти целый месяц. Нет у меня настроения с кем-нибудь встречаться. А во-вторых, я постараюсь сохранить все, как при папе. Только разберу все бумаги, наведу порядок…

Андрей, в очередной раз подивившись прозорливости матери, кивнул и отправился по своим делам, точнее, в свою комнату, к книгам, магнитофону и прочим занятиям. Он редко делал что-нибудь только потому, что это было запрещено, да и «старая рухлядь» его не больно манила. А кукла… Что ж, он ведь не девчонка, чтобы любоваться какой-то куклой, пусть и необычной.

По дороге к двери он мельком глянул на маленький столик возле кресла с торшером. Там лежала толстая, порядком потрепанная книга на каком-то иностранном языке. Буквы выцвели от времени, да и слова были незнакомые, только одно и можно было разобрать – «порселен». По-французски, которым Андрей владел уже вполне прилично, это означало «фарфор», а этот предмет его вообще ни с какой стороны не интересовал.

Фарфором, в его понимании, были всевозможные сервизы, с которыми лучше было не связываться: один раз он случайно разбил какую-то салатницу, так у матери чуть сердечный приступ не случился. Салатница, оказывается, была какая-то размузейная, из сервиза чуть ли не времен императрицы Екатерины, и вообще… Спокойнее было пользоваться обычной, повседневной посудой: даже если и грохнешь какую-нибудь чашку или тарелку, никто слова не скажет.

Ада не сказала сыну, что все последнее время занималась не столько разборкой бумаг, сколько поиском завещания. Именно поэтому она и вскрыла запретную комнату, думая обнаружить там что-то для нее опасное и, если таковое действительно обнаружится, немедленно все уничтожить. Но тревога в этой части оказалась ложной: кроме нескольких выцветших фотографий, старомодных платьев и выдохшегося флакона дорогих духов, ничего, заслуживающего внимания, в комнате не оказалось. Если не считать старинного сундука…

Сундук оказался запертым, Аде пришлось довольно долго повозиться с хитроумным замком. Наконец ее усилия увенчались успехом, крышка откинулась, и с первого взгляда Ада поняла, что этот сундук, скорее всего принадлежал матери Андрея Антоновича, давным-давно покойной. Супруг редко и скупо рассказывал Аде о своих родителях, но ей удалось из этих отрывочных фрагментов составить относительно четкую картину.

Сверху сундука лежала эта самая кукла. А вмятинка рядом с ней указывала на то, что когда-то рядом лежала, видимо, вторая, такая же или из той же серии. Потом, разобрав сундук до донышка, Ада убедилась, что вторая кукла действительно когда-то существовала: нашлось миниатюрное стразовое колье, точно такое, какое украшало шейку первой фарфоровой красавицы.

Устоять перед искушением украсить этим произведением искусства свою комнату Ада не смогла. Но потом все-таки опомнилась, снова заперла дверь, и решила, что вернется туда позже, когда страсти, связанные с кончиной ее супруга, окончательно улягутся. Эта комната идеально подходила для того, чтобы устроить в ней мастерскую: давно бездействующий камин можно было легко трансформировать в небольшую печку для обжига керамики. А этим – изготовлением керамики – Ада Николаевна увлекалась все больше и больше.

Из того же сундука, кстати, она прихватила и старинную книгу о секретах изготовления фарфора. Мало того, что подобный раритет мог стоить целое состояние и в случае чего существенно облегчить жизнь молодой вдовы с ребенком. Если в ней найдется рецепт изготовления простых фарфоровых изделий, можно будет расширить сферу своей деятельности и заняться не просто керамикой, а керамикой высокохудожественной.

Даже Ада, не слишком жаловавшая теорию, знала, что по своим свойствам – белизне, просвечиваемости, твердости, богатству красок – фарфор значительно превосходил все известные европейцам керамические изделия. Фарфор ценился очень дорого и был предметом роскоши; иметь фарфоровые изделия мечтали короли, князья, герцоги и их придворные. Керамисты Франции и Англии, не находя разгадки «китайского секрета», создали поначалу свои разновидности фарфоровидной керамики – мягкий фриттовый фарфор и костяной фарфор. Так кто мешал ей, талантливой керамистке, создать собственный сорт этой драгоценности?

Но прежде, чем заниматься изящным искусством, необходимо было удостовериться, что она – единственная наследница всего того, что нажил и создал ее знаменитый муж, что не возникнет откуда-нибудь из Тьмутаракани неизвестная родня, седьмая вода на киселе, и не потребует своей законной доли. А сколько бы эта доля ни составила, все равно будет много… Лакомый кусок!

Лучше уж сейчас как следует поработать с адвокатами (все равно выйдет дешевле), потратить сколько угодно времени на то, чтобы разобрать абсолютно все бумаги покойного супруга и попутно обласкать всех тех, кто может сказать решающее слово в защиту интересов беззащитной вдовы. Возможно, конечно, она дует на воду, и ее предполагаемых сонаследников вообще не существует, но… Береженого, как говорится, Бог бережет.