Исток бесчеловечности

– Ладно, не убивайся, – ледяная лапа ящера похлопала его по плечу. – Дело прошлое.

– Я не… Бред какой! – у ключника получился только жалобный хриплый шепот. Воспоминаний о собственных преступлениях не просто не было. Крепло подозрение, что ему придётся ответить за злодеяния незнакомого хитреца. Рен отказывался принимать вину на себя и никогда бы не сломал… не совершил бы ничего подобного! Точка.

Тогда почему «Финн Биццаро» сразу отозвалось в памяти? Казалось, так прозвали Рена в далёком детстве.

Откуда он знал?

Отец говорил: вспоминая, мы каждый раз заново придумываем своё прошлое. До сих пор его слова казались смешным парадоксом в духе Арвида Штиллера. Неужто ведьма и болотный жук заставили вспомнить, точнее, выдумать врага – и стать им? Штиллер решил разобраться в загадке, не поддаваясь на провокации, без истерик. Горрин, судя по всему, лично знал Биццаро. Не провидел в чародейском трансе, не высчитал по таинственным знакам, а встречал и беседовал. Пострадал даже – но ненависти не сохранил. Bemerkenswert.

Рен с ужасом заметил, что последнее слово произнёс вслух, и сразу подобрал новомирский эквивалент:

– Поразительно!

– Вот и мне интересно, как из чернокнижника сделался порядочный ключник, – заверил оружейник, внимательно наблюдая, как Штиллер рассеянно суёт «Сепаратор» в сумку тут же забывает о нём. – В соучастие Рыжей, Бретты, я не поверил, и в твоё никак не получается. Не робей, я тебе в Лиоде на горло не прыгну. Имел бы такой план – здесь бы и привёл в исполнение. Несчастный случай на тренировке, – Рен не удержался от взгляда вниз и сразу согласился с оружейником. – Верь мне, Штиллер, в Лиоде тебе помощь пригодится. Любая.

4.

Перед полуночью в «Слепой рыбе», в комнате Штиллера шушуну негде было упасть. Ключник убедился, что его замечательное уютное жильё совершенно не приспособлено для тайных собраний. Сразу стало душно, как будто под кроватью лежал буролесский двубобёр и активно поглощал воздух многочисленными головами. Штиллер настежь отворил окно. Посвежело, но зверь, похоже, никуда не делся: гости то и дело обо что-то спотыкались. Может, о двубобра.

Первой явилась Бретта в сопровождении тоненькой светловолосой возлюбленной мастера. Та оказалась самостоятельной персоной, а не личным наваждением старика Ю. Штиллеру захотелось осторожно поинтересоваться, как такому существу, как она, живётся среди непрозрачных разноцветных людей, которые пахнут и издают звуки. Но ключник расспрашивать не стал. В конце концов, и у неё могли быть срочные дела в Лиоде. Например, воздвигнуть статую мастеру Ю в натуральную величину. И возложить к сандалиям Учителя цветы и конфеты.

Оказавшись на пороге, девушка воздела ручки в узнаваемом жесте, среди всех цивилизованных народов и волшебных зверей означающем: «Я пришёл без оружия». Или: «Ты победил, я проиграл, пощади меня!» И провозгласила:

– Треан!

Рен только на мгновение усомнился в ясности своего рассудка. Потом понял, какой реакции требует такая ситуация. Он немедленно оказался на ногах, скопировал позу наёмницы и точно с той же интонацией выкрикнул:

– Треан!

Бретта хлопнула в ладоши и сложилась пополам в пароксизме смеха. Но похихикать ей не удалось: следом ввалились Катер с Хиггом и отвлекли. Блондинка же воодушевлённо подлетела к Штиллеру, обхватила пальчиками ключников бицепс. Ей удалось так ловко не сомкнуть их, что ключник поверил, что бицепс у него имеется, и даже вполне достойный.

– Треан – моё имя, – проворковала эльфовидная девушка. – Но вы всё правильно сделали, уважаемый мастер ключей. Проявили старинную, почти позабытую формулу вежливости, когда используется только имя наиболее уважаемого собеседника, а о себе говорят опосредовано. Кстати, я всегда представляюсь по-буролесски, и только один из моих знакомых сделал такую ошиб… О, проявил вежливость подобным образом. Мастер Ю!

Штиллер покосился на Бретту. Но та самозабвенно обнимала Хигга, будто не видела великана двадцать лет. Тогда Рен кашлянул и предложил Треан общаться на «ты».

– О! – смешные звуки из её кукольного ротика не позволяли понять, довольна наёмница таким поворотом или не особенно. – Но ведь вас несколько!

Штиллер не нашёлся, что ответить, и снова обернулся к Бретте.

Та явилась на удивление многослойно одетой. Костюм её напоминал походную гвардейскую времянку или раковину улитки, но был мягким и не стеснял движений. Рен подумал: сшито для защиты от ледяных ночей наступающей зимы. Но целью было, скорее, нападение. «Начинку» плащей разной длины, надетых один на другой и сложно скреплённых между собой, составляли лезвия. Те самые, заточенные до хирургической остроты тонкие дротики, почти иглы, обращение с которыми требовало не только ежедневных многочасовых тренировок, но и таланта, и удачи, и немалых затрат личной магии. Поставщиками клинков были Виттемуны, семья гномов-ювелиров. Откуда те брали материал, как рассчитывали балансировку «летящей смерти», кто вообще предложил превратить лучника в лук, было, видимо, страшной тайной.

Роскошная амуниция наёмницы даже не звенела при ходьбе и прыжках на шею!

Бретта заметила заинтересованный взгляд Рена и вывернула уголок рукава. Допуск к осмотру был коротким, но ключник успел сообразить, что вся конструкция заряжается одновременно, длительно и кропотливо. Одна ошибка – и герой (в данном случае – героиня) остаётся безоружной.

– Надо же, показывает! А я который год выпросить не могу, – посетовали басом над ухом у Штиллера.

Горрин – это был он – медленно отодвинул лезвие, замершее напротив его плоского носа. Он отлип от стены, сменил окрас с серого на красно-коричневый, точно скопировав цвет хламиды Бретты.

– Если бы они были моими, – ящер с нежностью рассматривал клинки, – я бы попросил горца по имени Абам из Элмша (теперь его называют, кажется, Кишки) зачаровать лезвия, чтобы раны от них не заживали никогда.

Приятели переглянулись скептически.

– Дядя Горрин, надо так зачаровывать, чтоб били в цель, не промахивались, – убеждённо высказалась Треан. – Или я не понимаю в поединках. Ну, пусть возвращаются в руку. Собирать тогда не надо, возиться. Что хорошего в незаживающей ране?

Ящер поднял коготь.

– Ошибка! Кусок гниющей плоти укрепляет волю, приучает к чистоте. Регулярные болезненные перевязки вырабатывают привычку к аккуратности и точность движений. Надежда на выздоровление и последующие разочарования воспитывают смирение. Лихорадка…

– Ты не увлекайся так, – посоветовал Катер, роясь в сумке, пересчитывая, вероятно, пряники. – Обойдёмся без лихорадки.

«Надеюсь, я его по другой причине изуродовал», – сам себя испугав, подумал Штиллер. Незаживающие раны напомнили ему о печальных вещах, которые хотелось забыть.

– Слушайте, малютки, старика Горрина, – самодовольно закончил оружейник и показал ряд изрядно стёршихся зубов. – Какой урок может преподать врагу смертельная рана?

Бретта ласково похлопала оружейника по языку. Тот замотал плоской головой, внезапно выпустил коротенькие оранжевые уши, словно небольшие флажки, и пыхнул дымком.

– Хватит, хватит, я ещё не ужинал, – довольно прошипел он. – Рискуешь пальцем.

Хигг взгромоздился на стол (стула он просто не заметил) и стал сосредоточенно ждать, когда начнётся какой-нибудь мордобой. Его коллеге Катеру, наоборот, на месте не сиделось: тот заглянул во все углы, оценил обстановку за окном, даже заглянул наверх, как будто ожидал нападения с крыши. Лук в виде расписного посоха с ненатянутой тетивой прятался за плечами под плащом, словно тайный союзник.

– Поговорить можно и за воротами, – наконец не выдержал Катер, – а ещё лучше – на лужайке.

Все удивлённо уставились на него.

– На пустыре перед сгоревшими воротами. Хорошее место, там никогда не случается нападений – ни с неба, ни из-под земли. Небольшой такой… Остров, – Катер подмигнул. – Перекусить там, подумать. Если выйдем прямо сейчас, успеем до рассвета. Или ещё не все в сборе?

Интересно: как только он задал вопрос, Рен сразу почуял, что сейчас произойдёт ужасное. Он не мог предсказать точно, какая за беда явится вместе с принцессой. Но знал: удар отразить будет непросто.

В окне, словно на сцене кукольного балаганчика, возникла знакомая медноволосая фигурка. Глаза Хет были полуприкрыты: она дремала, повиснув в воздухе. Её движениями, несомненно, управляли. Встречаться с магом, который так обошёлся с юной вампиркой, совершенно не хотелось. Но выбора им не оставили. Злой женский голос произнёс:

– Неважно, что решат в Королевском Совете, Биццаро. Я остановлю тебя. Прямо здесь и сейчас.

– Фенна! – воскликнул Хигг расстроенно, будто бы ему неожиданно запретили драться.

Штиллер не сразу понял, о ком речь. А когда вспомнил – не испугался. Пророки казались ему безобидными шарлатанами, а то и безумцами, пожираемыми собственными видениями. Он оглянулся и заметил, что остальные иного мнения о могуществе ясновидящей. Народ был серьёзно напуган. Даже на лице неукротимой Бретты заметно проявлялась мысль о том, чтобы не торопиться и всё хорошенечко взвесить.

– Фенна! – повторил Хигг обречённо. – Что делать будем?

– Страдать и мечтать о смерти, – объявил жестокий голос, доносящийся отовсюду. Штиллер ещё успел недоверчиво ухмыльнуться – патетика казалась ему мелкой разменной монетой – и ощутил пугающее, как шторм, пробуждение могущественных чар. Упало тихое слово:

– Раскаянье.

5.

Рен сидел рядом с матерью, держал её окровавленную пятку в ладонях и ласково втирал в ступню жёлтую мазь, резко пахнущую морем, болезнью и отчаяньем. Мать лежала, поджав вторую ногу и закрыв глаза, с выражением злого удовольствия на лице.

– Всё, чтобы вырастить из тебя достойного человека, душа моя.