Мой граф де Бюсси

И та старушка поутру тоже сильно ругалась, видимо, у нее были на то причины. Но почему? За что? Неужели мой внешний вид – это вид женщины легкого поведения? И тут я увидела возможную причину свалившихся на мою голову бед.

Стрекозу.

В детстве отец часто называл меня непоседой-стрекозой. И очень переживал о том, как же я буду учиться с такой неусидчивостью. Но вопреки его опасениям, школу я закончила хорошо. Не с медалью, конечно, но без троек, что его очень радовало и давало повод похвалиться дочкиными успехами перед родственниками и друзьями.

В прошлом году, на восьмое марта, получив премиальные к празднику, я решила побаловать себя и заглянула в ювелирный магазин. Давно хотела купить подвеску. Золотая цепочка у меня имелась, но я её почти не носила. Плетение там обычное, без вычурности, да и длина около шестидесяти сантиметров, без подвески цепь совсем не смотрелась на моей тонкой шее.

Нагнувшись над витриной, почти мгновенно выловила взглядом из обилия узоров, цветов, мишек, слоников и еще всякой всячины – её, зеленоглазую стрекозу. Решение купить именно эту вещицу на тот момент не вызывало никаких сомнений. Изящная безделица, оказалась прекрасным дополнением к цепочке. Примеряя украшение дома возле зеркала, я с восхищением заметила, что даже цвет глаз у нас одинаковый – зеленый. Стрекоза утонула в ложбинке на моей груди, удлиняя своим весом цепочку, вытянула её в соблазнительный треугольник. После первой примерки, я снимала цепочку только, когда принимала душ и то не всегда. Стрекоза всегда была со мной и, казалось, что в минуты внутреннего напряжения (на работе, когда полный завал и нужно успеть с отчетами к сроку) она успокаивает своим присутствием.

Вынимая монетку, я невольно вытащила украшение наружу. Возможно, именно оно послужила тому, что хозяин таверны так высказался в мой адрес. Может быть, у них тут есть бордель с вывеской: «Золотая стрекоза»? Как знать? Проверять наличие этого места не было никакого желания.

– Во всяком случае, не стоит показывать тебя всем подряд, – разговаривала я с зеленоглазой подругой, укладываясь спать. Тюк, плотно набитый соломой, оказался совсем не таким мягким, как представляла раньше. Любовь в стоге сена больше не грезилась мне чем-то романтичным, скорее – колючим и неудобным. Возможно, я и ошибалась, но проверять на собственном опыте мне теперь уж точно не захочется.

Раньше, засыпая на новом месте, стоило сказать: «Приснись жених невесте!» И тогда обязательно увидишь своего суженного, как уверяет молва. Мне, правда, так ни разу и не повезло его увидеть.

В этот раз я ничего не говорила, но, тем не менее, всю ночь общалась с молодым человеком, которого мы с Роки встретили в своё первое посещение средневековья. Мой приятный сон прервался хрустящим звуком, словно кто-то разрывал лист бумаги на тонкие полоски. Так иногда делала секретарша шефа, якобы успокаивая нервы.

Приоткрыв глаза, увидела, как мой верный друг с восторгом хрупал крупную луковицу, зажмурившись от удовольствия.

– Роки! Что ты наделал?!

Я подлетела к крысу и обнаружила несколько надкусанных им луковиц, разбросанных возле мешка. Видимо, он выискивал самую вкусную из них.

– Кошмар! – воскликнула от ужаса сложившейся ситуации, подхватила Роки на руки вместе с облюбованной им луковицей, и быстренько накинув плащ, проскользнула в дверь. Мне повезло, в таверне было тихо и безлюдно.

Бесшумно пробравшись к выходу, тенью прошмыгнула в дверь и побежала со всех ног подальше, не разбирая дороги. Рассвет пока только подкрадывался, окрашивая город в серый цвет. Легкой дымкой утреннего тумана, словно пушистыми лапами, он шагал вдоль просыпающихся улиц.

Я бежала, не разбирая дороги, пока передо мной, словно из земли, не выросла церковь. Никогда не считала себя набожным человеком. Тут же замерла и уставилась на изящное строение, окутанное несколькими слоями арок, своды которых словно кружево возвышались друг над другом. Над ними – высокие острые шпили, уходящие, будто в небо (туман прятал их концы в себе). Стены, богато украшенные скульптурами, керамикой и живописью, приковывали к себе взгляд. Я шла вдоль них, рассматривая и восхищаясь – никогда не видела в своей жизни ничего подобного. Интересно, остался ли этот храм в моем времени? Если вернусь, то обязательно постараюсь попасть на улицы современного Парижа.

Из-за угла церкви выглянул человек в черной рясе. От неожиданности я вздрогнула и чуть не выронила крыса. Он вцепился в рукав рубахи цепкими лапками, и только это его спасло от падения мне под ноги. Человек в рясе поманил к себе.

Оглянувшись, в надежде, что этот жест предназначался кому-нибудь другому, увидела, что кроме меня на улице никого нет. Сердце тоскливо сжалось и, переступая страх, я пошла к этому странному слуге Господня. Тот нервно поглядывал по сторонам и жестом поторапливал меня. Как только я оказалась рядом, поймал за руку и, склонившись, шепотом спросил:

– Дитя мое, вы умеете петь?

– Что?

– Ну-ка, пропойте: ля-ля-ля! – приказал он тоном, не терпящим возражений. Пришлось повторить за ним незамысловатую мелодию.

– Отлично! А теперь на пол-тона выше! Еще выше!

В школе я одно время (по настоянию мамы) занималась вокалом и даже несколько лет ходила в хор, поэтому сейчас мне не составило большого труда выполнить эту странную просьбу.

– Идемте! – скомандовал он и, схватив крепко за руку, потащил за собой с такой скоростью, будто бы мы убегали от невидимой погони.

Из-за высокой двери храма появился еще один мужчина в рясе и круглой черной шапочке на голове. Он был старше моего спутника и, по-видимому, являлся важной персоной, поскольку тот согнулся перед ним в почтительном приветствии и скороговоркой выпалил:

– Отец мой, я нашел замену Сели. Эта девушка очень хорошо поет.

Окинув взглядом с головы до ног, от которого мне стало слишком неуютно, что хотелось сжаться до размеров Роки и улизнуть куда-нибудь подальше, тот кивнул и ответил:

– Хорошо. Разучи с ней слова. И пусть переоденется в более подобающий наряд.

Мой похититель, не давая опомниться, снова вцепился в меня мертвой хваткой и поволок внутрь церкви. Нас встретила тишина, и только шаги гулко отражались от чистого, выстланного цветной мозаикой пола.

– Куда вы меня тащите! Отпустите, мне больно! – пыталась я вырваться из крепких рук этого сумасшедшего, все еще не понимая сути происходящего.

– Тсс! Я не причиню вам вред, мне нужна помощь. Сегодня торжественная служба, а сестра Сели простудила горло и теперь не может петь, – поспешил он объясниться, но заметив мой ропот, добавил, – О, конечно, понимаю вас. Не беспокойтесь, я заплачу вам за старание. Петь немного, всего два куплета.

Священнослужитель протянул мне серый лист с набросанным от руки заковыристым почерком витиеватыми буквами текст, когда мы оказались в тесной комнате. В ней кроме стола и приставленной к белой стене деревянной кровати, над которой висел темный крест, небольшой тумбы, больше ничего не было. Узкое окно почти не пропускало солнечный свет в эту каморку, и поэтому здесь горели свечи, что стояли, как солдаты навытяжку в простых без вычурностей подсвечниках. Но светили они довольно тускло. Или мне так показалось с непривычки. Зрение еще не адаптировалось к обстановке.

Я, уткнувшись в текст, попыталась разобрать хоть словечко. Теперь понятно, что читаю на французском хуже, чем думала. Мой пленитель понял эту заминку по-своему:

– О, Господи! Вы не умеете читать?

Мне оставалось только согласно кивнуть, подтверждая его догадку. Побледнев и схватившись за голову, тот ретировался за дверь, оставив меня на время в одиночестве.

Не успела перевести дух и немного опомниться от случившегося, как дверь кельи снова открылась, и на пороге возник все тот же (уже знакомый мне) силуэт в рясе, а следом за ним вошла в сером одеянии девушка лет восемнадцати с чистым невинным личиком и сомкнутыми скорбно изогнутыми вниз тонкими губами.

Она смотрела на меня синими, как небо, глазами и, соглашаясь с приглушенным шепотом мужчины, время от времени кивала головой.

– Это Сели. Она научит вас петь, – с этими словами священник вышел, оставив нас наедине.

Сели прилежно принялась за обучения, повторяя за ней построчно фразы, я довольно быстро запомнила текст. Теперь оставалось уловить мелодию и правильно вытягивать нужную тональность.

С этим было сложнее поскольку шепотом девушка не могла мне точно подсказать, как петь. Приходилось наугад тянуть слова. И поначалу у меня не всегда получалось попасть в нужную ноту.

Значительно легче стало, когда Сели с помощью руки показала высоту тона. Когда же она мне искренне улыбнулась, прогоняя печаль с очаровательного личика, я поняла, что справилась.

Вернулся мой мучитель в рясе и, прослушав пение, поблагодарил Сели. Он тоже будто воспрянул духом, а широкая улыбка, оказывается, очень шла его серому лицу. Девушка выскользнула за дверь и исчезла, священник проводил меня в другую комнатку, которая мало чем отличалась от предыдущей. Разве лишь тем, что в ней находился еще и вытянутый вдоль стены тонкий шкаф.

– Отдохните, переоденьтесь. В шкафу найдете все необходимое. Я приду за вами к сроку.

Затем он поспешно вышел, и тут я услышала скрежет замка. Меня заперли!

«Боже, но за что мне это все?» – пронеслась в голове обиженная мысль. Вздохнув, скинула плащ на кровать. Роки освободившись от моих объятий кинулся рыскать по клетушке, осваивая новое пространство. Я его крепко сжимала под плащом, чтобы он не убежал и не выдал себя во время занятий пением. Ведь неизвестно, как на моего друга могла среагировать набожная барышня – Сели. Лишнего крика и шума вокруг крыса очень не хотелось слышать.

– Вот так-то, Роки! Мы с тобой избежали тюрьмы и почти избежали сумы, а вот от плена отвертеться нам не удалось. Хоть бы уж не обманули и, правда, заплатили. Денежек у нас с тобой, словно кот наплакал… – вздохнула я и открыла шкаф. Как и предполагала, там оказалась ряса. Две, грубые на ощупь, белоснежные рубашки, словно отстиранные «Тайдом», как в навязчивой телерекламе, висели на крючках рядом с серой, такой же, как у Сели туникой.

Я скинула юбку и заменила свою мягкую рубашку грубоватым нижним платьем, доходившим мне до щиколоток. Натянула колючие короткие чулки с завязками и мягкие кожаные туфли, которые пришлись почти в пору, теперь моим ногам было тепло и почти уютно. С туникой и манто я тоже довольно легко справилась, хотя никогда в жизни бы не подумала, что так сложно вырядиться в монашеский наряд. С капюшоном пришлось повозиться, не знала, что он надевается отдельно от туники и прикрепляется к ней булавками.

Что же касается головного убора, то я никак не могла взять в толк, как его закрепить ОДНОЙ «иголкой», чтобы он не съезжал и к тому же еще прятал под себя мои волосы, которые все время выбивались наружу.

Не знаю, сколько бы еще продолжалась моя мышиная возня, но терпение кончилось значительно раньше. Зашвырнув в сердцах в угол непослушную ткань, я вспомнила о том, что надо бы спрятать крысенка, пока есть время. Ведь меня могли забрать отсюда надолго, а если его заметят – беда.

Подхватила своего друга, увлекшегося жеванием бумаги, и, выдерживая его сопротивление и отчаянную попытку сбежать, привязала малыша при помощи носового платка к ножке кровати за лапку. Сверху бросила на него свой плащ.

Роки возмущался, взывая к моей совести, но уже через некоторое время притих.