Всё укроется снегом белым…

– Вот вы на время, а мы просили эту комнату, с мужем разошлись, а живём вместе, не по-людски это.

– Валя, я не добивалась, чтобы вам не дали эту комнату. Мы сюда переехали не от хорошей жизни, и будем жить, пока не дадут квартиру или не найдём что-то подходящее. Я думаю, всё будет хорошо.

– Вы думаете? – Она стояла в моих открытых дверях, а тут ушла, только двери не закрыла, и я слышала, как она говорит в коридоре:

– Вот Слава вернётся, узнаете, как здесь хорошо.

И сердце у меня сжалось.

Я раскладывала вещи. Каждую держала в руках, чтобы найти ей место. Коробки выбрасывать не пришлось, я составила их в углу, и в них была сложена вся наша одежда.

Рубашки лежали сверху, аккуратно сложенные, а всё остальное приходилось вынимать, чтобы найти какую-нибудь вещь. Почему-то меня это не раздражало, я непоколебимо верила – мы здесь временно, я потом годами верила в это изо всех сил.

Но в то, что мы с Витей навсегда вместе, я поверила ещё в Соломенной сторожке. И теперь, когда мне попался пакет с его документами, я сложила их в общую папку.

Это была его жизнь до меня. Табель за четвёртый класс со всеми пятёрками, диплом – почти все пятёрки, свидетельство о браке, свидетельство о разводе. Паспорт, военный билет, водительские права. И вдруг – его письмо маме в сорок пятом году, когда он уже почти четыре года её не видел.

Это был просто крик детской души: «Мама, приезжай поскорей, мы с Ликой очень скучаем». Про четвёрку по изложению, и опять: «Мама, приезжай!»

И приписка кого-то из взрослых – «Приезжай, Таня, дети извелись совсем».

Ему тоже не хватало материнской любви. Правда, мне досталось от отца столько любви в раннем детстве, до войны, что хватило на всю жизнь. И ещё я собирала любовь по капле у соседей, у мам своих подруг.

У него, наверно, этого не было. Я долго не могла выпустить письмо из рук. Зачем-то он хранил его при живой матери!

А потом сложила так, как оно было сложено, и вернула в наши общие документы.

Я ждала приезда Славы со страхом. Всегда боялась пьяных, а их почему-то непреодолимо тянуло ко мне. Правда, в доме никто не пил, и двор наш не видел пьяных. И улица – может, потому, что это была еврейская окраина.

На Высших курсах ребята пили здорово, но это были свои, родные пьяницы. Когда они забредали ко мне в поисках женского тепла и понимания, я не пугалась. И не кричала радостно, как вначале:

– Да! Войдите! – А сама выходила за дверь.

Пьяных не впускала:

– Пойди, поспи, потом придёшь, я тебя чаем напою.

Действовало безотказно. Ни крика, ни ругани. Кто приходил за обещанным чаем, а кто-то спрашивал на занятиях:

– Свет, я тебе ничего такого не говорил? Помню, что заходил, а что говорил, не помню.

– Да нет, ничего особенного. Сказал, погаси свитло, гарна ты жинка, только с мужиками больно строга.

– Вот дурак! Ты не сердишься?

– Ну что ты, я большая, всё понимаю.

Вот с чужими не было никакого сладу. Дочка моей давней подруги, у которой я часто останавливалась, когда приезжала в командировки, учила меня:

– Ну что вы так запыхались, Светочка, опять бежали от пьяного на улице? Надо было сказать ему – отвали налево!

– Почему налево?

– Боже мой, все так говорят!

А сейчас такой фрукт будет за стенкой каждый день.

Но ведь Витя рядом, может, ещё обойдётся…

Он приехал ночью, утром мы встретились в коридоре. Был высок и опрятен, ничего отталкивающего.

– Здравствуйте.

– Добрый день. Вы наша новая соседка, Витина хозяйка, очень приятно. Знаете, у нас очень хорошая квартира, тепло невероятно! Стояк видите? Всегда горячий. Конечно, нет ванной и горячей воды, но это можно организовать. Смотрите, вот здесь сложить стенку, поставить ванну, мы с Витей всё сделаем сами, и получится не так дорого. Мне одному не потянуть, а тут бабы вокруг, извините, женщины.

– Знаете, Слава, мы меняем квартиру в Ростове на Москву и, скорее всего, переедем. Денег у нас хватает только на жизнь. Да и дом, Витя говорит, скоро поставят на капитальный ремонт. То ли в будущем году, то ли через год. И у всех у нас будут отдельные квартиры!

– Сказки это, мы про капитальный ремонт десять лет слышим. Не надейтесь, фасад покрасят, лестничные клетки вымажут краской, галочку поставят, и всё.

– Извините, мне пора! – И я побежала на кухню с чайником.

Ничего страшного, тоже будет свой пьяница. Да разве он сможет меня обидеть? А что ссорятся они с Валентиной, ничего удивительного, это же только у нас – люди развелись, а разъехаться не могут.

Нина приехала за ключами. Оглядела сверкающую чистотой комнату:

– Ну у тебя всегда чистота и уют получаются из ничего.

– Приходится. Из «чего» я бы лучше сделала.

– Сделаешь ещё. Плохо, конечно, что нет горячей воды. Но квартира тихая, если все на работе, тебе никто не будет мешать.

– К сожалению, здесь по большей части все дома. Ничего, я умею ладить с людьми.

– А как Витя?

– Витя – вообще! – произнесла я бессмысленную фразу.

Но Нина поняла.

– До сих пор – вообще?

– Да, знаешь.

– Тогда всё в порядке!

Попили чаю, попрощались, обещали звонить друг другу, и я убежала по своим делам.

Вернулась к пяти часам, только вермишель бы сварить к бульону до Витиного прихода.