Дом, которого нет

Жена ему польстила, на самом деле она была уверена, что вероятности нет никакой, она равна нулю без сотых и десятых: этот дурак постоит на снегу, сжимая в руке белую пластмассовую безделушку, пощёлкает ею туда-сюда и вернётся в дом не солоно хлебавши – расстроенный, разочаровавшийся в жизни, лишённый надежд на будущее…

– Как у тебя всё легко и просто… – Лидия возобновила приевшийся разговор, лёжа на диване. – Хорошо вот так, ни о чём не париться: сварганил неизвестно что – побежал скорей запускать… Может твои фокусы опасны для жизни… Ну понятно, раз детей нет, можно ворочать всё, что угодно… А жену не боишься вдовой оставить? Меня тебе не жалко?

Станислав сразу сделался хмурым, самодовольный вид куда-то исчез, глаза заблестели, появилось желание спрятаться от стыда. Зачем надо было поднимать запретную тему именно сейчас – две запретных темы, они, как удар ниже пояса.

– Это моя вина… – сказал он, – насчёт детей… Я знаю.

– Перестань…

– Да-да, моя. С тобой всё в порядке, хоть ты говоришь дело в тебе… Я уверен, что именно во мне, странно, и почему ты не ушла от меня до сих пор? Может ещё успеешь: сорок два – не предел, родишь от человека – нормального, не шизофреника, без этих глупых идей, экспериментов, вычислений, без этих дурацких опасных для жизни приборов и прочего хлама…

Лидия вскочила с дивана с раскрасневшимся лицом.

– Ну ты точно идиот! – Она скрылась за дверью ванной, шандарахнув ею со всей силы, так, что с боку наличника треснула штукатурка, послышалось, как она запирается, после чего настала тишина. Кураев тяжело задышал, взгляд остановился на ковре – на фрагменте орнамента, похожем в совокупности на львиную голову, несуществующий в природе цветок и одновременно кривоногую банкетку, в точности такую же, что стояла возле его ноги.

Он приблизился к ванной комнате.

– Лидуш! – Его тело привалилось к двери грудью, плечом, щекой, рука тихо постучала костяшками. – Лидуша! Прости меня, дурака, я повёл себя глупо…

Молчание за дверью продолжилось.

– Лидуш! Открой, золотце… Уже без десяти два, мне пора запускаться. – Стас прислонился спиной, теребя свитер на животе. – Помнишь, как Гагарина показывали? Он тогда произнёс: «поехали». Интересно, что сказала ему жена напоследок…

Дверь отворилась. Глаза у Лидии казались заплаканными, но тщательно протёртыми полотенцем. Она тут же произнесла:

– Жена сказала: подключай свою шарманку, иначе сегодняшнему двадцать четвёртому январю не будет конца!

Стас, окрылённый и одновременно взволнованный, воткнул вилку в розетку, блок негромко загудел, всё, находившееся поблизости, едва заметно шевельнулось. Испытатель продолжительное время с интересом безотрывно наблюдал за началом действий, ведомых ему одному, потому что со стороны казалось идиотизмом – стоять и сосредоточенно пялиться, к примеру, на утюг после подсоединения того к розетке. Наконец он аккуратно приложил ладонь к поверхности и повернувшись к Лидии прошептал:

– Работает.

Затем он тепло оделся, не обойдя вниманием каждую застёжку, натянул шапку из енота с развязанными ушами, обул дутые сапоги, подержал задумчиво пульты в обеих руках, будто примерялся: правой рукой – туда, левой – обратно.

Пара вышла на воздух. Северо-западный ветер успел нагнать немалый покров на открытую территорию – площадку для запуска человеческой плоти сквозь временну?ю прослойку в ушедшую действительность. Выглянула луна – изогнутый бочок освещённой её части, доказывающий насколько крива сама Земля. Лидия была в пушистых рукавицах, испытатель – без, для него являлось важным осязание двух маркеров – чёрного и белого, отчётливость выступа кнопок, главное – не нажать их преждевременно от избыточного мандража, не зарубить всё дело.

Кураев забрался на бугор, накиданный лопатой, как на пьедестал и повернулся лицом к Лидии, стоящей безо всякой готовности – в нетерпении побыстрее отделаться и вернуться в дом. Он слегка переминался, выравнивая ногами площадку, сердце стучало – напоминало старт начинающего спортсмена перед состязанием, открывающем дорогу к карьерному взлёту. Он выдыхал, собирался с духом, переминал леденеющими от мороза пальцами правый пульт управления, снова захватывал ртом скребущий по нёбу холодный воздух. Сейчас, ещё немного, думала она, и мы наконец погасим этот чёртов свет во всех окнах, от которого давно устали глаза. Стас, конечно, помучается немного, но мы что-нибудь придумаем: есть знакомая врач, выпишет антидепрессанты, возьмёмся его успокаивать, настраивать на новый лад, поможем совместными усилиями избавиться от пустой траты драгоценного по нашим дням времени.

– Приготовился к полёту, Гагарин? – язвительно спросила жена.

– Ну что… – Он виновато улыбался. – Поехали? – Правая рука прижалась к груди, палец бессмысленно вдавил никчёмную кнопку.

Сначала она не поняла, что произошло: зимний пейзаж с нерукотворным орнаментом из застывших сосулек на оконных отливах, с запорошенными холмами, похожими на яйца в лукошках, хранящими под собой до весны кусты спящих растений, с серой изнанкой забора из профилированного листа, с мерцающей Большой Медведицей и тучей, скрывающей остальные созвездия, содержал в себе прежний состав, кроме одного – в нём отсутствовал человек в зелёном пуховике с маркерами в руках.

– Что?! – Лидия почти бесшумно, осторожно, как по битому стеклу, подкралась к месту отправки, к следам сорок седьмого размера: два ряда свежих отпечатков, прерывающихся на холме, отчётливо читались, рисунок протекторов обуви не покрылся пока ещё ни одной снежинкой. Сердце жены забилось – так стучат кулаком, по рёбрам, по лёгким, по позвоночнику изнутри, стук отдавал в виски. К взрыву снаряда приравнивалось не только появление бородатого мужика из ниоткуда, но также исчезновение в никуда.

Когда она немного пришла в себя, ей захотелось звонить во все службы экстренного реагирования, разбудить Вишнякова, чтобы срочно приехал, немедленно приехал, ни секунды не мешкая. Или рвануть самой, неважно куда, к сестре, к матери… Она, хватаясь руками за воздух, подбрела к машине, нащупала дверь, долго её дёргала, после чего догадалась достать ключи из кармана, забралась в салон и уставилась вперёд, решая: так что же сейчас делать… Она завела Рено. Лобовое стекло успело затянуться мохнатым инеем, дворники по нему проскребли, как по наждаку грубого абразива, включила обдув на полную мощь – в машине было гораздо теплее, чем на улице. Она обещала дождаться, окоченеть на морозе, пока он не вернётся, стоять и ждать, пока он не вернётся. Но она же тогда не знала – думала, что это всего лишь игра слов, пустая болтовня, никто не собирался исчезать, и стоять на морозе соответственно тоже никто не собирался.

Дворники хрустели инеем, обзор проявился лишь за талой полосой в нижней части стекла – это надолго, здесь понадобится ручной скребок для освобождения из ледяного бункера, сзади ещё одно препятствие – закрытые ворота, с той стороны понадобится лопата, чтобы их распахнуть во всю ширь. Лидия заглушила двигатель, вывалилась из машины и на онемевших ногах побрела назад, к месту происшествия. Следы сорок седьмого размера припудрились падающим снегом. Внезапно её сковал новый приступ страха: сейчас всё зависело от блока, от чёртова блока – возвращение Стаса. Она метнулась в дом, с громким топотом подбежала к прибору, выдохнула: блок гудел тихо, умиротворённо, в этой коробочке вмешался мир, мост между мирами, ларец с кощеевой смертью. Лидия прикоснулась ворсом рукавицы к поверхности, тут же отдёрнула руку – вспомнила, что муж настоятельно просил никогда к нему не прикасаться. Засеменила обратно на улицу, прошла по отмостке, прислонилась спиной к стене, сидя на корточках, потому что ноги не держали, надвинула ворот свитера и капюшон на лицо, скукожилась. Если муж не вернётся, она замёрзнет у этой стены под слоем снега, оставив в неясности тех, кто возьмётся за безуспешное расследование. Веки становились свинцовыми, ночное затишье оказывало усыпляющее воздействие, лишь ветер изредка завывал, чем тоже убаюкивал.

– Лида! Лид!

Она резко очнулась. Стас стоял перед ней, возбуждённый, всполошенный, заведённый. Муж тащил её вверх за плечи, что-то кричал, радовался, Лида почувствовала, как оторвалась от опоры под ногами и повисла в его огромных руках.

– Лидуня, я сделал это, я создал, я – гений! – Он потащил её на утоптанное место возле машины. – Потанцуй со мной! – Попытка вальсировать не увенчалась успехом, оба завалились в сугроб, перепачкались в снегу с ног до головы.

– Сумасшедший… – засмеялась она. – Какой же ты сумасшедший!

– И пой!

– Что петь?

– Да что угодно! «О боже какой мужчина» – про меня пой! Ты знаешь кто твой муж? – Стас начал её трясти за плечи. – Твой муж – великий человек! Если бы ты видела какая у них луна… У нас… ну что это за луна, – махнул он рукой, – жалкий серп за облачной пеленой. Вот у них действительно – Луна, кратеры разглядеть можно. Ты думаешь вокруг здесь всегда были дома? Ничего подобного! Там впереди сплошное пустое поле, заросли только кое-где. А там… – Стас потащил её на дорогу через узкий проём упирающейся в сугроб калитки. – Вон там пятачка не было! Канарейкины там не жили! Там было открытое пространство с бурьяном, со всех сторон окружённое посадками или орешника, или тёрна – это потом всё трактора укатали, оставили только кучки посадок кое-где… – Он развернулся лицом к воротам. – Соседи – там есть и там есть, – показал вправо и влево. – Домики деревянные, древесина ничем не крашенная, не то, что сейчас срубы – рыжие да бордовые. – Снова притащил её за руку во двор, запыхался, присел на скамью, облокотился рукой о колено, начал показывать дальше. – Вон там у них заборчик-развалюшка, сараи позади нашего дома получаются, сюда, к нам выходит единственное оконце. Соседние дома примерно одинаковые, не то, что сейчас. Как жалко, что я не взял камеру – заснять эту всю красоту, побоялся, что посторонние устройства могут отрицательно повлиять на ход эксперимента.

– Стас, Стас, ты слышишь меня? – Лида ухватила его за болтающиеся уши меховой шапки. Он замолчал. – Ты просто гений, Стас! Ты – сумасшедший гений! Ты – великий гений! Прости меня, прости, что до последнего не верила в тебя! Я ошибалась…

Муж продолжал выравнивать дыхание, сегодня он истощил последний запас энергии, ему понадобится передышка. Лёгкий ветерок взвил с плоских поверхностей снежные искры и понёс по своей траектории, снова роняя. В сумерках мелкие детали блекли, в углах, скрытых от источников света, сгустилась тьма. Кураев поднял на свет уставшее лицо, взгляд его обежал по сторонам, затем он произнёс:

– Что-то холодно стало резко, или я не замечал?

– Всё, хватит на сегодня, пойдём отдыхать! – Лидия повела его внутрь. – Тебя там никто не засёк? Снег жутко скрипучий, предательский…

– Я там, конечно, наследил… – Он позволил ей снять с себя верхнюю одежду. – А сапоги у меня с современными протекторами и надписью на подошвах английскими буквами китайского производства. Ой, дура-а-ак… – Он остановился в испуге.

– К утру всё снегом заметёт, – попыталась обнадёжить Лидия.

– Радость моя, это здесь пурга гуляет, там – сплошное затишье. Во будет людям сюрприз – анчутка бродил по окресностям…

– Анчутка – не самая худшая версия, могут подумать – диверсант из английской разведки приземлился с парашютом неподалёку. Вот мои старушки переполошатся…

Кураев тяжело вздохнул, сидя на стуле в размышлении возле остывающего блока, он приложил к нему ладонь, будто проверял степень затраченной мощности, снова огляделся по сторонам.

– Ну что, вернутся с веником, всё замести?

– Сиди! – испугалась она, прекрасно понимая – второго такого эмоционального потрясения в один день она больше не выдержит.

Он ещё долго ворочался под уютное расслабленное сопение жены, сравнимое с медитацией: с плеском волн, с шелестом деревьев от внезапного порыва ветра, с шумом морского прибоя, бьющегося о скалы… Погружению в сон препятствовали навязчивые видения, мелькающие перед закрытыми глазами, сродни повторяющимся слайдам – маленькая избёнка под гигантской луной: вид сзади, вид сбоку, вид спереди, оставшаяся в прошлом, как обманчивое звёздное небо, что открывается нашему взору – по большей части этих звёзд давно не существует, вместо них мерцают новые, заново сформировавшиеся, молодые, свет которых никто никогда не увидит, даже самые последние потомки на Земле. С открыванием глаз изба исчезала, появлялся проём незадёрнутого окна с очертаниями фикуса и пальмы на подоконнике – иллюзии тропиков на фоне белой скопившейся снежной массы за нижней частью стекла, похожей на пески в пустыне. Пальма постепенно блекла, блекла луна, светлый прямоугольный проём таял в облаке сновидений, блекла изба…

На следующий день часы бодрствования семейства Кураевых продолжали не совпадать: Лидия вовсю занималась по дому, тогда как Стас, укрытый с головой одеялом, блуждал в дебрях беспробудного глубокого сна. В доме появился порядок за исключением бедлама в границах заваленной тахты, и компьютерного стола с полками, на коих создавалось немыслимое; каждый валяющийся без дела винт мог оказаться жизненно важным в процессе переноса материального объекта из одного пространства в другое.

Аромат свежего супа с фрикадельками разлетелся по всем комнатам, остатки прокисшего рассольника были спущены в канализацию. Лидия протёрла холодильник от плесков – её слишком занятый муж черпал половником суп прямо внутри камеры, цепляя им по пути полки и стенки, шлёпая варёными огурцами прямо на стекло.

– Ещё одну неделю мы будем работать на дистанционке – московское начальство звонило, – оповестила она за обедом.

– Я только этому рад.

– Чего же тут радостного? Наверняка выйдет меньше по зарплате. Как мне надоели эти карантины, изоляции, меня угнетает эта безвылазность, да ещё зима… Я гулять хочу среди людей, ходить в кино, на концерты, ездить в путешествия… Это тебе комфортно годами сидеть в одном и том же углу, не нуждаться в общении с людьми, а мне светит депрессия. Будем с тобой сидеть напа?ру, как бирюки… – Лидия уставилась в окно, сосредоточив взгляд на ежедневной заставке в виде глухого серого забора.

– Бирюк – это одиночка, – пояснил Стас. – Сказать «мы с тобой – бирюки» то же самое, как, например, сказать «полчище отшельников», или «стая одиноких волков». Тем более, я думаю, скучать тебе не придётся, для тебя есть задание: собрать какие-нибудь гостинцы, может лекарства, одежду, детское питание… Хочу познакомиться с твоими историческими родственниками, оказать им помощь, накормить детей. Как ты вчера сказала: «я – муж вашей правнучки»?