Рояль в горах

– Мама, ты чокнулась? А где Вадик будет жить?

– А где буду жить я, тебя не интересует? – по-детски жалобно спросила Алла Витальевна и сама смутилась: Катя не участвовала в принятии судьбоносного решения, чего с неё спрашивать.

Год назад, после грандиозного скандала они договорились не вмешиваться в жизнь друг друга. И дочь старательно избегала общения с матерью. Не позвонила даже когда в годовщину смерти отца приехала на его могилку…

Муж Аллы Витальевны не пережил уголовного суда над любимым внуком Вадимом. Обширный инфаркт разорвал ему сердце за считанные минуты. «Скорая» констатировала смерть и увезла Аллу Витальевну в сильнейшей истерике.

Почти полвека Алла знала, зачем просыпается утром, для кого готовит, прибирает, стирает. Знала, на чьё плечо можно положить голову, к чьей груди прижаться. Работа – это так, чтобы без пенсии не остаться, главное в жизни семья. Муж был тихим, покладистым (непонятно, в кого Катя выросла такой строптивой), казался незаметным, а оказался незаменимым.

В образовавшуюся пустоту хлынул нестерпимый холод одиночества. От этого холода Алла оцепенела так, что не сразу сообразила, чего хотят от неё родственники. А хотели они, чтобы замороженную горем Аллу признали психически больной и недееспособной. Мысль, ясное дело, исходила от нового супруга Кати – хронического эгоцентриста. Ему очень хотелось отселить куда-нибудь избалованного пасынка. Вадик уезжать из родного дома (на самом деле – от питерских дружков) в Москву отказывался. Там ведь бабушка контролирует, жить учит. Вот если бы столичная квартира опустела…

С этой идеей и пачкой денег (кстати, оставленных в наследство отцом) Катя обратилась к главврачу психиатрической клиники. Старый доктор с внешностью аристократа и соответствующими манерами денег не взял. Он познакомился с Аллой Витальевной, признал её вполне нормальной женщиной, которой нужны лишь время и душевное тепло, чтобы прийти в себя, и установил над ней собственную неформальную опеку. Так началось их общение.

Это были не медицинские приёмы, а редкие встречи двух пожилых вдовых людей. Несколько раз они погуляли в парке, сходили в театр, но чаще беседовали по телефону. Можно было бы сказать, что между ними установились доверительно-дружеские отношения, если бы не маленький нюанс: Алла врача обманывала. Самым, что ни на есть, бессовестным образом врала. Можно даже сказать подставляла под неприятности: сильнодействующее снотворное, которое ей при личных встречах давал доктор, она не принимала, а с далеко идущей целью складывала в коробочку.

К этой цели Аллу Витальевну толкало чувство жгучей обиды на дочь. Катя хочет от неё избавиться? Что ж, Алла сама уйдёт. Быстро, безболезненно, а главное – красиво. Не будет расплющенного трупа упавшей с крыши старухи или повешенной с высунутым языком. Алла Витальевна расстанется с этой жизнью элегантно: в лучшем своём наряде, на чистой постели, уснёт и не проснётся. Собранных за год таблеток хватит наверняка. Вот тогда они все поймут…

Кто поймёт и что именно, Алла представляла не совсем чётко, но образ утопающего в цветах гроба с рыдающей над ним дочерью почему-то утешал. Хотя и не было уверенности, что Катю действительно охватит глубокое раскаяние. Зато любезному доктору неприятно будет узнать, на что пошли прописанные им таблетки. Вдруг он пострадает из-за Аллы?.. На этих мыслях Алла Витальевна начинала колебаться, но не отказывалась от задуманного. Ах, да что там! Не всё ли равно, что будет после? Решение принято, осталось только выбрать подходящий день, точнее, ночь и не струсить в последний момент. Какое время считать подходящим, Алла пока не решила, но была уверена: сразу почувствует, когда оно придёт…

Хорошо продуманный план нарушил яркий рекламный буклет. Он выпал из почтового ящика и дохнул в лицо морским бризом. На обложке красавец лайнер горделиво плыл под витиевато выведенными буквами: «С нами Вы побываете в раю!» Слоган показался Алле Витальевне знаковым. Она вспомнила слова заботливого доктора: «Неважно, сколько минут жизни у вас впереди. Важно, какова на вкус та, что здесь и сейчас».

Много ли было в жизни Аллы вкусных мгновений?

Страстной любви она не знала – вышла за первого, кто сделал предложение. Получилось удачно, но… пресно. Дочь родилась так тяжело, что о других детях даже думать не хотелось. Вот и тряслась над единственным ребёнком, а в благодарность получила расчетливую подлость… Всего два по-настоящему счастливых события вспомнила Алла: день, когда муж принёс ордер на квартиру, и день, когда она вышла на пенсию. Расставаясь с тесной комнатушкой в коммуналке и – через тридцать лет – с душным кабинетом в архиве, она чувствовала себя птицей, вылетающей из клетки на волю…

Вспомнив позабытый вкус свободы, Алла внесла изменения в сценарий своего развода с жизнью. Какая разница, где будут выпиты заветные таблетки? Так ли уж важно, в какой конкретно день она ляжет рядом с мужем на Востряковском кладбище?.. Зато, прежде чем попасть в ад, она побывает в раю.

На срочную продажу квартиры, покупку круиза и сборы ушло всего несколько дней. Оставшиеся до вылета сутки Алла Витальевна провела в дорогом отеле…

Катин голос в мобильнике наполнился паникой.

– Нет, ну ты всё-таки сумасшедшая! Ребёнок всего месяц как из тюрьмы вышел, его поддержать надо.

– Ребёнку под тридцать, пора научиться самому о себе заботится.

– Дети всегда остаются детьми… Ты что и, правда, в Италии? Перезвони мне немедленно, надо поговорить, и больше не шути так глупо насчет квартиры.

Короткие гудки запищали в ухо. Вихрь противоречивых чувств заметался внутри, растворяя былую решимость… Вдруг лайнер издал короткий низкий гудок. Словно кто-то сильный и уверенный добродушно рявкнул на Аллу Витальевну:

– Не дрейфь, старушка! Тебя ждёт каюта «люкс» и место за капитанским столом. Роскошные бассейны и кинотеатры, профессиональные музыканты и повара, вышколенные стюарды и аниматоры – к твоим услугам! Сто шестнадцать дней ты будешь комфортабельно жить и весело проводить время, не подсчитывая расходы и не упрекая себя за расточительство. Ты увидишь Испанию и Бразилию, Аргентину и Уругвай, Австралию и Новую Зеландию, Намибию и Сенегал, Португалию и Францию… Разве не этого ты желала в далёком советском детстве, даже перед самой собой стыдясь легкомысленной буржуазной мечты?..

Едва слышный «бульк» был ему ответом. Таксист проводил мобильник взглядом, пожал плечами и подхватил чемоданы пожилой синьоры, одетой дорого, стильно, но с лицом женщины бедной и несчастливой. Ох, уж эти загадочные русские…

У трапа Аллу Витальевну встретили улыбающиеся стюарды в белоснежных форменных одеждах. Она протянула документы, ещё раз с восхищением оглядела внушительную махину лайнера. И вспомнила как, изучив рекламный буклет от одной глянцевой корки до другой, позвонила своему любезному доктору узнать, что означает Costa Deliziosa. Доктор не удивился, не спросил: с чего она решила, будто он знает итальянский, просто сразу ответил:

– Восхитительный берег. Где вы это услышали?

– Да так… в рекламе, – уклонилась от ответа Алла.

– Как спите? Дать вам ещё таблеток?

– Спасибо большое! С таблетками сплю прекрасно, но пока ещё не все израсходовала.

– Я очень рад, – доктор действительно радовался, ведь это был единственный в его практике случай, когда от бессонницы помогала смесь мела с сахаром. – Тогда давайте встретимся без повода. В парке завтра ярмарка…

Алла от встречи отказалась и вскоре уехала, не прощаясь, туда, где ждал её белоснежный «Восхитительный Берег», острым носом устремлённый в сверкающую синеву моря…

Талисман

«– Простите, не поверю, – ответил Воланд, – этого быть не может. Рукописи не горят…»

    Михаил Булгаков,
    «Мастер и Маргарита»

Доводилось ли вам бывать в сибирском городке Прокопьевске? Нет? Вот и я там не бывала. Но в Прокопьевске живёт мой друг – писатель Анатолий Ярмолюк. Был он когда-то и оперативником, и журналистом, и церковным звонарём, и… много кем был Анатолий, прежде чем начал писать рассказы. По этим рассказам легко представить себе город Прокопьевск: космический холод зимой, африканский зной летом; под землёй уголь, над землёй вороны, между ними люди, веселые и грустные, добрые и не очень… Словом, разные, как в любом другом городе, не только Прокопьевске. И, может быть, в тех, других городах даже есть такие же люди, как писатель Ярмолюк, который непрестанно кого-нибудь спасает.

В студеные зимние дни, например, Ярмолюк спасает ворон. Замерзшие птицы, случается, во сне теряют сознание и падают на землю. Анатолий рано утром выходит на улицу, подбирает их, отогревает за пазухой и отпускает обратно на волю. Вороны улетают, но потом снова замерзают и падают, а писатель их опять поднимает и пристраивает себе под тулуп погреться – и так, пока на улице не потеплеет. Хорошо, что вороны не все поголовно до упаду мёрзнут. За зиму штуки три-пять, не больше. У них, как уверяет Ярмолюк, внутри имеется некий природный механизм для сохранения тепла. Человеку с морозом труднее сладить. Окажешься в сибирской степи наедине с лютой стужей – всё, верная смерть…

Однажды зимой под Прокопьевском погиб цыганский табор. Весь целиком, с малыми детьми и стариками. Что там вдруг стряслось у ромал – неизвестно, только вопреки всем цыганским традициям в самые жуткие февральские морозы табор оставил теплый дом на окраине Прокопьевска и скрылся в метельной мгле. Нашли их, окоченевших, всего в семи километрах от города…

Может, тот случай сильно повлиял на Анатолия, может, просто от душевной потребности помогать, только стал писатель Ярмолюк в городе Прокопьевске ярым цыганским правозащитником. Документы оформить, работу подыскать, перед властью заступиться или разрулить непростые отношения с местными – за этим все цыгане стали первым делом к Ярмолюку обращаться. Так что он не удивился, когда на стук открыл дверь и увидел на пороге многочисленную семью своих соседей – цыган. Загомонили все разом, горячо и тревожно.

– Стоп, – Ярмолюк показал на старшего, деда Ивана, – ты говори. Что случилось?

Из сбивчивой речи Анатолий узнал, что утром полицейские увели дедова внука Алексея. Обвинения не предъявили, наручники не надели. То ли арестовали, то ли нет – непонятно. Но Алексей ни в чем не виноват! Не крал, не мошенничал, наркоту не толкал и вообще в Прокопьевск только вчера вечером приехал…

Бывший оперативник не очень-то поверил в рассказ, но пообещал узнать, что к чему; остались у него связи в органах.

– Разберусь, – пробасил Анатолий, натягивая тулуп. – Не ходите за мной в отделение. Сам к вам приду.

Дежурный, просмотрев записи, никаких данных о задержании Алексея не обнаружил. Нашлась пропажа в кабинете следователя. С порога Ярмолюк понял, что полицейский с цыганом достичь согласия, ясное дело, не могут.

– Читай, – раздражённо тыкал пальцем в ворох бумаг полицейский. – Что тут написано?

– Гражданин начальник, – таращил в ответ чёрные очи цыган, – ничего не понимаю!

– Русских букв не знаешь? Или своего языка? Тут ведь русскими буквами цыганские слова написаны или нет? – горячился следователь.

– Буквы знаю, слова знаю, а что написано никак не пойму! Отпусти, я ничего не сделал, только вчера приехал…

– Все вы «только вчера приехал»!

Писатель пожал руку бывшему коллеге и оглядел заваленный какими-то бумажными клочками стол.

– Вот, – следователь возмущенно сгрёб бумаги и потряс ими перед Анатолием, – надо сдать в архив дело одного карманника, а мы не можем прочитать его переписку. Четыре года ловили. Этот цыган как волк-одиночка погоню нутром чуял: только очередную лёжку накроем, а его там уж нет, одни записки. В них, может, имена какие, адреса… Надо бы перевести на русский. Алексей грамотный, я знаю, он с моей дочкой в одном классе учился, а тут «дурака включил» и мозги мне компостирует.

– Всё он понимает! – усмехнулся Ярмолюк. – Но, как любой цыган, ждёт от власти неприятностей, потому на всякий случай притворяется. Дай, гляну.