Единородное Слово. Опыт постижения древнейшей русской веры и истории на основе языка

В качестве примера можно напомнить, что и спустя десятилетия после моавитских событий, при иудейском царе Ахазе, человеческие жертвоприношения среди иудеев не прекращались. Сам Ахаз «всецело отдался господствовавшему злу: воздвигал идолов Ваалу и приносил в жертву Молоху собственных детей в долине Еммоновой» /54/. И значительно позднее, при царе Иоакиме, «под самыми стенами Иерусалима опять раздавалось дикое торжество безумцев, приносивших своих детей в жертву Молоху» /55/.

За обличение сограждан в этих страшных культах пророк Захария был забит камнями «между храмом и жертвенником» /Мф 23:35/, а пророк Исаия, по преданию, распилен пополам /56/.

Такие способы расправы с инакомыслящими и иноверцами не были единичными в истории древних иудеев. И пророк Исаия не единый, кто принял от их рук столь мученическую смерть.

Во время войны с аммонитянами (родственными, как помним, по прародителю Лоту части населения моавитян, их соседями и зачастую союзниками), их столица Равва и прочие города были разрушены израильтянами, а народ, бывший во взятых городах, вывели и клали «под пилы, под железные молотилки, под железные топоры» и бросали в «обжигательные печи» /2 Цар 12:31/.

На иудейских жертвенниках всесожжений в разные периоды истории приносилась в жертву не только кровь животных, но и человеческая кровь. «Библейская энциклопедия» сообщает со ссылкой на книгу Левит /4:12–13/, что «священный огонь, обычно горевший на означенном жертвеннике, постоянно поддерживался» /БЭ, с. 257/. Как тут не вспомнить Заратуштру и его осуждение захватнических народов с их жрецами, требующими от народа обильных кровавых жертв!

Кровь с жертвенника отводилась в поток Кедрон, и глубоко символично, что именно в этой долине в последнюю ночь перед распятием Спаситель наш Исус Христос молился до кровавого пота – сама долина была насквозь пропитана жертвенной кровью. В той же долине Кедрона, считают иудеи и магометане, будет происходить последний Страшный Суд /БЭ, с. 387/[31 - С точки зрения исследования пракорней название Кедрон, возможно, означает: Кровь (КИ, КРИ) Правого (ДА) Солнца (РА); а также: Кровь – Дар Наш.].

Вот эти-то и многие другие факты заставляют усомниться в точности ветхозаветной трактовки причин внезапного отступления израильтян от Моаба.

То, что жертва здесь была принесена, подтверждает и древнейший русский текст Перуджианского камня. Но это не было рядовым жертвоприношением, и свершили его не моавитяне.

МОСУ РА 1 (ПО) ВОРЕ ЖЕЧЕ ЙЕВОНИ СУ РОЖЕ НАЕ ПОПО.

«Мессию Ра, Первенца, воры сожгли, Иевония от рода Ная попа» – таков, кажется, наиболее верный вариант озвучивания первых двух строк боковой стороны памятника.

Остается только предположить, что в своем рассказе об этих событиях Ветхий Завет прибегает к своеобразному способу шифровки, лишь намекая на событие (перенос имени Месы с первенца царской крови на личность моавитского царя) и стремясь до времени сохранить от непосвященных истинную цель набега на Моаб: истребление царского первенца священной крови[32 - Как явствует из текста «Слова об ариях» – инока и воина. Какая знакомая нам по судьбам монахов-воинов Пересвета и Осляби традиция и какое самоотверженное служение Господу рода, отдающего на иноческое служение всю свою мощь и силу – первенца рода!], видимо, уже отмеченного неким Божиим Знамением.

Это событие в истинном его свете и запечатлели сами моавитяне на Перуджианском камне.

Понятно, что уже ничто после свершившейся богопротивной жертвы не задерживало израильтян, и, опасаясь гнева потрясенного Моаба, они поспешно отошли под защиту своих земель.

Являлось ли моавитское дитя Помазанником Божиим,

Библия умалчивает. Как отразились эти события на современном им мире – неясно.

Но доподлинно известно, что начало первого тысячелетия до Р. Х. отмечено глубоким упадком местной культуры: «…искусство приобрело ярко выраженный интернациональный характер. Стало нелегко различать стиль и манеру исполнения отдельных народов <…> В это время не было круглой скульптуры <…> А если она и встречалась, то мы видим грубое, выполненное в общих чертах изображение <…> Появление этой черты совпало с распространением политического влияния арамейцев, поэтому ее и считали признаком арамейского искусства. Маловероятно, чтобы семитские бедуины, даже перешедшие к оседлому образу жизни, в состоянии были создать какое-либо направление в искусстве <…> К сожалению, нам мало известно о живописи рассматриваемого периода» /57/. О культурном обнищании Востока в этот период сообщают многие исследования, а это несомненно свидетельствует о глубоком духовном потрясении.

Разумеется, эти построения гипотетичны, и нам могут заметить, что, возможно, они зиждутся на ряде случайных совпадений и ошибочно сопоставленных фактов. Дело будущего – отсеять случайности и ошибки.

И все же мы не можем не отметить еще один поразительный факт: имя собственное моавитского МОСЕ (будь это всего лишь слово, означающее дитя) – ИЕВОНИЙ. Как близко оно к зазвучавшему спустя тысячелетие имени ИОАНН!

Касаясь этого имени, П. А. Флоренский писал: «Знаю, что самое русское имя – Иван. Кротость, простоватость (или простота). У меня ноет желание, “желание чрева моего”, иметь сына Ивана» /58/.

Случайна ли преданная любовь русских к этому имени, если принять во внимание, что имя патриарха Ноя в «Слове об ариях» звучит как Най и обратное его прочтение дает «Йан»? Может быть, оно сопровождает наш народ на всем его незапамятно долгом историческом пути.

Господь дал имя нашему Предотече еще до его рождения /Лк 1:13/.

«…Из рожденных женами нет ни одного пророка больше Иоанна Крестителя…», – говорит Исус Христос /Лк 7:28/. От него и принял Спаситель обряд крещения – обряд, не принадлежащий иудейской вере и ни разу не упоминаемый в Ветхом Завете, – чтобы «исполнить всякую правду» /Мф 3:15/.

И это последнее слово побуждает нас думать.

Часть II

Виноградная лоза

Древнейшее русское правоверие как основа христианства

Ной начал возделывать землю и насадил виноградник.

    Быт 9:20

1. О язычестве Руси

«…Желающий найти истинную Церковь Христову может сделать это с помощью исторического исследования», – писал митрополит Иоанн /1/. Но сколь нелегко последовать этому совету после многовековых наслоений искренних заблуждений и злонамеренной лжи!

Разительно далеки даже нынешнее официальное православие и старообрядчество, между которыми лежит и всего-то три столетия. Преобладающее большинство русских, включая духовенство, знает о старинной вере предков, предшествовавшей никонианству, меньше, чем о язычестве древних греков.

Еще скуднее осведомленность о славянском язычестве, в особенности о «язычестве русском», вызывающем неугасимый научный интерес. Факт его существования воспринимается как аксиома, однако что оно представляло из себя в действительности и существовало ли вообще когда-либо? Было ли это «классическое» язычество или некая другая, не известная нам вера? Что такое русское двоеверие, столь глубоко (до наших дней) укоренившееся в русском сознании и тесно переплетающее христианские и языческие будто бы обряды?

Мы вправе задаться этими вопросами прежде всего потому, что никакой ясности в науке по поводу русского язычества не существует. И хотя источники сведений о славяно-русском язычестве «довольно разнообразны, но среди них нет ни одного прямого, достаточно полного и, главное, “внутреннего”, представляющего саму языческую традицию источника, который можно было бы признать вполне надежным и адекватным передаваемому содержанию. Информация о богах заведомо неполна, обычно дается в освещении “внешнего” наблюдателя с неизбежными ошибками, искажениями, вне соответствующего контекста» /2/.

Основными материалами по этому вопросу являются труд Прокопия Кесарийского «О войне с готами» (VI в.), средневековые летописи, хроники и анналы – «Повесть временных лет», сочинения Титмара Мерзебургского, Адама Бременского, Гельмгольда, епископа Бамбергского Отто, Саксона Грамматика (все – XI–XIII вв.). Ко вторичным источникам относят еще более поздние тексты, авторы которых опирались на свидетельства предшественников, восполняя недостающее собственным воображением.

Красноречив отрывок одного такого арабского рассказа, принадлежащего Ибн-Дасте (V в.), об увиденном им русском обряде: «Все они (славяне) идолопоклонники. Более всего сеют они просо. Во время жатвы берут они просяные зерна в ковше, поднимают их к небу и говорят: “Господи, ты, который снабжаешь нас пищей (до сих пор), снабди и теперь нас ею в изобилии”» /3/.

А вот и самое раннее и многоизвестное свидетельство о вере славян – византийского историка Прокопия: «Они признают единого бога, громовержца, единым владыкою вселенной и приносят ему в жертву быков и иных священных животных. Судьбы они не знают и не верят, чтобы она имела какое-нибудь влияние на людей. Но когда им угрожает смерть в болезни или на войне, они обещают, если ее избегнут, принести богу жертву за спасение и, спасшись, исполняют свой обет, думая, что этою жертвою купили себе жизнь. Они поклоняются также рекам и нимфам и некоторым другим божествам; всем им они приносят жертвы и при этих жертвоприношениях гадают» /4/.

Воистину затруднительно определить из такого свидетельства, кого скорее следует причислить к язычникам: верящего в судьбу и не понимающего (или не знающего?) смысла обета Прокопия или верующих в Единого Бога и не признающих языческих представлений о судьбе славян?

Сведения о жертвенных животных тоже верны лишь отчасти, поскольку касаются только иноплеменных групп, а также южных и западных (в том числе балтских) славян. Главное же, как пишет глубокий исследователь славянского язычества А. С. Фаминцын, «до нас не дошло в древних письменных памятниках описания обряда общественного жертвоприношения восточных славян» /5/. Некоторые источники указывают на то, что их «языческая жертва» обыкновенно состояла из приношений с молитвою хлеба, меда, пива, цветов и т. п. Но разве не эти дары находим мы сегодня на праздничных церковных столах?

Вообще, всякому, кто внимательно отнесется к данным о славянских древностях, станет очевидно, что реконструкция славянского язычества базируется, в основном, на материале, связанном с западными и южными славянами, причем мало кто из исследователей учитывает характерную именно для славян густую этническую смешанность.

Так, например, «собственно славянское язычество человеческих жертвоприношений не знало. Наличие таковых у некоторых групп балтийских славян – свидетельство сложных ассимиляционных процессов. В частности, жители острова Рюген руги (их называли также русы, рутены, руйяны, раны – примерно так же, как киевских русов) изначально славянами не были, а, перейдя на славянскую речь, сохраняли многие обычаи, включая обряд погребения…» /6/.

В советское время вымученный в научных кабинетах «языческий пантеон» росов ширился буквально на глазах, связываясь почему-то со «стихийным материализмом» древних русских, и многие работы по этому вопросу преследовали, кажется, лишь одну задачу – соревновательную фантазию.

При этом исследователей мало интересовало, что уже в XI в., всего через сто лет после «крещения Руси», летописцу Нестору ничего не было известно о русском язычестве, кроме имен божков, которых насадил киевский князь Владимир I в 980 г. Впрочем, и состав владимирского пантеона уточняется и оспаривается до сих пор.

Однако отсутствие материальных следов божеств, представленных лишь реконструированными именами, позволяет предположить, что все эти имена – не что иное, как синонимы Единого Бога (либо представляют собой следы порчи, разложения идеи в языках соседних народов), ибо наличие различных именований еще не является свидетельством политеизма. Св. Дионисий Ареопагит, один из самых утонченных христианских богословов, не смущался тем, что «богомудры воспевают Причину всего, заимствуя имена из всего, причиненного Ею <…> Ее называют солнцем, звездой, “огнем”, “водой”, “духом”, росой, облаком, самоцветом, камнем, всем сущим и ничем из сущего». А его не менее проницательный комментатор св. Максим Исповедник тут же отзывался существенным для нас замечанием: «Смотри, как воспевают Высшего всех, открыто пользуясь тем, Причиной чего Он является, что Он создал» /7/.

Понятно, что современным сторонникам русского язычества остается только вздыхать: «К сожалению, о величине Перуна и других славянских кумиров из письменных и археологических источников почти ничего узнать нельзя: деревянные изваяния не выдержали испытания временем» /8/.

Тут уместно привести еще одну цитату: «В древности десятки тысяч изваяний стояли группами или в одиночку на всех возвышающихся, издалека заметных точках степи. Освоение земель русскими землепашцами в ХVM – XVIII вв.<…> привело к массовому уничтожению этих произведений искусства». Опираясь на то, что научно доказана принадлежность грубых каменных изваяний кочевым племенам, автор этой цитаты далее делает вывод о «широком развитии камнерезного ремесла» у кочевников /9/.

Вот, оказывается, в чем дело! У русских ни Киевской, ни тем более докиевской Руси не было навыков в камнерезном деле, и дальше обработки пней дело не шло (да и божественный пантеон-то не сформировался по причине языческой отсталости, как отмечают многие работы).

Что уж говорить о языческих храмах – понятно, что о них «русские летописи умалчивают вовсе» /10/[33 - Между тем академик И. А. Грабарь в своей фундаментальной «Истории русского искусства» пишет: «Подведя итоги всему, что сделано в России в области искусства, приходишь к выводу, что это по преимуществу страна зодчих. Чутье пропорций, понимание силуэта, декоративный инстинкт, изобретательность форм – словом, все архитектурные добродетели встречаются на протяжении русской истории так постоянно и повсеместно, что наводят на мысль о совершенно исключительной архитектурной одаренности русского народа» /11 (подчеркнуто мной. – С. М.)/.].

Новейшие исследования сообщают, что и о священных рощах «прямых свидетельств не сохранилось» и «древнерусские материалы не дают оснований говорить о том, что деревья считали тотемами или что существовал самостоятельный культ деревьев» /12/.

Вместе с тем: «У всех древних славян, как и у прочих народов арийского племени, находим понятие о божественном представителе неба, едином верховном боге, живущем на небесах, властвующем над всеми прочими <…> Верховный небесный бог <…> носил общее всем славянским наречиям имя БОГ» /13/.

Некоторые наиболее независимые в своих работах исследователи подходили к самой сути русской дохристианской веры, указывая на ее особость и отдаленность от представлений и обрядов других, языческих, народов: «…в оригинальной религии древних руссов не было ничего такого, чего мы могли бы стыдиться <…> Это была сильная, внутренне крепко скроенная религия, высокая, красивая <…> в ее основных положениях было много сходства с христианством: единобожие (а не политеизм, как принято думать!), вера в бессмертие души, в загробную жизнь и т. д.