В поисках шестого океана. Часть вторая. Крушение

Виктория Харди была в глубоком трауре, и даже платок, который она прижимала к глазам, был черным.

Несмотря на всю ту ненависть, которую обрушила на меня Виктория, мне было жалко ее. Она потеряла мужа, человека беззлобного и довольно дружелюбного. Я не убивала Тома, но Вики-то этого не знала. И я ей прощала все те обидные слова, что она вываливала на меня.

Но она переступила черту.

Она назвала мою мамочку убийцей-маньячкой, которая передала свою дурную кровь мне в наследство, а моего папу Вики и вовсе назвала бандитом и контрабандистом. Это были последние слова, которые я услышала.

Словно что-то заскрежетало, как тогда, во время грозы, в голове вспыхнуло и померкло. И в этой темноте я на ощупь схватила графин и запустила его в голову Вики. И сразу, легко отшвырнув в сторону дубовый стол, я прыгнула через весь зал. А когда почувствовала под собой щуплое тело Вики, вцепилась зубами с одной только мыслью: вырвать ее сердце и разорвать его на части. Я оглохла от собственного дикого животного рыка.

Что было дальше, я не знаю. Темнота укутала меня так плотно и больно, что у меня заболело тело, а на губах я чувствовала ее сладко-соленый вкус. Темнота сменилась болью в суставах, а запястья почувствовали холод железа. По телу прокатились судороги, а лицо прижималось к чему-то плоскому и прохладному.

Потом я почувствовала довольно болезненный укол. И провалилась еще глубже…

4. Психушка

Пока я пребывала в невменяемом состоянии, суд отложили, а меня поместили в психиатрическую клинику для освидетельствования и экстренной помощи. Штат Орегон очень гуманный по отношению к психически нездоровым людям.

Доктор Кейн, главный врач клиники, показался мне приятным человеком. Это был высокий мужчина средних лет с лохматой головой и аккуратной бородкой. Его волосы и бородка уже были тронуты сединой, а глаза оставались совсем молодыми, и они смотрели на меня внимательно сквозь очки. Мы расположились в креслах в его кабинете. Это называлось «собеседование».

– Итак, – обратился он ко мне. – Мисс Софи Бертон. Что вы здесь делаете?

– Прохожу освидетельствование для суда.

– Приятно слышать разумный ответ, мисс Бертон. Можно мне вас называть Софи?

Я кивнула.

– Итак, почему вы здесь, Софи? – он глянул в бумаги в синей папке.

Я уловила разницу в вопросах. Вздохнула.

– Я неадекватно повела себя в зале суда.

– Вы это признаете?

– Да.

Доктор Кейн поднял глаза от папки.

– Здесь говорится о случаях агрессии по отношению к приемным родителям и одноклассникам, о пререканиях с учителями и дисциплинарных взысканиях…

Я вздохнула, пожала плечами:

– Я ведь подросток, Доктор Кейн. Подросткам свойственно бунтарство.

– Вопрос не в этом, Софи. Можете ли вы контролировать свою агрессию?

– Доктор Келли, моя мачеха учила меня этому.

– И у вас получается?

Я задумалась. Я ведь редко выхожу из себя. Но уж если вышла… Может, я действительно псих? Я вздохнула:

– Не всегда.

Доктор Кейн что-то пометил в своих записях.

– Вы считаете, что я нормальная? Или псих?

– И в том и в другом случае нужны доказательства, – улыбнулся доктор Кейн. – Вы побудете здесь, отдохнете, а мы вас обследуем.

«Собеседование» было закончено.

В больнице было странно. Чисто и доброжелательно, но меня напрягали замки, решетки и сетки в самых неожиданных местах. Решетки были выкрашены в белый цвет и не бросались в глаза, но само наличие их не давало мне покоя. Что же будет, если меня посадят в тюрьму? Или уже надо говорить «когда посадят»? В этом я перестала сомневаться. Клиника для душевнобольных и мое обследование – лишь отсрочка.

Меня угнетала не только сама атмосфера несвободы и постоянного надзора, но и окружение, в которое я попала. В клинике я оказалась самая юная. Были здесь и старухи на каталках и женщины без возраста. Одна женщина с синдромом Дауна, очень толстая, с красным лицом и экземой на руках. Другая – анорексичка с запавшими глазами, похожая на скелет. Две девушки с попытками суицида, несколько толстух в депрессии, одна актриса, очень красивая женщина, у которой была ложная беременность. Она ходила и гладила свой живот, разговаривала с ним. Было несколько свихнувшихся алкоголичек и еще одна женщина, которая обварила кипятком собственного мужа. Вот как раз она показалась мне разумнее всех. Ее тоже должны были освидетельствовать для суда. Она утверждала, что сделала это в состоянии аффекта, когда застала своего мужа с любовницей. Это было бы правдоподобно, если бы чайник с кипятком стоял в комнате, возле кровати. Но ведь она пошла на кухню, вскипятила чайник, потом поднялась в спальню и вылила кипяток мужу прямо между ног. И пострадавший, и его любовница в один голос утверждают, что состояния аффекта не было. Женщина была спокойна и разумна. Теперь врачам предстояло выяснить: судить эту женщину или оказывать психологическую помощь в реабилитационном центре.

К этой женщине часто ходил адвокат, и мне порой казалось, что их связывают не только деловые отношения.

Ко мне тоже ходил адвокат. Только не мистер Спилет, а Алек Макалистер. Он еще больше похудел, и даже его усики казались тоньше. Я расспрашивала его о новостях, а потом заваливала своими версиями.

Новые мысли появились у меня еще в суде, до того как я потеряла самообладание. И главная версия – Марианна. Как там у детективов? «Ищите мотив». Мотив есть – месть. Возможность – тоже. Она же во всех подробностях знала о попытке изнасилования! Она ведь была на том месте и могла найти ту самую кисточку. И оставить себе. Это как раз в духе Марианны.

Я взахлеб рассказала об этой версии Алеку, но он только покачал головой.

– Этого не может быть. У Марианны алиби.

– Алиби липовое! – горячилась я. – Кто его может подтвердить?

– К сожалению, я, – ответил Алек. – Мы встречались с Марианной. Она приезжала ко мне в офис.

– Зачем? – удивилась я.

– Официально – вернуть подарки. Но я думаю, она хотела помириться.

– Вернуть тебя, – кивнула я. – Ну, и как? Удалось?

Алек поморщился.

– Я не доверяю Марианне, но убить Тома она не могла.

– Она могла кого-нибудь нанять! – горячилась я.

– Зачем ей это?

– Подставить меня!

Алек лишь качал головой.