Ночная кукушка

Она ничего не простила и не забыла, потому что отомстила ему. Отомстила по полной программе.

Она всегда была злопамятной и мстительной, я знала это.

На моей памяти было слишком много случаев, когда моя мать мстила за малейший косой взгляд в её сторону, отказываясь прощать или хотя бы относиться снисходительно к тому, кто случайно задел её.

Например, в начале девяностых, когда с прилавков магазинов резко начали исчезать продукты, да и остальные товары, а цены принялись ползти вверх, народ начал закупаться, чтобы спешно потратить все имеющиеся накопления, пока они окончательно не обесценились.

А мой папа в те годы некоторое время подрабатывал грузчиком в продуктовом магазине, и мы не только сами стали лучше питаться, но и помогали закупаться нашим многочисленным родственникам, особенно деревенским.

И вот одна из сестёр матери, тётя Клава, прислала нам письмо, предупреждая о своём приезде, и попросила заранее приготовить продукты, которые они с мужем на машине могли бы забрать. Перечень был неслабый: мешок муки, мешок сахара и всё в этом духе. Причём дополнила свою просьбу тётя Клава такой фразой (как сейчас помню): «Ты же знаешь, у меня теперь большая семья. Всех нужно кормить! А они у меня любят поесть блинчики».

В тот год одна из дочерей тёти Клавы вышла замуж, и у них ожидалось пополнение в семействе.

Но беда была в том, что к тому времени отец уже уволился из магазина, и соответственно, выполнить просьбу тёти Клавы мы не могли. И мать написала это сестре в ответном письме. Но тётя Клава продолжала настаивать, аргументируя свою просьбу тем, что мы, наверняка, успели сделать запас продуктов, и теперь могли бы поделиться с родственниками.

Собственно, так оно и было. Папа, действительно, отоварился по полной, и в нашей кладовой был изрядный запас продуктов, но время было тяжёлое, и никто не знал, что будет дальше, поэтому делиться своим добром нужно было с оглядкой.

Но моя мать никогда не отличалась склонностью к дипломатии, поэтому прямо написала сестре, что у неё самой есть семья и дети, которых нужно кормить. А поскольку у них есть деньги (семья тёти Клавы и в самом деле была самой богатой в нашей родне), то пусть идут в магазин и сами всё покупают.

На это письмо ответа не последовало, а через некоторое время моя мать узнала от бабушки, то есть от своей матери, что тётя Клава, получив письмо сестры с отказом поделиться продуктами, разорвала это письмо и выкинула.

А моя бабушка была добрейшей души человеком. Она не могла видеть, когда кто-то из её детей или внуков грустит или ссорится между собой. Она старалась всех помирить и сама выступала в качестве миротворца. Поэтому она попросила свою младшую дочь, то мою мать, помириться с сестрой. Но та лишь затаила обиду. В отместку она разорвала все письма тёти Клавы, которые у нас были, и много лет не общалась с сестрой. До смерти бабушки она специально игнорировала тётю Клаву и всегда отзывалась о ней крайне дурно. Но потом, когда пришлось делить бабушкин дом (к тому времени, кажется, прошло лет семнадцать), они вновь начали общаться.

Но это было не всё.

С этим домом тоже была изрядная нервотрёпка.

Шестеро детей и, соответственно, шесть долей.

И вот однажды тёте Клаве понадобились деньги. Её старшая дочь попала в какой-то переплёт, и, чтобы выручить её, тётя Клава принялась продавать всё, что могла продать. В том числе и свою долю в бабушкином доме.

И, как и положено по закону, в первую очередь она обратилась с этим предложением к моим родителям. И назвала цену: двести пятьдесят тысяч рублей. Притом что рыночная стоимость этой доли в то время была приблизительно на сто тысяч меньше. Но тётя Клава сказала, что ей нужно именно двести пятьдесят тысяч, и если мои родители не смогут заплатить эту сумму, то она с удовольствием продаст свою долю тому, у кого есть эти деньги. И дан был месяц сроку.

Мои родители ругались и бесились, поносили тётю Клаву на чём свет стоит, но принялись собирать эти деньги, так как тётя Клава была не из тех, кто бросает слова на ветер. В итоге даже мне пришлось помочь родителям, дав им сорок тысяч, которых им не хватало до нужной суммы.

Женщина, родившая меня, расплатилась с тётей Клавой, и вновь перестала с ней общаться, упоминая при каждом удобном случае, как подло она с ней поступила, и распуская про свою сестру всякие нелестные слухи.

А уж какие слухи распускала моя мать про тётю Зину, папину сестру, когда узнала, что дед, её отец, написал завещание, по которому часть его дома переходила к Маше, дочери тёти Зины, потому что та ухаживала за дедом в последние годы его жизни. Моя мать третировала тётю Зину так, что та попала в больницу с микроинсультом!

В итоге, когда Маша позвонила мне и спросила, что с моей матерью не так, и почему она всё время третирует её мать, я честно рассказала, что, к моему величайшему сожалению, моя мать – очень корыстная женщина, и считает, что золовка должна поделиться с ней деньгами, полученными от своего отца.

И Маша принялась убеждать меня, что никаких денег нет, а что касается финансовой помощи моей матери, как недавно овдовевшей женщине, так ей уже помогли. Все браться и сёстры со стороны отца дали ей достаточно денег не только для того, чтобы компенсировать затраты на похороны, но и чтобы ей хватило на первое время.

К слову, мне мать сказала, что все папины браться и сёстры дали ей в общей сложности тысячи две-три. Мол, именно поэтому она считает, что тётя Зина, которая, между прочим, не приехала на похороны (как оказалось, она лежала в больнице, но мою мать такие мелочи, естественно, не заботят), должна ей денег.

В ответ на это Маша ответила мне, что лично дала моей матери пятнадцать тысяч, и видела, как остальные дяди и тёти по папиной линии давали ей не меньше, чем по десять тысяч каждый. То есть перепутать стопку пятитысячных купюр с парой-тройкой тысячных как-то сложно.

Но всё же речь шла о женщине, родившей меня, и потому я сказала двоюродной сестре, что, возможно, моя мать пребывала в шоке и кое-что перепутала. Но, скажу честно, когда мне пришлось хоронить мужа, я прекрасно помню, кто и сколько дал мне денег. Наверное потому, что их было слишком мало, и почти все заявились на поминки, чтобы поесть на халяву. И если бы у меня в кармане внезапно появились пятьдесят тысяч рублей, я бы это запомнила! Так что я уверена, что моя мать в очередной раз врёт, чтобы выставить себя бедной и несчастной вдовушкой, которую все кругом обижают, и раскрутить на деньги всех, кого можно, включая собственную дочь, которая сама копейки считает и носит заштопанные носки, так как нет денег на новые.

Но даже после всего этого отцовская родня продолжает верить моей матери, а не мне.

Так, тётя Зина, которая, казалось бы, первая должна была в штыки воспринимать наговоры и крокодильи слёзы моей матери, неустанно твердит мне, что моя мать страдает и очень плохо выглядит, и потому я должна пойти ей навстречу, отказаться от своей доли и помириться с сестрой и матерью, потому что первая – многодетная мать, а вторая – несчастная вдова.

Но, во-первых, я тоже несчастная вдова. А во-вторых, Линка – не многодетная мать. Своего первого ребёнка она вышвырнула ещё в школьные годы и с ним не общается, но зато пользуется всеми льготами и преимуществами многодетной матери, включая льготный выход на пенсию, который ей светит уже через несколько лет. Мол, ей уже позвонили из Пенсионного фонда и сообщили, что у неё имеется необходимый стаж, и нужно лишь дождаться достижения пятидесятидвухлетнего возраста.

Узнав это, я была просто в шоке! Ну и законы у нас в стране!

Я подсчитала, и вышло, что Линка в своей жизни работала приблизительно восемь лет, причём за минимальную заработную плату. Но за счёт того, что она родила твоих детей (один из которых вообще не жил с ней и официально проживал в другом регионе с бабушкой и дедушкой, и там ходил в школу), теперь она до конца жизни может курить бамбук и складывать на свой банковский счёт все начисляемые ей пособия! Да и раньше, когда Захар был совсем маленьким, Линка тоже им не занималась. Он был полностью на моих родителях, моя мать даже была членом родительского комитета детского сада Захара и всё для того, чтобы у Линулинки-золотулинки было достаточно времени на личную жизнь. Более того, моя мать всегда утверждала, что они с папой считают Захара сыном, а не внуком, потому что занимались им с первых дней его жизни.

А ещё мать рассказывала мне, что когда из-за пандемии всех школьников перевели на дистанционное обучение, и Линкиным детям выдали в качестве компенсации продукты, типа гречки, риса и сахара, Линка всё это собрала и отвезла в деревню, со словами: «Мне ничего этого не нужно!»

Когда я услышала это, то сказала матери:

– А мы практически всё лето только и питались этими продуктами!

Как говорится: почувствуйте разницу!

Так вот, возвращаясь к разговору с тётей Зиной. Про внешний вид женщины, родившей меня, я сказала, что моя мать всегда плохо выглядела, даже в молодости (теперь становится понятно, почему отец изменял ей!). Мне даже было стыдно, что матери моих подруг, которым в моём детстве было уже за сорок, выглядели красивыми и ухоженными женщинами, тогда как моя мать, которой было всего тридцать, выглядела как деревенская бабка. Так что тот факт, что сейчас эта женщина выглядит плохо, отнюдь не показатель того, что ей действительно плохо. Для неё норма – выглядеть так, словно ей плевать на собственную внешность. Но я думаю, ей не плевать. Я думаю, тем самым она пытается наказать членов своей семьи и всех окружающих за то, что они не обращаются с ней должным образом. Не относятся к ней как к королеве и не осыпают золотом и бриллиантами, не возят на дорогие курорты и не дарят соболиные шубы. Мол, раз вы не покупаете мне дорогую одежду, не оплачиваете салоны красоты и СПА, не возите меня на Мальдивы, так получайте то, что заслужили! Смотрите на меня, и пусть вам будет стыдно за то, что я вынуждена так выглядеть! Это по вашей вине я такая страшная и безобразная! И вы никуда от меня не денетесь, будете, как миленькие, смотреть на меня с утра до ночи и ругать себя за то, что не отдали мне свои последние денежки!

Но тётя Зина, как и другие люди, не позволяют себе в это верить. В их чистых душах просто не может зародиться мысль о том, что кто-то другой может так сильно ненавидеть окружающих, включая членов своей семьи, что способен изуродовать сам себя, чтобы вызывать к себе жалость и одновременно пробуждать в других чувство вины.

В общем, мне не удалось переубедить тётю Зину, я же, после разговора с ней, наоборот, укрепилась в уверенности, что во всём права.

Моя мать никогда не упускает случая принизить другого человека, даже самого близкого (за исключением, разумеется, Линулинки-золотулинки), и если ей вдруг становятся известны чьи-то грязные секреты, пусть даже это непроверенные слухи, она не только начнёт их распространять с удвоенной энергией, она ещё и будет бравировать своей праведностью, что, мол, она не такая, и никогда бы так не поступила.

К примеру, случай о том, что однажды в молодости папа напился и уснул на берегу реки, мать повторяла, наверное, сотни раз. После этого он застудил почки, и ей пришлось делать ему уколы.

И как она об этом рассказывала! Ну прямо папа – злодей века, а она – мать Тереза, которая каждый день совершает подвиг самопожертвования, так как осталась жить с мужем, позволившем себе однажды напиться до бесчувствия, и даже лечила его!

Что я могу на это сказать? Я сама восемнадцать лет прожила с мужем-алкоголиком и ни дня не считала себя героиней, и даже всячески старалась скрывать проблемы в своей семье, даже от близких людей. Так что для многих людей факт того, как сильно пил мой муж, стал откровением, и они узнали об этом лишь после его смерти.

К чему я всё это? Да к тому, что факт измены мужа стал бы для моей матери железобетонным аргументом, который она бы упоминала при любом удобном случае, чтобы подчеркнуть масштаб своей жертвенности. Но она ни разу никому об этом ни обмолвилась. Ни словом, ни намёком. Об этом знали единицы, да и те были знакомыми или родственниками папы, и им невыгодно было разносить эту информацию.

Но мне мать точно бы всё рассказала! Она никогда не упускала случая показать своё величие, даже за счёт унижения других. Эту женщину никогда не волновало, что она портит репутацию собственного мужа. Наверное потому, что она не испытывала никаких тёплых чувств к нему. Тем более, она, и вправду, почему-то именно мне, а не Линке, рассказывала гадости о папе, наверное, понимала, что меня это заденет сильнее, чем её.

Так вот. Если эта женщина ни словом ни намёком не сообщила мне об изменах моего отца, то это может иметь под собой лишь одно объяснение. Она ему отомстила. Причём отомстила с лихвой, подсунув чужого ребёнка. Только в этом случае сладкое чувство мести и совершённой подлости настолько грело бы её изнутри, что не было бы необходимости дополнительно подогревать его, рассказывая всем и каждому истории об изменах мужа. Только тогда она могла бы скрывать тайну мужа, не испытывая при этом мучительного желания возвыситься за его счёт, показав глубину своей жертвенности. Ведь никакой жертвы не было! Была лишь сладкая месть и чувство глубокого удовлетворения от содеянного. А Линка – средство мести обиженной женщины своему неверному мужу!

Оттого ей было приятно холить и лелеять своего нагулянного ребёнка, и мучить ребёнка от мужа, лишая его не только любви отца, но и причитающихся материальных благ, в том числе наследства.

Вот глубина её мести! Вот чувство полного удовлетворения! И если бы не мои знания и опыт юриста, ей бы всё удалось. И даже та доля наследства, которая причиталась мне по закону, отошла бы прижитой от другого мужчины Линулинке-золотулинке! Вот был бы верх злорадства и мести за всё!

Но каким-то образом мне, дочери нелюбимого мужа, удалось помешать её тщательно продуманным планам. И вместо того чтобы принять своё поражение и отступиться, как это сделал бы любой здравомыслящий человек, она затеяла новый этап войны, решив использовать для этого самые грязные способы.

Не это ли новое доказательство того, что эта женщина не умеет прощать и не способна смириться с обидой, пусть даже эта обида возникла лишь в её воображении?

По-моему, всё отлично складывается.

Если кто-то думает, что женщина, родившая меня, не говорила мне об изменах моего отца потому, что тема взаимоотношения полов является для неё запретной, и она в принципе не способна вести подобные разговоры ни с кем, даже с взрослой дочерью, то разочарую вас. Как я уже упоминала, когда мне исполнилось тринадцать лет, она впервые в жизни решила со мной заговорить, причем темой своей первой беседы она выбрала тему о вреде абортов. Да, с девочкой-отличницей, помешанной на учёбе и общающейся с такими же отличницами, никакой другой, более подходящей темы для беседы быть просто не могло!