Цветы и яблоки

Они часто гуляли с Лилей и её детьми, Коля – средний сын Лили и ровесник Риты, как маленький джентльмен водил Риту за руку и срывал ей цветы с клумбы, Рита пыталась ему о чем-то рассказывать.

Регулярные занятия, общение со сверстниками и просто человеческое тепло сотворили чудо, «отставанием в развитии» был лишь замкнутый характер девочки, которая росла в тяжелых условиях, речь тоже стала заметно налаживаться. Рита оказалась бойкой девочкой, которой было что сказать миру.

Надя брала дочку в храм, девочка еще не понимала суть молитвы, но ей нравилось слушать хор.

– Мама, – уже отчетливо сказала Рита, показывая Наде на икону Святого Георгия Победоносца, которого видела на Надиной вышивке.

«Мама! Я мама!» – подумала Надя. Хор запел «Верую!». И Надя верила, в то, что Бог им помогает, что никогда не оставит их с дочкой в беде, что все будет только лучше и лучше с каждым новым днем. Она молилась за всех, кто верил вместе с ней, за маму с папой, за Лилю с семьей и за Машу, за подруг из школы, за батюшку-волшебника, за всех работников всех детских домов и всех детей. И за всех остальных, она хотела чтобы они тоже познали такое счастье – верить, и за завуча, все ещё следующую коммунистическим идеалам, за круглого экстрасенса, и за бывшего мужа.

Глава 6.

Надежда нашла для Риты хороший детский сад, в котором не делили детей на особенных и обычных. Рита завела новых друзей, Надя вышла на работу.

Жизнь шла спокойным ходом, Надя уже не вспоминала о своих прежних заботах, ей казалось, что так было и будет всегда, и она чувствовала себя совершенно счастливой. Счастье переполняло её и выливалось в окружающий мир, вокруг себя Надя видела таких же счастливых и прекрасных людей. И ей было кого за это благодарить.

Воскресным утром Рита ещё спала, обнимая вышитое покрывало, Наде стало жалко её будить и ко Причастию она пошла одна. В храме по воскресениям всегда было многолюдно, Надя радовалась этому и молилась вместе со всеми. Поток её мыслей, обращенных к Господу, прервал незнакомый седовласый старичок с окладистой белой бородой и хитрыми глазами:

– Дочка, поставь свечку Божией Матери.

Протянул ей тонкую свечу дрожащей от ревматизма рукой и указал на старинную золоченую икону в другой части храма.

Надя улыбнулась ему от всего сердца, ей было приятно внимание от незнакомого старичка, как будто сам Бог с ней заговорил.

Она зажгла свечу, коротенько помолилась: «Пресвятая Богородица, помилуй нас», и, обернувшись, увидела сидящего на скамейке бывшего мужа. Надя волевым усилием запретила себе любые мысли и эмоции на этот счет, даже не зная, какими они могут быть. Но подошла и села рядом.

Он попытался ей что-то сказать. «Это неприлично!» – шепотом осадила его Надя, как школьника. Он отвел обиженный взгляд, и до конца службы на нее ни разу не взглянул. «Как маленький», – подумала Надя, и в самой глубине души опять всколыхнулось какое-то чувство, какое именно она по-прежнему не хотела знать.

Они вышли из храма вместе, и любопытство взяло верх.

– Миш, а ты что тут делаешь? Извини за вопрос, просто не ожидала такого материалиста как ты увидеть в таком месте.

– Я сам себя не ожидал тут увидеть. Когда после аварии три месяца в гипсе пролежал, было время подумать. Примерно в диапазоне от «Господи, за что?» до «Господи, спасибо что живой». В больницах как в окопах, атеистов не бывает.

Ей было его жаль. Сочувствие – вот что это было за чувство, не обида, не раздражение и даже не любовь, она сразу ему посочувствовала. «Видимо, не самый я плохой человек», – про себя подумала Надя.

– Потом зашел просто с визитом вежливости пару месяцев назад, и тебя увидел с дочкой. Вот с тех пор хожу иногда на вас посмотреть. У тебя похоже просто со мной не получалось, ну, с детьми. С новым мужем все отлично, красивая девочка, на тебя похожа. Я рад за тебя, у тебя жизнь сложилась, у меня – нет, но я все равно рад.

– Мы расстались два года назад, а дочке почти четыре. – Надя рассмеялась, Миша поднял на неё удивленный взгляд. – Я не замужем, она приёмная, но ты прав – она очень на меня похожа.

Наде не хотелось ни врать, ни злорадствовать, ни казаться лучше. Ей нравилась её неидеальная жизнь, она была наполнена смыслом.

– Может быть, можно как-нибудь зайти к вам в гости?

– В гости нельзя, незнакомые взрослые в доме – стресс для ребенка. Но мы можем погулять вместе в парке.

Глава 7.

Их отношения не были стремительными. Надя боялась пережить предательство или потерять его, еще больше она боялась снова потерять себя в этих отношениях – Надя не могла себе этого позволить, она думала о дочери. Еще она часто думала, как сильно он изменился, но понимала, что изменилась и она сама. Ей было теперь что ему дать, кроме своей болезненной привязанности. Она была счастлива и без него, а с ним – еще счастливее.

Рите нравился новый друг мамы. В садике у всех были папы, и Рита часто фантазировала, что Миша и есть её папа, что он был в экспедиции на крайнем севере и кормил белых медведей, как в книжке, которую читала ей когда-то Надя, а теперь вернулся, и будет жить с ней и мамой.

Однажды на прогулке Рита поделилась своими мыслями с Надей и Мишей. Надя отвечала уклончиво, Миша ответил утвердительно, он ни в чем не сомневался. «Спаситель велел до семижды семидесяти раз прощать», – вспомнила Надя слова батюшки, и простила. У неё было только одно условие – быть честными перед Богом. После пасхи они повенчались.

Как известно, Господь творит чудеса не для тех, кто просит, а для тех, кто благодарит. Через два года у Нади с Мишей родились близнецы – мальчик и девочка. А Рита пошла в первый класс в Надину школу, в самый обычный класс с самыми обычными детьми, и ни в чем им не уступала.

Лиля с мужем и всем их выводком переехали в большой дом за городом, и Лиля тайком от мужа во дворе держала кошку, её муж, конечно же, об этом знал. А начинающая художница Маша встретила талантливого музыканта Лёшу и решила оставить искусство чтобы посвятить себя семье, к тому времени она родила двух мальчиков – погодок. И кружок рукодельниц превратился в клуб мамочек.

Часть 3. Любовь

Глава 1.

– А когда Вова придёт?

Любовь Андреевну встречала в очередной раз вопросом пациентка психоневрологического диспансера Лиза.

– Скоро, милая, скоро.

Люба гладила её по руке, а та смотрела сквозь нее отрешенным, ничего не выражающим взглядом, из огромных голубых глаз ровными струйками стекали слезы.

Женщины молча сидели в специальной комнате для встреч с родственниками. На столе были разложены коробки с едой, к которым никто даже не притронулся. О чем думала Лиза – не знали даже врачи в отделении, а Люба снова и снова прокручивала в голове события, которые привели её сюда.

Вова был младшим сыном Любы и мужем Лизы, которого уже год как не было в живых. С момента его смерти Люба не проронила ни слезинки. Она запрещала себе поддаваться горю, откладывала свои чувства на потом. Сначала нужно было заниматься похоронами, больше было некому, после она считала себя обязанной заботиться о других, снова забывая о себе. Все справлялись, как могли, Лиза не могла. После недели беспрерывного плача и двух попыток самоубийства, Лиза легла в постель и больше не вставала. Любовь Андреевна убедила Татьяну, маму Лизы, показать её специалисту. Её сразу же положили в диспансер.

« Она плачет и плачет, в стену смотрит и плачет, не ест, не разговаривает, – всхлипывая и как бы оправдываясь, рассказывала Татьяна заведующей отделения, – сынок зовет её, мама-мама, а она на него даже не смотрит, он тоже плакать начинает, что с ребенком-то будет?»

Татьяна посвятила все свое время воспитанию Стасика, пятилетнего сына Вовы и Лизы, и уже много недель не навещала дочь. Люба могла её понять, мягкая и слабохарактерная, Татьяна была её противоположностью, но даже для волевой и напористой Любы, находиться в таком месте было нестерпимо тяжело.

Под действием препаратов, Лиза больше не пыталась покончить с собой и перестала постоянно плакать, но начала забывать о случившемся. Когда ей пытались рассказать, начиналась очередная истерика, под действием укола успокоительного, она засыпала, а когда просыпалась, то снова ничего не помнила. И каждое утро встречала Любу вопросом, когда придет её покойный муж. Врачи разводили руками, говорили что психика – слишком тонкая сфера, чтобы что-то предугадать, состояние Лизы называли прогрессом и говорили что лучше на время оставить все как есть. «Может ей и лучше там, в её вымышленном мире, где Вовка живой», – думала Люба, и вся тяжесть реального мира обрушивалась на её плечи. Но каждое утро она снова ехала навестить невестку.

Время встречи закончилось, и медсестра отвела Лизу в палату. Люба, тяжело вздыхая, сложила полные коробки с едой в пакет и пошла к автобусной остановке.

Глава 2.

Дома Любу ждал муж Слава в уже привычном для него состоянии: сидящим с рюмкой на кухне, в руке его тлела зажженная сигарета, а он неподвижно смотрел в окно на играющих во дворе детей. Покладистый и мягкотелый, Слава топил горе в бутылке.

– Ты бы хоть закусывал, – Люба бросила на стол коробки с едой, – вон сколько наготовила опять, зачем?

– Люб.. – Слава не договорил, его тучное тело сотрясали рыдания.

Любе было невыносимо смотреть на плачущего пятидесятилетнего мужчину. «Соберись, тряпка», – сказала про себя Люба, обращаясь то ли к себе, то ли к мужу.

Она села в кресло в гостиной и снова погрузилась в свои мысли. «И где мы сына упустили? Да, понятно где. Катюшку вот ругали, и человеком выросла. А Вовка младшенький, все разрешали». Люба вспоминала, какой строгой была со старшей дочерью, сама она тогда только начинала работать и очень рано отдала девочку в детский сад. Потом были первый класс и музыкальная школа, девочка усердно занималась и ждала маминого одобрения, Люба хвалила её за хорошие отметки, иногда помогала с уроками, но большую часть времени отдавала работе. Когда родился Вова, работа отошла на второй план, а дочка совсем пропала из её фокуса. Усердная в работе, Люба добилась больших успехов, а с ними и большого заработка, и уважения коллег, оставив скромного Славу, простого токаря на литейном заводе, далеко позади на карьерной лестнице. Она любила и ценила мужа за его добрый нрав, честность и открытость, но считала, что тянет на себе всю семью, и гордилась этим.

С рождением сына, Люба, наконец, почувствовала всю радость материнства. Малыш подрастал и Люба на протяжении всего его детства была с ним, покупала лучшие игрушки, когда у него что-то не получалось – делала все за него. Хвалила сына просто за то, что он есть, а за плохие оценки ругала учителей. Мальчик материнскую любовь воспринимал как вседозволенность, рано начал пропадать со старшими друзьями во дворе, уже в подростковом возрасте узнал, что такое алкоголь и наркотики. Люба ругала его, когда он приходил пьяным среди ночи, а потом сама же и жалела, обвиняя во всем других. Плохие друзья, плохие учителя, плохое общество. В конце концов, она – плохая мать. И она стремилась стать лучше, чтобы сделать для него все. У Любы – главного бухгалтера было достаточно связей и знакомств, и ей не составило труда устроить сына в университет, а после перевести на заочное отделение, когда его собрались отчислять за не посещаемость. Так же через знакомых она нашла ему работу. Дочка к тому моменту уже закончила учебы, вышла замуж и уехала с мужем в другой город.

Вова был красивым парнем, высоким и статным, похожим на Любиного отца. Люба даже не стремилась запоминать подруг, которых сын приводил домой, ярко накрашенных, громко смеющихся и неизменно пьяных. Но Лизу она запомнила сразу. Она не знала, откуда взялась эта семнадцатилетняя миниатюрная девочка с огромными глазами цвета бирюзы, всегда на мокром месте. «Бедная Лиза», как называла её Люба, её все время было жалко. Лиза отличалась от обычных Вовиных подруг, не пьющая и не курящая, молчаливая, явно из приличной семьи. Лиза часто ждала Вову у подъезда, стесняясь подняться к ним домой, иногда он приходил в обнимку с очередной случайной знакомой и грубо прогонял её, но потом она возвращалась снова, иногда Лиза оставалась у них на ночь. Любе нравилась эта девочка, в ней она видела преемницу в своем непростом деле – нянчиться с взрослым сыном.

Когда Лиза забеременела, Люба сама настояла на свадьбе. Совместно с родителями Лизы они купили детям отдельную квартиру, Люба помогала им деньгами и часто приезжала проведать, все ли у них хорошо. Хорошо не было. Вова воспринимал семью как ограничение его свободы, и все, что не мог высказать матери – высказывал жене, пьяным и на повышенных тонах, не брезгая рукоприкладством. Лиза проглатывала все обиды и никогда не жаловалась. Сразу все прощала, и побои, и пьянки, и измены. Когда родился Стасик, Вова на время перестал пить, стал проводить время с семьей. Люба выдохнула, она надеялась, что так и будет. Но потом все снова стало по-прежнему. За следующие пять лет Люба несколько раз возила сына в наркологическую клинику – выводить из запоя.