Не бойся темноты

– Три дня! Ждите три дня! Надин, я не уйду, я никуда не сдвинусь. Я буду сидеть эти грёбаные три дня прямо здесь. Прямо напротив их грёбаной двери!

– Стоп! И прекрати грызть ногти. Никто сидеть не будет. Я решу. Сиди тут и жди меня. Да прекрати ты…

Надин недолго рыщет в чёрной замшевой кросс-боди с узким ремешком. Отыскивает в её недрах расчёску и заветный тюбик с помадой. Нервно расчёсывает длинные волосы, намеренно забрасывая их вперёд и раскладывая по плечам. Потом мастерски быстро проходится по своим роскошным губам хищным огненно-красным цветом и, перекинув сумку мне на колени, резко встаёт и рывком на себя открывает дверь, за которой я только что получила многочисленные отказы.

Время течёт медленнее, чем всегда. Оно словно испытывает меня на стойкость. В узком и смрадном коридоре ровно тридцать четыре шага в одну сторону и тридцать три в обратную.

Три дня! Это бесчеловечно.

Тридцать четыре шага туда и тридцать три обратно.

Наконец мой локоть подхватывает Надин:

– Всё, уходим. Я уладила вопрос. Они начнут поиски. Завтра к тебе придёт оперуполномоченный.

Ныряем в салон подъехавшего автомобиля. Молодой таксист пытается завести разговор с красногубой обольстительной Надин, но она намеренно игнорирует все его попытки, не сводя глаз с моей неаккуратной, растрёпанной головы. Наконец перестаёт буравить меня своими позеленевшими глазищами и озвучивает вопрос, который хотела задать ещё в участке:

– Ты постриглась?

– Постриглась. Сама. Взяла и отрезала.

– Заметно, что сама.

Дальше до дома мы едем молча. Меня потряхивает от холода, кутаюсь, но это не спасает. Чувствую себя так же, как болтающаяся жалкая истёртая пуговица на моей кофте. Всё, что удерживает её сейчас – это не жизнь, а подобие жизни. Тоненькая-тоненькая безжизненная ниточка.

Таксист на каждой кочке перебивает смачным выругиванием тихий рокот машины и весёлый голос ведущей ночного радиоэфира. Дорога кажется бесконечной, ночь – слишком холодной, салон автомобиля – слишком прокуренным. Я едва удерживаюсь от того, чтобы не испортить сиденья содержимым желудка. Наконец водитель произносит долгожданное: «Приехали».

Дом пропах валерьянкой.

Надин негромко разговаривает в другой комнате по телефону с Ольгой Витальевной. Потом падает тяжело на диван рядом. Протягивает два белых кругляша и воду в высоком стакане, тонкими длинными пальцами заботливо заправляет мелкие завитки волос мне за уши.

– Тебе надо поспать. Прекрати реветь. Завтра или послезавтра утром придёт оперуполномоченный или как там его, не разбираюсь в званиях. В общем, он будет вести дело и позвонит, как появятся детали.

Белые горькие кругляши царапают горло и проваливаются.

– Детали? Какие детали? Детали человека?

– Да, замолчи! Прости, нервы… Мишь, прекрати панику и ложись спать! Всё будет хорошо.

– Да. – Как же я забыла? Всё будет хорошо.

И я лечу в никуда вслед за белыми горькими кругляшами.

Глава 5. Потомок древних креодонтов

Белые кругляши хорошо знают своё дело. Внутри и снаружи меня наступает безмолвие.

Судороги не бьют тело. Сил больше нет. Видимо, тело включило режим энергосбережения. Руки совсем ослабли.

Тело-вата. Оно лежит и вставать не просится. Как будто у него закончились все дела в этой жизни.

Два страха стягивают меня, как два широченных обруча бочку с капустой. Страх, что не услышу никогда твоим голосом: «Спокойной ночи, Мышь». Страх, что никогда не перестану бояться ночи.

«Бочка с капустой». Странное сравнение, да? Но это первое, что вспомнила. Много похожего. Холодно. Темно. Страшно, и кисловатый привкус во рту, и обручи. Они стянули всё тело. И да, ещё горло.

Весь день звонит Надин. Та, от которой никуда не деться. На седьмой раз провожу медленно и неуверенно пальцем по зелёной трубке вправо.

– Ал-л-ло-о.

– Наконец-то. Ну как так можно? Мишь, прошу, телефон только не выключай и бери трубку! – громкий звонкий командный голос, словно рупор, разрывает уши.

Набираю воздух в лёгкие, чтобы ответить.

– Да-а-а-а, хорошо-о-о-о!

Не узнаю свой голос. Он стал слабым, как у младенца. Сворачиваю разговор и нажимаю на отключение. Не хочу слышать ничьи «привет», «пока», «как так можно». Ничьи. Но вдруг позвонят из полиции. А вдруг позвонишь ты. А я «не абонент»

Вдруг!

Включаю телефон и ставлю на максимальный звук, чтобы схватить трубку, даже если усну.

И падаю. И засыпаю. Без слёз. Без сил. Без снов. Без тебя.

Просыпаюсь от забористого звука, встряхнувшего застывший воздух. Незнакомый номер. Сердце вот-вот выпрыгнет.

– Гражданка Мишель? – замираю и не могу вымолвить ни единого слова в ответ незнакомцу. Булькаю, словно та выпущенная в прудик пучеглазая и с жабрами «Ольга Витальевна».

– А-а-а, что-о-о-о? А-а-а, да-а-а-а. – Непроизвольно зажмуриваю глаза.

– Ясненько. Я веду ваше дело. Оперуполномоченный Коротков. – Сухой официальный тон ничего хорошего не предвещает.

– Дело?

– Гражданка Мишель, у вас пропал гражданин?

– Да, да. Вы его нашли? Где он… где?..

– Стоп, стоп. Не так быстро, гражданочка. Звоню с информацией, что розыски ведутся, не волнуйтесь – соответствующие службы оповещены. Я к вам завтра зайду для уточнения обстоятельств, вы будьте на месте.

– Я буду. Я очень буду. А можно мне тоже что-то предпринять? Я не могу вот так вот лежать.

– Гражданочка, я же вам сообщил – розыски ведутся, мы делаем всё возможное. Не волнуйтесь, все службы оповещены. Я к вам завтра зайду.

– Да, хорошо.

Лежу и смотрю в потолок, в одну точку. Мыслей нет. Как в бочке. Точно.

Рука как плеть лежит рядом со щекой. Слёзы не сбрасываю. Наволочка скоро совсем солёная станет, ну и пусть, какая разница. Буду лежать на солёной подушке, я же в бочке.