Между Тенью и Фарфором

Паренек опасливо покосился на странного пассажира, отодвинулся. «Вполне благоразумно, и я постарался бы держаться подальше от полоумного дядьки» – с иронией подумал Шумский, однако же испытал облегчение: во всем виноват треклятый недосып, вынуждающий грезить наяву.

На следующей остановке вызвавший среди него переполох парнишка вышел, а успокоившийся Василий откинулся на спинку, мимоходом обозрев окно. Через секунду журналист выразительно икнул и буквально подпрыгнул, словно кто подложил ему под седалище кнопку. Вместо подростка на совершенно безлюдной остановке в полный рост вытянулась статуя. Сколы на ее плечах и лице походили на незаживающие оспины, тем не менее, изваяние выглядело живым!

Подтверждая выводы обалдевшего Шумского, мраморный человек улыбнулся полуотколотым ртом и почти озорно подмигнул, припорошив асфальт у ног каменной крошкой.

Журналист не сомневался: статуя скалилась именно на него! Охваченный ужасом Шумский вжался в кресло и осмелился отлепиться от спинки, лишь когда троллейбус покатил прочь от злополучной остановки.

«Померещилось, наверно, – не слишком бодро утешил себя Василий и тут же возмутился, – все-таки зачем шить детям мрачные куртки, от которых рябчики в глазах порхают?!»

Из апрельской дымки пробивающихся листьев желто улыбнулся знакомый фасад: наконец-то, редакция! Пожалуй, журналист давненько не радовался так рабочему поприщу. Впрочем, в данном случае «давненько» – понятие относительное, ибо в «Калинских вестях» на полную ставку Василий трудился только второй год. Правда, до этого дважды проходил там практику и подрабатывал по случаю, когда требовалось написать не слишком глобальную статью. Ну да это детали, все равно Шумский никогда прежде так не жаждал поскорее приступить к делам насущным и даже скучным. Надо же – почти в рифму!

Он адресовал сердитый посыл удаляющемуся троллейбусу, мол, медленный ты сегодня, товарищ на колесах! Раздражение помогло избавиться от остатков страха.

«Вот какой глупый мышонок» – ласково пропел в голове мамин голос.

Глава 2. Кое-что из жизни редакции

Редакция «Калинских вестей» базировалась на первом этаже самой обыкновенной панельной пятиэтажки, в угловой трехкомнатной квартире, выкупленной и переделанной под офис. Коллектив был небольшой – всего-то пять человек, не считая главного редактора, и потому атмосфера в нем царила почти семейная.

– Отыскался таки! Приветствуем тебя, о Повелитель Времени! – Громогласно изрек Тоха, салютуя воображаемой шляпой.

– Отвянь, – ласково отбрил приятеля Шумский, протискиваясь к своему столу и одновременно позевывая под неодобрительным взглядом главреда.

– И то верно: какой ты Повелитель Времени – скорее оно тобой повелевает, о, Раб Будильника! – Тут же все переиначил верстальщик.

– Когда тебе, интересно, надоест чушь молоть? – Буркнул Василий, приклеиваясь взором к синему экрану монитора: какая-то добрая душа (вероятно, Настасья) потрудилась включить компьютер и избавила от необходимости еще и этой заминкой злить начальство.

Шумский тут же уловил лукавое подмигиванье со стороны соседнего стола. «Влип ты, Васятка» – это он прочитал по губам, потому как присутствие главного редактора сдерживало языки.

Тоха в свою очередь хмыкнул и пошел к кулеру – с утра всем хотелось согреть горло чем-нибудь горячим. Это был своего рода ритуал, помогавший настроиться на рабочий лад. Странно начавшийся день входил в привычную колею.

Не до конца отошедший от «игр воображения» Василий досадливо вздохнул: надо же, опять опоздал! Причем сегодня аж на пятнадцать минут, если не больше. И, как назло, Владимир Петрович на месте. Обычно главред забегал в редакцию часам к десяти, благо жил в паре шагов от офиса. Удовлетворенно отмечал наличие всех сотрудников и садился за свой ноутбук изучать положение дел в мире, России и конкретно в Калинской области. Затем, бывало, если расположение духа благоприятствовало, Владимир Петрович (или по-простому ВП) приходил в общую комнату и травил побаски из прежней военной жизни. Надо признать, она отличалась насыщенностью, ибо главред «Калинских вестей», летчик первого класса и в прошлом командир корабля, повидал на своем веку, ой, как много.

Впечатлительная Настасья Лунина периодически советовала начальнику браться за мемуары, уверяя, что записки имели бы потрясающий успех. Он добродушно посмеивался и отмахивался, хотя выслушивал подобные предложения не без удовольствия. Кто знает, может, так оно и сталось бы. Владимир Каменев, полковник авиации в отставке, обладал разносторонними талантами, собственным примером разрушая стереотип о врожденной «дубовости» военных. Среди прочего он писал отменные статьи, разумеется, под псевдонимом. Читатели любили каменевские заметки, поданные в духе «на злобу дня», с перчинкой едкого и меткого сарказма. Честно говоря, Василий искренне восхищался способностью начальника нащупать занятную линию в самом, казалось бы, бесперспективном материале.

– Запомните, студенты, – частенько говаривал главный редактор и по совместительству владелец газеты, – важно не столько то, что вы рассказываете людям, сколько то, как вы это преподносите. Самую скучную историю можно превратить в блокбастер, если взяться с нужного края.

И у Владимира Петровича это получалось на десять баллов из десяти. К тому же ему не откажешь в чувстве юмора, благодаря которому главред, во-первых, никогда не зависал надолго в плохом настроении, а во-вторых, подмечал забавные моменты в повседневной жизни. Именно с его легкой руки к Василию приклеилось прозвище Твое Величество, ибо созвучие имени и фамилии журналиста бывшему российскому самодержцу показалось Каменеву весьма остроумным. Так на свет явился псевдоним «Василий Шуйский», которым подписывались статьи под дружный гогот всей редакции. Шумский сначала протестовал, даже пробовал бунтовать, но потом привык и выкинул белый флаг, подумав, что и впрямь занятно вышло – по крайней мере свежо, нестандартно, читателей цепляет… А в этом-то и кроется успех любого издания.

В общем, с юмором у Владимира Петровича все обстояло нормально, однако закручивать гайки он тоже умел. И сейчас возвышался над столом Василия гордым монументом, буравя сильно опоздавшего сотрудника отнюдь не доброжелательным взглядом сквозь затемненные линзы очков.

– Я так понимаю, вам будильник на день рождения надо подарить? – Холодно осведомился главред.

По его тону стало ясно: начальник пребывает в крайнем раздражении, и любая попытка оправдаться вызовет лишь новый всплеск недовольства. Поэтому Василий молчал, покаянно склонив голову.

– Что ж, молчание – знак согласия. Так и запишем. Но лучше вам, Василий, выходить из дома загодя, если вы не хотите в этом месяце остаться без премии. Имейте в виду – это последнее китайское предупреждение.

Владимир Петрович обращался ко всем сотрудникам исключительно на «вы» и называл полным именем, хотя в добрую минуту мог позволить себе некоторую барскую ласковость. Как правило, такая честь выпадала Марине Сахаровой, редактору выпуска. Она работала с Каменевым дольше всех, и потому иногда в его устах звучала как «Мариша».

Шумский все так же молчал, не решаясь реагировать более выразительно и даже извиняться, однако начальник не уходил. Отсюда журналист заключил, что его ожидает наказание в виде не совсем приятного поручения и обреченно поднял глаза. Владимир Петрович помахал перед его носом белым конвертом.

– Вы, конечно, очень занятой господин, раз по утрам не успеваете на работу, однако позвольте вас напрячь еще немного. Это письмо принесли с утренней почтой. Займитесь им. В свете последних событий может получиться любопытный материал. Кстати, если б вы явились пораньше, то прочли бы без моих понуканий.

– Между прочим, точность – вежливость королей! – Припомнил рекламный слоган из девяностых беспардонный Тоха.

Отставной полковник осадил верстальщика одним взглядом и повернулся к Сахаровой:

– Марина, я сегодня в разъездах, если что – звоните. Будут спрашивать – ориентируйте на завтрашнее утро, часиков этак на одиннадцать: постараюсь подбежать.

– Хорошо, Владимир Петрович.

Главред на секунду замешкался, кивнул намеченным в уме планами сбежал с крыльца пружинящей легкой походкой, завидной для мужчины и более молодых лет: как-никак полковнику зимой стукнуло шестьдесят семь. Однако Каменев по-прежнему сохранял воинскую выправку.

– Что он имел в виду, говоря «в свете последних событий»? Каких событий? – Спросил Шумский, едва коротко стриженный седой затылок начальника скрылся за углом.

– Ну ты, Васятка, даешь! Совсем не следишь за новостями, – откликнулась Маринка.

– Зачем ему, – снова влез неугомонный Тоха, отхлебывая кофе из необъятной кружки, – он ведь Величество, что ему до суеты презренных простолюдинов! О новостях доложат послушные холопы!

Настя прыснула, скользнув по соседу аквамариновым взглядом.

– Ха-ха-ха! – Протянул Василий. – Вам еще не надоело? По мне, так прикол безнадежно устарел. Объясните лучше, чего он взъелся?!

– Нахальство – второе счастье, да? – Хмыкнула Настасья. – Пятый раз кряду опаздываешь на работу и заметь – не на пять минут! Скажи спасибо, что обошлось старушкиным письмом. Петрович – классный начальник, уважает дисциплину, как все военные, и злить его не надо. Кстати, где тебя носило?

– Да сам не пойму, – Шумский растерянно погрузил пятерню в курчавую рыжевато-русую шевелюру. – Вышел даже раньше обычного, нормально сел в троллейбус… Почему он так долго ехал?

Правда: почему? Василий задумался: если не брать в расчет заговор общественного транспорта (хотя именно такую версию первой озвучил бы Тоха), то в чем причина? Не странных же видениях! Однако чувство, будто время в какой-то момент замедлило ход, Шумского посетило… Неужто в троллейбусе оно текло иначе, чем за пределами салона? Журналист отмахнулся от такой идеи и приготовился прочесть письмо, но его отвлек возглас Настасьи, изучавшей сводки, сброшенные на электронную почту областным управлением МВД:

– Ребята, снова пропажа!

Все столпились за ее спиной, разглядывая отсканированную, не очень качественную фотографию женщины средних лет. Рядом были расписаны приметы: такой-то возраст, такой-то рост, ушла из дома, не вернулась, была одета… И так далее, и тому подобное: один столбец скупых данных – и в этом весь человек?..

Василий не знавал сей дамы прежде, да и видок у нее, прямо скажем, потрепанный – выпивала, видать. Почему-то Шумскому пришло в голову, что примерно так могла бы выглядеть скандальная Михалычева супруга. По возрасту подходит… А если потеряшка действительно она? Глядишь, за стенкой сразу спокойнее станет, а то замучили уже своими разборками!

– Не понимаю, чего вы заходитесь, – равнодушно бросил Василий, возвращаясь к своему креслу. – Люди все время теряются. Откуда такой ажиотаж?

– Ажиотаж?! – Возмутилась жалостливая Настасья, стремящаяся выдать порцию сочувствия всем – нуждающимся и не очень. – Это уже шестой случай за три дня!

– А если учесть последнюю пару недель, то, пожалуй, за полтора десятка перевалит, – задумчиво добавила Сахарова со своего редакторского насеста, накручивая длинную каштановую прядь на карандаш.

Марина любила кресла без подлокотников и обычно сидела, поджав ноги. Близорукость заставляла ее клониться немного вперед, голова втягивалась в плечи, отчего редактор по-куриному хохлилась, а ее сиденье заработало соответствующее прозвание.

– И чего? – Не понял Шумский. – Девочки, в России ежегодно пропадают без вести около трехсот тысяч человек. И это только официально. Реальные цифры гораздо выше. Причем некоторые теряются по собственной воле! Я сам в прошлом году делал материал про одного столичного кекса, якобы пропавшего средь бела дня. Поиски результатов не дали. А через пятнадцать лет он, здрасьте вам в хату, сам нашелся: оказывается, все эти годы мужик провел в глухом лесном монастыре, представляете? Дескать, удалялся от суеты да душевный покой обретал! У нас в Калинской области масштабы, ясное дело, поскромнее – тысяча с хвостиком «потеряшек», или, может, чутка поболе, но тоже в пределах нормы. Вот только грибы пойдут…

– Вась, какая норма?! Какие грибы?! – Лунина уже полыхала гневом, облившем ее щеки разбавленной киноварью. – Сейчас только апрель! Коли так пойдет дальше, к новому году весь Калинск обезлюдеет! Легко рассуждать, когда тебя лично подобные известия не касаются! А каково родным пропавших бедолаг?!

Настасьина нижняя губа на этих словах начала младенчески подрагивать. Она перевела влажный взор на монитор. Казалось, еще немного – и Лунина заполнит уши коллег полноценным ревом. «Наша Настя громко плачет» – съехидничал внутренний голос Василия, однако до материального выражения мысль, к счастью, не доросла.