Лестница в небо

Последующая забота о щенках отняла у меня всё свободное время. Каждый день я с Сонечкой вместо прогулки отправлялась в чужой старый дом. И с каждым днём всё больше в него влюблялась. Ветхие стены хранили свою историю, я с интересом рассматривала прикреплённые к ним фотографии Петиных родственников, и моё воображение тут же начинало рисовать особенные истории бывших обитателей дачи. Особенно мне нравилось изучать пожелтевшие фотокарточки сороковых годов, на которых были запечатлены красивые молодые люди, глаза которых светились простым людским счастьем и послевоенными надеждами. В моём семейном архиве хранились очень похожие фотографии, как и, наверное, в любой семье. То поколение отличало присутствие радости на лицах, просветлённость в счастливых глазах, не смотря на тяжёлые времена.

Щенки в манеже подрастали и с большим аппетитом лакали приготовленную мной кашу. Особенно обрадовалась появлению новых друзей Соня. Порой она не отпускала схваченного наугад малыша из рук в течение часа, но расставалась с ним без плача под мои настойчивые обещания, что снова увидится с маленькими собачатами завтра. Между тем, Агнесска уже успела определить одного нашего подопечного и продолжала и дальше активно заниматься данным вопросом.

Не смотря на ежедневные поездки на дачу, я продолжала посещать лекции. Любавин, как всегда, необычайно приветливый и обаятельный, был обходителен со всеми своими учениками. Однако казалось, что мне он уделял гораздо больше внимания, чем остальным. «Мне просто кажется», – решала я в один момент, но уже в следующий задумывалась об обратном: «Нет, Любавин явно не ровно смотрит в мою сторону». В то же время, я и сама начинала поглядывать на него уже исходя из совершенно иных собственных мыслей. Более того, это заметил даже всегда равнодушный к моим посещениям курсов Макс.

– Всегда спешишь на свои лекции. Прихорашиваешься. Нет, чтобы дома посидеть. У тебя что, работы нет? – постоянно ворчал он.

Ежедневное ворчание порядком стало меня раздражать. Мне хотелось остаться наедине и писать стихи. Вместо этого, как только какая-либо трогательная строчка приходила мне в голову, Макс грубо одёргивал меня бытовыми вопросами, мешал и всячески старался изменить мои творческие порывы на интерес кухни, заставляя вплотную заняться приготовлением обеда или ужина. После я поняла, что Макс не желает, чтобы мои мысли уносились куда-нибудь далеко – гораздо дальше, чем наш быт. Чтобы во мне присутствовали какие-либо фантазии. Он явно заметил во мне разительную перемену – что я далеко уже не та домохозяйка, думающая о работе, а творчески устремлённая личность, постоянно спешащая на свои поэтические уроки.

Вначале Макс пытался интересоваться моим пребыванием на лекциях, но как только увидел, что об Артёме Любавине я говорю больше, чем того следует, замолкал, а глаза его покрывала тёмная поволока подступающей ревности. Впрочем, во всём, что касалось меня, Макс всегда был своего рода тираном, считающим, что имеет полное право располагать мною во всех смыслах. Даже в творческом развитии. Наблюдая, как я прихорашиваюсь перед зеркалом, спеша в клуб, Макс со злостью вставлял какое-нибудь ехидное, саркастическое замечание. Мне казалось, что ещё немного, и он просто запретит мне ходить на лекции Артёма.

В тот день я прибежала на урок первая, взбудораженная очередной ссорой с Максимом. Глаза мои гневно пылали, и я присела за свой стол, пытаясь усмирить свой бушующий гнев.

– У Вас что-то случилось, Аля? – раздался тихий голос Артёма.

Я отрицательно покачала головой:

– Нет-нет, всё нормально.

– Мне так не показалось, – заметил Артём. – Судя по Вашим глазам.

– А что в моих глазах не так? – улыбнулась я.

Артём присел на соседний стул, пристально вглядываясь в мои зелёные очи.

– О, в них можно увидеть много всего разного-преразного. Боль, злость, надежду, любовь, нежность. Целую гамма чувств…

– Неужели?…

– Вот губы Ваши тронула сейчас улыбка, и глаза тут же поменяли свой оттенок. В них мелькнула искра, и вот она уже разрастается, становиться больше и больше. Глаза начинают сиять.

– Вы большой знаток женских глаз, – улыбнулась я.

– Кто бы сомневался! – улыбнулся в ответ Артём.

В этот момент в класс вошли ребята. Артём встал.

– Хорошего Вам вечера, Аля.

После лекции мы столкнулись с ним в дверях.

– Аля, Петя просил передать Вам ключи от дачи. Он забыл оставить их в условленном тайнике. А ещё просил обязательно навестить сегодня голодных подопечных.

К слову сказать, тайником служил старый почтовый ящик, прибитый к ветхому дачному забору.

– Вас подвезти? Дача далеко? – добавил Артём.

– Не слишком. Но поехали.

Мы вышли с ним из клуба, и Любавин повёл меня к своей припаркованной невдалеке машине. Присаживаясь на переднее сиденье, я прислушалась к своему бьющемуся сердцу и украдкой залюбовалась лицом Артёма. Оно определённо мне очень нравилось.

Глава 6

Тёплый язычок щенка приветливо лизал ладонь Любавина. Я наблюдала за улыбкой Артёма, за его невольно подрагивающими пальцами от интенсивных движений щенячьего языка и думала о собачьей преданности и доверии к людям. Только собаки могли любить абсолютно безусловной любовью, смотря в глаза, положив голову на колени, и ждать своего хозяина к концу рабочего дня.

– Если бы в каждом из нас было процентов пятьдесят от Хатико… – словно услышав мои мысли, тихо произнёс Артём. – Какие же люди порой… хуже собак. Намного.

Голос его звучал чуть слышно, боясь нарушить неожиданно возникшее содружество между человеком и маленьким представителем животного мира. В тихой и размеренной тональности сказанных Артёмом слов ощущалась глубоко скрытая тоска, которую трудно было даже назвать печалью. В ней таилось всё когда-то пережитое, словно заснеженная память былых потерь, предательств и несправедливости вдруг неожиданно вырвалась наружу под воздействием простого, но такого необычного доверия животного к незнакомому человеку.

– Бывают и редкие исключения, которые всё же встречаются в жизни… – негромко отозвалась я. – У памятника Хатико влюблённые назначают встречи. И читают друг другу стихи. Весьма подходящее место.

– Исключения – это про нас с Вами? – улыбнулся Артём, заглянув в мои глаза.

Его неожиданный вопрос и пытливый взгляд невольно смутил меня. Я растерянно не знала, что ответить под этим пристальным взглядом. То ли направить свой ответ в поэтическое русло тонких проявлений чувственности всех влюблённых в мире, то ли остановиться на настоящем конкретном моменте. Мне показалось, как бы со стороны, что в тихой комнатке старой деревянной дачи двое взрослых людей говорят сейчас о самом важном. В результате я промолчала, безмолвно соглашаясь с выводом Артёма.

Любавин осторожно положил пушистое тельце щенка в манеж и направился к камину. На дворе стоял декабрь, поэтому первым делом Артём хорошенько растопил старый, запылённый камин на даче. Уже через несколько минут разгоревшиеся поленья весело потрескивали, а сам дом наполнился приятным уютом и теплом.

Артём сел на выцветший половик на полу и протянул свои руки к камину. Мужские плечи немного ссутулились, от этого вся его фигура выглядела необычайно трогательно. Сразу же возникло желание подойти и обнять этого печального человека, которого не жаловала жизнь, резко поменяв привычный обыденный уклад на зарешёченное «царство» небытия. Можно было только предположить, что творилось там за колючей проволокой зоны, что происходило в душе и во внутренних ощущениях Артёма, когда он впервые попал в камеру. Я прекрасно осознавала, что никакие публикации, книги или стихи о жизни арестантов никогда не смогут передать всей людской боли справедливого, но злобного в проявлении этой справедливости тюремного мира.

Направившись к одинокой фигуре у камина, я устроилась рядом и просто взяла его за руку. Пальцы Артёма слегка сжали мои, и в этот момент я знала, что он, безусловно, верно понял мой жест.

– Это боль… – тихо произнёс он, глядя на осторожные языки пламени в камине.

– Вы умеете читать мысли?.. – чуть слышно отозвалась я.

Артём повернул ко мне лицо и серьёзно, с убеждением ответил:

– Я умею читать мысли.

– Настоящий волшебник? – слегка улыбнулась я.

– Хм… Это не так трудно, если чувствуешь человека…

Какое-то время мы молча сидели у камина на полу, наблюдая, как огонь ласкает сухие поленья. Наконец я негромко произнесла, обобщая все обоюдные ощущения от разговора и его воспоминания о былом.

– Ожидание сильнее надежды. Человек способен ждать, даже когда нет никаких надежд.

– Это вряд ли… В утраченных надеждах присутствует дыхание смерти…

Я встала, чувствуя, как горло перехватил комок, и отошла, оставив Артёма наедине с самим собой. Невозможно найти подходящих слов, полностью ощущая чужую боль. Ведь Артём стал мне уже достаточно близок своими стихами, которые, как мне показалось, открывали его душу. Спустя время Любавин тоже поднялся, словно сбросив, наконец, с себя всю тяжесть и оставив свою горечь разыгравшемуся пламени.

На обратной дороге мы молчали. Каждый из нас не хотел нарушать то, что сблизило двоих у камина на старой даче. Но я была уверена, что Артём вёл машину с лёгким сердцем. Пламя камина забрало его нахлынувшую печаль. Пусть не навсегда, ведь невозможно всё вычеркнуть из прошлого, переписать заново, но огонь, как и вода, способны на многое.

Дома меня ждало очередное раздражение Максима от позднего возвращения домой. Я смотрела в глаза мужа и видела в них только ярость. С возникновением Артёма в моей жизни я совсем по-другому стала воспринимать Макса. Всё больше я задумывалась о том, что он далёк от моих творческих интересов и увлечения поэзией. Мне даже вспомнилось, как когда-то очень давно, однажды после нашей свадьбы, во время прогулки по рынку, Макс наотрез отказался купить мне небольшой томик Ахматовой в мягком переплёте. В те времена не было интернета, и единственной возможностью слиться со стихами моего любимого поэта была только покупка книги. Однако все деньги были у Макса, и он решительно отказывался их тратить на приобретение совсем недорогого томика. В результате мы поскандалили, но, в конце концов, Макс с большим раздражением купил мне, по его мнению, совершенно ненужную вещь. В тот вечер я с особым чувством счастья держала в своих ладонях томик Ахматовой, погружаясь в такие, знакомые и близкие мне строки. Спустя много лет мне по-прежнему дорог потрёпанный томик со стихами классика, хотя я давно уже стала читать Ахматову в интернете. Всякий раз, делая уборку на полке, я брала книгу в руки и вспоминала неприятную ситуацию её приобретения. Больше я никогда не просила Макса купить мне сборник стихов интересующего поэта. А с появлением в доме интернета возможность читать не только стихотворения, но и разнообразную публицистику стала для меня доступной.

Гневные нападки Макса вызвали во мне ответные негативные эмоции. Мы, как обычно, сильно поругались и наговорили друг другу слишком много гадостей. В итоге я в ужасном настроении отправилась в комнату, к кроватке, в которой спала Сонечка. Иногда мне казалось, что лишь улыбка моего ребёнка и смотрящие с любовью карие глазёнки дочки только и спасают меня от отсутствия взаимопонимания в семье. Сонечка беззаботно спала в своей кроватке, положив кулачок под щёчку. «Настоящий спящий Ангел» – подумала я, любуясь малышом, который даже не подозревал, какие страсти только что бушевали на нашей кухне.

Впрочем, на следующий день всё было как обычно. Отличительная особенность Макса не акцентировать своих ощущений и мыслей на постоянных скандалах вновь привела к тому, что разговор между нами протекал вполне мирно в это утро. Затем я занялась работой, пока звонок по телефону не отвлёк меня. Звонила Ариша – девчушка с конопушками, посещающая со мной курсы по литературе.