Островская быль

Следуя таким порядком, они прошли с полкилометра, когда на левом фланге вспыхнула беспорядочная пальба. Что там такое, чёрт меня побери?! Нежели нарвались на засаду?! – встревожился Шрауф и поспешил на звуки перестрелки. Слышались то одиночные выстрелы, то автоматные очереди. Потом завершающим аккордом громыхнула ручная граната, и всё стихло. Когда он, утопая по колено в сугробах, таки, добрался до места действия, глазам его предстал воистину пейзаж после боя.

Посреди поляны зияла неглубокая почерневшая от копоти воронка, на краю которой лежало изуродованное взрывом тело. По большому счёту, уцелело только то, что находилось ниже живота. Шрауф отчетливо распознал ноги в каких-то тёмных штанах и серых валенках. Рядом покоился ещё один… как бы это сказать… фрагмент того, что было недавно человеком, состоящий из головы, правого плеча и руки… Всё же остальное было разорвано в клочья. Повсюду вокруг виднелись какие-то кровавые ошмётки и тлеющие обрывки одежды. Деревья вокруг были посечены осколками.

Тут же на поляне, обильно окропив кровью снег, покоилось и несколько неподвижных тел в шинелях мышиного цвета. Трое, быстро произвёл подсчёт потерь Шрауф. Один, судя по всему получивший пулю или осколок в грудь, лежал навзничь, раскинув руки и остекленевшими мертвыми глазами таращился на небо. Второй скрючившись уткнулся головой в снег, да так и застыл в этой нелепой позе. Третий распластался совсем рядом с воронкой. Этому явно досталось больше остальных – лицо мертвеца было сильно опалено огнём и так обезображено, что, вероятно, и родная мать не узнала бы его без подсказки. Словом, зрелище удручающее.

Чуть в стороне, привалившись спиной к сосне, сидел ещё один солдат. Судя по расплывшемуся на шинели бурому пятну, его ранило в живот. Он громко стонал, а хлопотавший над ним товарищ неумело пытался оказать первую помощь. Находившийся тут же Мольтке, неодобрительно наблюдавший за действиями этого доброхота, не выдержал. Поскольку необходимость в соблюдении тишины уже отпала, он безо всякого стеснения и не выбирая выражений громогласно обрушился на своего подчинённого:

– Вилли, что тебя! Что ты суетишься как начинающая шлюшка под клиентом? Из тебя же врач, как из меня пастор. Ему, мать твою, в госпиталь надо, и чем быстрее, тем лучше! Марш за носилками! Да живо. Не то твой дружок присоединится к этим…

Обершарфюрер выразительно кивнул на убитых. Вдохновлённый речью командира Вилли, не дожидаясь дополнительных указаний, рванул что было сил в сторону опушки.

– А ты, Ганс, перестань ныть, – значительно мягче обратился Мольтке к раненому. – И без тебя тошно…

Щрауф приблизился к обершарфюреру. Тот встал навытяжку, как полагается перед старшим по званию.

– Что здесь произошло? – спросил Шрауф.

– Мои ребята столкнулись с ними нос к носу… – начал, было докладывать Мольтке.

– Вы сказали: с ними? – перебил его гестаповец.

– Второй лежит вон там, – Мольтке указал на стоявшую справа сосну. За ней действительно чернело ещё одно тело, которого Шрауф сразу не заметил.

– Убит? – мрачно поинтересовался он, не сомневаясь, впрочем, в ответе.

– Всё произошло слишком быстро, – попытался оправдать действия своих подчинённых командир взвода. – Времени на раздумье не было.

– Какого чёрта, Мольтке?! – раздражённо накинулся Шрауф на обершарфюрера. – Мне не нужны трупы!

– Мне тоже не нужны трупы, а у меня на руках их целых три, как вы наверняка заметили! – воспользовавшись тем, что никого из рядовых поблизости не было, и услышать их разговора никто не мог, довольно дерзко отреагировал на это замечание Мольтке. – Русские начали стрелять. Я никогда не запрешал своим людям отвечать на огонь. Они – солдаты, а не мишени.

– Ладно. Оставим эмоции. – Пошёл на попятную Шрауф, чувствуя, что перегнул палку. – Продолжайте.

– Мне нечего больше добавить, – нехотя признался Мольтке. – Те, кто наткнулись на русских первыми, мертвы. Когда я подтянулся сюда с подкреплением, всё уже было кончено. Того, что лежит за сосной, ухлопал кто-то из парней. А второй, надо полагать, расстреляв все патроны… – Обершарфюрер наклонился, поднял с земли «парабеллум», вероятнее всего принадлежавший партизану, извлёк пустую обойму и удовлетворенно кивнул. – Так я и думал. Когда закончились патроны, этот парень подорвал себя, а заодно и моих ребят.

Жаль ни одного взять живым не удалось, подосадовал Шрауф. Ночной костёр оказался не пустышкой. Вне всякого сомнения, это были партизаны…

– Что с костром? – цепляясь за последнюю ниточку, спросил он, окинув взглядом полянку. – Ведь, здесь огня явно не разводили. Возможно там обнаружится что-нибудь интересное. Надо найти.

– Уже ищут. Есть у меня парочка следопытов-любителей. Эти непременно найдут, – уверил его Мольтке. – Только, что нам это даст? И так ясно, что эти двое заночевали в лесу у костерка и с рассветом тронулись в путь…

В это время из-за заснеженной разлапистой ели показалась небольшая группа людей. Двое солдат гнали перед собой какого-то человека в долгополой красноармейской шинели без погон с солдатской шапкой-ушанкой на голове.

– А вот и мои следопыты, – присмотревшись, сказал Мольтке, – Смотрите-ка, господин унтерштурмфюрер, они кого-то сцапали.

Интересно кого? – подумалось Шрауфу.

Солдаты подошли вплотную.

– Обнаружили кострище? – спросил Мольтке.

– Так точно. Метров за двести отсюда, – ответил один из солдат. – Угли ещё тёплые. Лапник настелен. Там они ночевали.

– Нашли что-нибудь достойное внимания? – полюбопытствовал Шрауф.

– Ничего, господин унтерштурмфюрер, – отрапортовал следопыт.

– А этот откуда взялся? – Глазами указал на задержанного гестаповец.

– На обратном пути прибился. – Усмехнулся шутце*. – Вышел из леса с поднятыми руками. Сам.

– Что сказал? – продолжал допытываться Шрауф.

– Что-то лопотал, да только мы ничего не поняли. – Пожал плечами солдат.

– Язык врага следует знать, – наставительно заметил Шрауф, усмехнувшись. – Видно, придётся мне самому его порасспросить, – и перейдя на русский, жёстко, словно хлыстом стеганул, обратился к человеку в красноармейской шинели: – Ты кто такой?

– Воронов моя фамилия, – неуверенно ответил тот, немного сбитый с толку тем, что этот немецкий офицер говорил по-русски совсем без акцента. – Военнопленный. Неделю назад бежал из лагеря.

– Из какого лагеря?

– Который в Грызавино.

Грызавино? Это на окраине Острова. Шрауф стал припоминать содержание сводок недельной или около того давности. Что-то такое было. Точно. Тридцатого октября оттуда, действительно, бежали два человека. Фамилии в сводках не упоминались.

*Шутце – низшее воинское звание в СС, соответствующее званию рядового в вермахте.

– Куда подевался второй? – спросил гестаповец.

– Вон, за сосной лежит. – Указал взглядом на убитого Воронов.

– Ясно. Тот, который себя гранатой подорвал, откуда взялся?

– Он из островского подполья. Проводник…

Островское подполье? Неужели, шанс? От предчувствия близкой удачи – только руку протянуть, и она твоя! – у Шрауфа даже дрогнуло что-то внутри. А Воронов, между тем, торопливо сыпал словами, словно боялся, что не успеет всего рассказать:

– …Вел нас в партизанский отряд. Саней его зовут… Звали, – поправился он. – Мы в лесу заночевали, а, как рассвело, так встали да пошли. И сразу на ваших наскочили. Я замыкающим шёл. Как стрельба началась, так я развернулся и дёру…

– Ну-ну. Стало быть, не пожелал вместе со своими товарищами героическую смерть принять? – с издёвкой полюбопытствовал Шрауф. – Чего ж так?

– Жить хочу, – дрожащим голосом произнёс пленный.

– Ну, это понятно, – цинично изрёк гестаповец. – Только, ведь, право на жизнь ещё заслужить надо.

– Так, я же сам сдался, – пробормотал Воронов, непонимающе таращась на Шрауфа.

– Не велика заслуга, – процедил сквозь зубы немец. – Мы бы тебя и так взяли… – и выдержав томительную для Воронова паузу, небрежно бросил: – А вот островское подполье – совсем другое дело!