Островская быль

– Расскажу всё, что знаю, – поспешно уверил его пленник.

– Знаю, что расскажешь. Да стоит ли твоя информация жизни?

– Всё, как на духу, расскажу, – продолжал талдычить Воронов.

Его бил озноб, и, кажется, он был близок истерике.

– Только не убивайте! – взмолился беглый лагерник.

– Там видно будет, – буркнул себе под нос Шрауф.

Поплыл, удовлетворённо констатировал он про себя. Выложит всё от и до. Вопрос, много ли он знает? И обернувшись к Мольтке, приказа по-немецки:

– Я срочно отбываю в Остров. Этого забираю с собой. Выделите мне десяток людей для охраны, а сами заканчивайте здесь и возвращайтесь в расположение. Трупы бандитов доставьте в морг.

Опыт нескольких лет работы в гестапо приучил Ольгерда Шрауфа неизменно следовать принципу «Куй железо, пока горячо». Разбуженный в шесть часов утра островский комендант полковник Зассе любезно предоставил ему для проведения допроса отдельный кабинет в комендатуре. Допрос… Хотя, какой там допрос, скорее монолог Воронова, длился больше часа. Его откровения скрупулёзно фиксировала личная стенографистка полковника – довольно миленькая пышная блондинка. Несомненно, она была зла как чёрт, оттого что её вытащили из поспели ни свет ни заря и заставили трудиться, не покладая рук. Однако на протяжение всего этого часа девушка сохраняла на лице лишь деловую сосредоточенность, и порой даже одаривала Шрауфа – непосредственного виновника всего этого раннего безобразия – кокетливой улыбкой.

Когда девица удалилась, чтобы сделать расшифровку, Шрауф, дабы не терять времени понапрасну, предложил Воронову собственноручно написать всё то, что тот только что рассказал и подписаться, что тот и сделал. Вообще-то, этого не требовалось. Достаточно было расшифровки стенограммы и, при необходимости, подтверждения стенографистки, да и то лишь в случае, если правдивость предоставленной информации вызовет сомнения у руководства. Что же касается соблюдения буквы закона, то деятельность гестапо была практически выведена из-под какого бы то ни было стороннего надзора. Поскольку тайная полиция занималась расследованием деятельности враждебных Третьему рейху сил, ей позволялось многое в обход закона и суда. Так что, собственноручно написанные и подписанные Вороновым показания нужны ли лишь для того, чтобы при необходимости использовать их в качестве жупела.

Отправив своего подопечного в камеру Шрауф перечёл его показания. Удостоверившись, что они, если и не слово в слово, то довольно точно воспроизводят то же, что зафиксировала стенографистка, он сделал кое-какие выписки и взялся, было, за трубку телефона, но, бросив взгляд на часы, передумал. Часовая стрелка почти подползла к девяти, а минутную отделяло от цифры «12» три деления. Звонить было бессмысленно. Из дома Рененкампф уже уехал, а до своего кабинета ещё не добрался. Он приходит к себе ровно в девять, вот, в девять и позвоню, решил Шрауф. Не раньше и не позже.

Он с хрустом потянулся, заложил руки за голову и, прикрыв глаза, откинулся на спинку стула, решив пару минут передохнуть. А всё-таки, я – молодец, мысленно похвалил себя Шрауф. Славно поработал. Повезло, конечно, но победителей не судят. Правда, устал чертовски, и сегодня предстоит ещё немало работы – это уж точно, ну да ничего… Всё. Девять. Можно звонить.

На том конце линии отреагировали после первого же гудка.

– Слушаю, – прозвучал в трубке бархатистый баритон Рененкампфа.

– Доброе утро, господин штандартенфюрер, – поприветствовал его Шрауф.

– Надеюсь, с вашей помощью оно, действительно будет добрым, – несколько напряжённо отреагировал шеф псковского гестапо и поторопил: – Не тяните! Есть результат?

– Кое-какой есть. – Не счёл нужным скромничать Шрауф и кратко изложил саму суть полученной от Воронова информации.

Рененкампф внимательно выслушал его.

– Полагаю, вам потребуется помощь. Могу прислать нескольких оперативников, – предложил он.

– Не имеет смыла. – Отказался Шрауф. – Комендант Острова уже выдел мне людей. Через четверть часа я их проинструктирую и направлю группы по адресам.

– Хорошо. Держите меня в курсе, – распорядился Рененкампф на прощанье.

Сводка Совинформбюро за 7 ноября 1942 года:

«В течение ночи на 7 ноября наши войска вели бои с противником в районе Сталинграда, северо-восточнее Туапсе и юго-восточнее Нальчика. На других фронтах никаких изменений не произошло. В районе Сталинграда продолжались бои с противником. Бойцы Н-ской части, действующей в районе заводов, выбили немцев из двух укреплённых пунктов и уничтожили до роты пехоты противника. На южном участке обороны города наши подразделения разрушили 9 дзотов и истребили 180 немецких солдат и офицеров. Северо-западнее Сталинграда происходила артиллерийская и миномётная перестрелка. Огнём наших артиллеристов разрушено 8 дзотов, подавлен огонь 3 артиллерийских и 2 миномётных батарей, рассеяно и частью уничтожено до батальона немецкой пехоты. На другом участке разгромлен разведывательный отряд итальянцев, пытавшийся ночью проникнуть в тыл советских войск…

В течение 7 ноября наши войск вели бои с противником, в районе Сталинграда, северо-восточнее Туапсе и юго-восточнее Нальчика. На других фронтах никаких изменении не произошло. В районе Сталинграда наши войска укрепляли свои позиции и частью сил отбивали атаки противника. Немцы силами пехоты безуспешно пытались атаковать наши опорные пункты. Артиллерийским, миномётным и пулемётным огнём наших частей противнику нанесены большие потери. Только в районе заводов истреблено до 700 немецких солдат и офицеров, уничтожено несколько танков, 11 пулемётов и разрушено 4 вражеских дзота. Северо-западнее Сталинграда наши войска вели огневой бой с противником. Артиллеристы Н-ской части разрушили 3 немецких дзота, взорвали склад с боеприпасами, подавили огонь 3 артиллерийских батарей и рассеяли до роты вражеской пехоты. Ружейно-пулемётным огнём нашими бойцами сбито 2 немецких самолёта…»

Казнь

Стоял декабрь тысяча девятьсот сорок второго. С тех пор, как в неразберихе первых дней войны немцы в самом начале июля захватили город, разнообразием событий жизнь островичей не баловала. Но вот уже больше месяца Остров полнился слухами и догадками. Никто толком ничего не знал, однако доподлинно известно было, что аккурат в двадцать пятую годовщину Октябрьской революции немцы арестовали Клашу Назарову – ну, ту что была до войны была старшей пионервожатой в школе, – и ещё троих ребят, из тех, что в довоенную пору под её началом в пионерах ходили. Что? Как? Почему? Вроде бы, подпольная организация у них была. Какие-то сведения они, якобы, собирали, партизанам их передавали, ещё что-то там делали, а в остальном, поди знай…

Встретятся, бывало, на улице соседки и завяжется у них разговор. А Кланя-то мне знакомая. Бедовая девка. Ей, кажись, и лет-то всего-ничего. Двадцать два? Вот-вот… Так говоришь, с партизанами якшалась? Надо же, и опаски не было. Вот матери-то горе… Словом, одни пустые пересуды. Да и большинство обывателей – не считая само-собой тех, кого она касалась напрямую, – история эта интересовала постольку-поскольку: повод поговорить и только. Не до того – своих забот полон рот. Выжить бы. Оккупация – не сахар. Второй год уж, как немцы на Псковщине хозяйничают. Теперь это вроде даже и не Россия считается, а… как бишь его… какой-то рейхскомиссариат Остланд, что ли… И не выговоришь. По всему видать, мы – ломоть отрезанный. Теперь их, небось, уже и не сковырнёшь немцев-то. Зазря это всё. К чему было затеваться с тем подпольем? – вероятно рассуждали многие.

Наступившая суббота должна стать днём, который поставит точку в этом деле. В пятницу, ещё засветло, полицаи ходили по домам и уведомляли, что завтра в десять всем надлежит быть на базарной площади, что, дескать, явка обязательна, и всё такое прочее. Понимать это следовало так: не придёте, хуже будет. С утра народ потянулся в центр города. Установленная на площади высокая П-образная виселица яснее ясного давала понять, что здесь произойдёт. Подневольные зрители – в основной массе, конечно же, женщины, – со страхом взирали на этот страшный атрибут смерти.

Денёк выдался морозный и, что для здешних мест непривычно, солнечный. Обычно в декабре погода – не забалуешь: серое мрачное небо, промозглый ветер с реки, благо ещё, если снег не повалит. А тут вдруг солнышко выкатилось. Однако, мало кого из тех, кто вынужден был сегодня присутствовать на базарной площади, это радовало. То, что им предстояло увидеть вызывало содрогание и ужас.

Башенные часы на колокольне Свято-Троицкого собора показывали без десяти десять, когда подъехал тентованный грузовик, из которого горохом посыпались немецкие солдаты. Они быстро оцепили площадь по периметру – понятное дело, безопасность прежде всего, – и лишь после этого прикатил на своей легковушке полковник Зассе – комендант. Едва он вышел из машины, к нему подскочил молоденький лейтенант. Они о чём-то переговорили, лейтенант козырнул и куда-то умчался. Последующие минут десять ничего не происходило. Все ждали.

Ровно в десять – вот же чёртова немецкая пунктуальность! – показался ещё один грузовик, бортовой. Он медленно полз по набережной. На скамьях в открытом кузове под охраной автоматчиков сидели четверо: две девушки и два парня. Совсем молодые, почти дети. Несмотря на мороз, никакой тёплой верхней одежды на них не было: девушки – в изорванных летних платьях, парни – штанах и рубахах, заляпанных бурыми пятнах запекшейся крови. На лицах следы побоев.

Грузовик приблизился к площади.

– Коленька! – раздался из толпы надсадный женский крик и захлебнулся в надрывных рыданиях – видно, мать узнала в одном из приговорённых своего сына.

Толпа немедленно, словно только ждала сигнала, взорвалась выкриками и плачем. Полковник Зассе встревоженно осмотрелся, но пресечь внезапный всплеск эмоций всё же поостерёгся, тем более что общего порядка проведения мероприятия это пока не нарушало. Грузовик заехал прямо под виселицу, с которой свешивались четыре петли, и там остановился. Сопровождавшие осуждённых солдаты заставили ребят встать, деловито накинули всем четверым петли на шеи и, откинув борта кузова, соскочили на землю. Шум на площади, словно по команде, стих. Вперёд вышел комендант в сопровождении переводчика и по-немецки зачитал приговор. Переводчик старательно, слово в слово, озвучил его вслед за комендантом на русском языке. Если коротко, то суть сводилась к следующему: за пособничество бандитам Клавдия Назарова, Анна Иванова, Константин Дмитриев и Николай Михайлов приговариваются к смертной казни через повешение.

Толпа снова взорвалась всхлипами и причитаниями. После оглашения приговора в лицах молодых людей, обречённых на смерть, мало что переменилось. За месяц, что длилось, так называемое, следствие, они прошли все круги ада, и теперь лишь безучастно взирали на колыхавшуюся толпу и равнодушно ждали конца. Ежедневные истязания и пытки убили в них ощущение реальности. Они даже не никак реагировали на свои собственные имена, которые выкрикивали их близкие. Казалось, ничто уже не сможет вывести их из этого состояния… Но нет. Девушка, та что постарше – это была Клава Назарова – словно очнувшись, вдруг громко выкрикнула, перекрыв повисший над площадью гул:

– Мы умираем за Родину! Да, здравствует наша Родина!

Она хотела ещё что-то сказать, но грузовик тронулся с места, и всё было кончено…

Биографическая справка:

Клавдия Ивановна Назарова родилась 1 октября 1920 года в городе Остров Псковской губернии в крестьянской семье. Русская. Окончила десять классов средней школы и 1-й курс Государственного ордена Ленина института физической культуры имени Лесгафта. До войны работала старшей пионервожатой в школе. С началом Великой Отечественной войны и захватом города Остров оккупантами Клавдия Назарова стала работать в швейной мастерской. Из оставшихся в городе комсомольцев она создала подпольную организацию, в задачи которой входили организация сопротивления оккупантам, распространение сводок Совинформбюро и разведка. Добытые сведения передавались в партизанский отряд. Кроме того, подпольщики помогали военнопленным бежать из лагеря и добираться до партизан. Было спасено более пятидесяти человек.

Немцы догадывались о существовании подполья, но долго не могли выйти на след организации. Только по доносу предателя они сумели выйти на Клавдию Назарову, и 7 ноября 1942 года она была арестована. Вместе с нею были арестованы также комсомольцы-подпольщики: Анна Иванова, Константин Дмитриев и Николай Михайлов. Больше месяца их подвергали тяжелейшим пыткам, но они не выдали никого из своих товарищей. 12 декабря 1942 года оккупанты публично казнили всех четверых на базарной площади города Остров.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 20 августа 1945 года за образцовое выполнение боевых заданий командования в тылу немецко-фашистских войск и проявленные при этом героизм мужество Назаровой Клавдии Ивановне посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

Сводка Совинформбюро за 12 декабря 1942 года:

«В течение ночи на 12 декабря в районе Сталинграда и на Центральном фронте наши войска продолжали вести наступательные бои на прежних направлениях. В северной части города Сталинграда подразделения под командованием тов. Горохова выбили немцев из ряда укреплённых позиций. В заводском районе наши бойцы захватили 7 вражеских блиндажей и истребили свыше роты гитлеровцев. Северо-западнее Сталинграда наши войска укрепляли свои позиции, а на отдельных участках вели наступательные бои. Подразделения Н-ской части, преодолев минные поля и проволочные заграждения, ворвались в укреплённый узел вражеской обороны и истребили более 300 гитлеровцев. Захвачены 8 орудий, 16пулемётов, 11 миномётов, 10 противотанковых ружей, 37 автоматов, радиостанция, склад боеприпасов и другие трофеи. На другом участке батальон немецкой пехоты при поддержке танков контратаковал наши позиции. Бойцы Н-ской части подпустили врага на близкое расстояние, а затем обрушили на немцев несколько залпов огня. Потеряв свыше 200 человек убитыми и 3 танка, противник отступил. На поле боя подобрано много личного оружия немецких солдат и офицеров. Юго-западнее Сталинграда наши бойцы истребили вражеский кавалерийский эскадрон. На другом участке батальон пехоты и 13 танков противника атаковали наш опорный пункт. Бойцы Н-ской части отбили атаку гитлеровцев. В результате боя уничтожено до 300 немецких солдат и офицеров и подбито 3 танка противника…

В течение 12 декабря наши войска в районе Сталинграда и на Центральном фронте продолжали вести наступательные бои на прежних направлениях. Уничтожено 88 самолётов противника, в том числе в районе Сталинграда уничтожено 38 транспортных самолётов. Частями нашей авиации на различных участках фронта уничтожено или повреждено 20 немецких танков и бронемашин, 80 автомашин с войсками и грузами, подавлен огонь 10 артиллерийских батарей, взорвано 3 склада боеприпасов, рассеяно и частью истреблено до батальона пехоты противника. В заводском районе на южной и северо-западной окраинах города Сталинграда наши части мелкими штурмовыми группами атаковали позиции противника и нанесли гитлеровцам серьёзные потери. Только одна Н-ская часть истребила 200 немецких солдат и офицеров, уничтожила артиллерийскую батарею, 7 пулемётов, 3 миномёта и 6 автомашин с боеприпасами. Северо-западнее Сталинграда наши войска укрепляли занимаемые рубежи и вели разведку. На отдельных участках отбито несколько контратак противника. Н-ская часть атаковала немцев и значительно улучшила свои позиции. На другом участке противник предпринял несколько попыток вернуть опорный пункт, занятый нашими частями. В течение дня немецкая пехота, поддержанная большим количеством танков, шесть раз переходила в контратаки. Ваши бойцы отбили все контратаки гитлеровцев и нанесли им большой урон. Подбито и сожжено 23 немецких танка, 8 орудий и 70 автомашин. Противник потерял убитыми до 700 солдат и офицеров. Бойцы Н-ской части огнём из пехотного оружия сбили 6 немецких пикирующих бомбардировщиков…»