Собрание творений. Том VI. Отечник

Преподобный отец наш Антоний Новый, сын славных и богатых родителей, оставив богатство и славу и возлюбив иноческое житие, поселился в некоторой горе. Там провел он много лет в безмолвии, удручая себя многими трудами и подвигами. После этого случилось ему однажды читать Лествицу Божественных добродетелей. В конце статьи о послушании он нашел следующие слова: если жительствующий в безмолвии познает свою немощь и, оставив безмолвие, предаст себя в обучение послушанию, то он, бывши слеп, без труда прозрел о Христе. Обращая непрестанно в уме эти слова, Антоний говорил сам себе: после стольких трудов и подвигов иноческих я еще слеп! Хочу же когда-нибудь и прозреть. Оставив келью свою и пустынное житие, он вознамерился поступить, как в училище, в общежительный монастырь. Для этого он пришел в Вифинию, в некоторый монастырь, расположенный в горах, очень славившийся жительством иноков его. Он остановился в гостинице у ворот монастыря, как бы один из прохожих, никому ничего не говоря о себе. Несколько дней пробыл он тут с прочими странниками. Не желая употреблять монастырскую пищу безмездно, Антоний ходил в ближнюю гору, собирал на ней дрова, приносил их на плечах и полагал пред вратами монастыря. Монах, заведовавший гостиницею, увидя это, сказал ему: что делашь ты, авва? Монастырь не нуждается в труде твоем; приходящие сюда употребляют монастырскую пищу в милостыню, благодаря Бога. Антоний отвечал: отец! И мне известен этот обычай, но, не желая оставаться праздным, я делаю это по своей доброй воле. Он продолжал жить при монастыре и ежедневно делать так, никому ничего не говоря. Брат, заведовавший странноприимством, пошел к игумену и сказал ему об Антонии. Игуменом был тогда блаженный Игнатий, построивший этот монастырь своими трудами о Господе. Игумен сказал гостинщику, чтоб он спросил Антония, чего желает он, пребывая так долго пред вратами монастыря. Антоний, будучи спрошен, отвечал брату: я здесь на чужой стороне; хочу же, если будет на то воля Божия, проводить жительство с вами ради моей душевной пользы. Игумен, узнав это, повелел привести его к себе, свиделся и познакомился с ним: он слышал о его высоком подвижничестве. Потом сказал ему игумен: авва! Почему рассудилось тебе принять на себя труд, придти к нам? Антоний отвечал: с целию соделаться подобным вам по добродетели. Игумен отвечал: прожив столько лет самочинно, ты уже не можешь жить в послушании. Многие, жившие самочинно и исправившие некоторые добродетели, как то: воздержание, пост, нестяжание, телесное злострадание, потом подвергшись испытанию по законам общежития, оказались недостаточными по недостатку смиренномудрия, – оказались недостаточными даже в тех добродетелях, которыми они прежде, по мнению их, обиловали. Антоний отвечал: это узнал и я из учения боговдохновенных отцов и, как ниже начавшего пути добродетелей, привел себя к вам, чтоб отдать себя вам в послушание и получить от вас наставление началу о Христе добродетельного жительства. Когда Антоний сказал это, то был принят. Игумен дал ему послушание при церкви, очень тяжелое, для многих невыносимое. Пробыв некоторое время в этом послушании, он не удовлетворился им, почему пришел к игумену и сказал ему: Авва! Я пришел сюда для подвига, а данное мне послушание слишком легко. Игумен, услышав это, передал его в помощники монаху, заведовавшему виноградником. Антоний, будучи несведущ в этом послушании, часто обрезывал себе пальцы, но во все время обрезывания винограда прилежно занимался возложенным на него послушанием. Опять, когда настало время копания, он трудился еще больше. Когда же виноград начал созревать, ему было приказано стеречь его. Некоторые из братии, проводившие невнимательную жизнь или, правильнее, желавшие искусить его, приходили и просили у него винограда. Он говорил им: мне не позволено делать этого. Вот! Виноградник перед вами. Если хотите, то сами возьмите себе винограду. И опять, если возьмете, то мне необходимо сказать это игумену, так как я ежедневно исповедую ему мои помышления. Братия, услышав это, уходили. Однажды Антоний в полуденный час сидел и очищал одежду свою от нечистот; в это время приступили к нему бесовские помыслы и возмущали его, воспоминая ему пустынное, правильнее же – самочинное, жительство и желая исторгнуть его из училища послушания. Он отвечал им: Когда я жил в пустыне и безмолвии, вы говорили мне, что этот подвиг не приносит никакой душевной пользы. Когда же я пришел сюда, вы ублажаете и похваляете прежний мой подвиг безмолвия, желая отнять у меня венец, доставляемый послушанием. Колеблемый этими помышлениями, причинявшими болезнь его сердцу и исторгавшими у него слезы, Антоний доблественно терпел напасть, нанесенную бесами, ради будущего мздовоздаяния. Когда собран был виноград, поручено Антонию послушание трапезного, в котором привелось ему особенно потрудиться, – ежедневно до третьего часа ночи по причине многих, приходивших в трапезу в разное время. От этих приходивших он был часто омываем бесчестиями и досаждениями, как это обычно бывает с трудящимися в этом послушании. В течение этого времени износились одежда его и обувь, которые уговорил его надеть епископ Павел: Антоний во все годы пребывания своего в пустыне не возложил обуви на ноги свои. Одежда эта и обувь износились, как мы сказали. Между тем наступила зима; Антоний бедствовал от мороза. Игумен видел это, но не давал ему одежды телесной, желая доставить духовную опытность и духовное преуспеяние. Особливо ноги его страдали от мороза. Братия, видя его в такой нужде и в таком страдании, соболезновали ему: иной подстилал овечью кожу под ноги его; иной подавал ему сандалии, чтоб он обулся в них. Но доблестный страдалец и гражданин вышнего Иерусалима, Антоний, ничего не принимал из подаваемого ему: он взирал на настоятеля и судию, и говорил братии: я наверно знаю, что отец наш видит мою нужду, и на него возлагаю все попечение мое: когда Бог возвестит ему, тогда он даст мне нужное за смирение мое. Зима лютая миновала, наступило и прошло лето, прошла и осень: Антоний оставался полуобнаженным; игумен не обратил на его нужды никакого внимания. Видя себя в такой наготе и страдании и побежденный бесовскими помыслами, Антоний пришел однажды к игумену и сказал ему: Владыко! Если монастырь так недостаточен, что не может снабдить меня нужным, то позволь мне испросить нужное для меня у знакомых моих. Блаженный пастырь, услышав это, отвечал: монастырь мой питает всю братию о Христе и тебя ли одного не может пропитать и одеть? Сначала мы слышали о тебе, что ты подвижник и терпеливо переносишь телесные страдания; теперь же я не вижу в тебе ничего того, что слышал о тебе. Ты расточил все имение твое ради Бога, вдался в подвиги и нищету, безмолвствовал в пустыне много лет, терпя доблественно наготу тела и всякую нужду; пришедши же к нам, ты оказался малодушным и нетерпеливым; подвергшись ничтожным лишениям для твоего духовного образования, ты немедленно начал искать упокоения, подобно всем проводящим нерадивую жизнь, нисколько не имеющим в виду великое мздовоздаяние Христа, Бога нашего. Страдалец Христов, Антоний, выслушивая эти жестокие слова от игумена, стоял и молчал, подражая Христову смирению. Осыпав его всевозможными укоризнами и досаждениями, отец прогнал его. Антоний вышел молча от игумена и ежедневно умывал себя слезами, удручая тело различными образами подвига. Настоятель разрешил ему поститься и подвизаться сколько может, чтоб ему не показалось, что он лишился того воздержания, которое стяжал в пустыне. По этой же причине он не спал на постели, но спал очень мало, сидя на стуле; также прежде звона к утрени вставал и занимался псалмопением. Братия, усмотрев, что он способен ко всякой работе, брали его с собой и, дав ему в руки лопату, заставляли копать землю. Удручаемый трудом, омываемый непрестанно потом и слезами, он воздыхал и молился мысленно Богу: Господи! Виждь смирение и труд мой, и остави вся грехи моя (Пс. 24, 18). По прошествии довольного времени он видит во сне некоего мужа в великой славе. Муж этот держал весы в руке своей; на левой стороне весов положены были все грехи Антония, содеянные им от юности, а на правой все добродетели. Сперва, обе чаши весов стояли на одной высоте; потом начала перетягивать левая, в которую положены были согрешения. Тогда славный муж, взявши лопату, которой копал Антоний, положил в правую чашу, которая и перетянула тяжесть согрешений, а славный муж, взглянув на Антония, сказал: вот! Бог показал тебе значение трудов твоих, и простил тебе все согрешения твои. После этого игумен, удостоверившись в терпении Антония, увидев, что он достаточно был подвергнут опытам и обучению страдальческого послушания, что он положил в помысле своем претерпеть всякое искушение и злострадание, призвал его к себе и наедине сказал ему: отец! Бог да воздаст тебе мзду за душевную пользу, принесенную братству твоим пришествием к нам и жительством твоим по Боге. Братия мои никогда не получали такого назидания, какое получили твоим богоподражательным послушанием. Сказав это, игумен выдал ему одежду, обувь и прочие потребности, наравне с прочею братиею, – и отселе, когда замечал, что Антоний нуждается в чем-либо, сам тайно приносил нужное к нему в келью. Антоний, приходя к себе, неожиданно находил у себя вещь, в которой нуждался. Пожив богоугодно, он скончался о Господе и приял венец послушания[228 - Алфавитный Патерик.].

Авва Виссарион

1. Авва Виссарион родился в Египте, в отроческих летах научился священным книгам, и Божественный свет воссиял в сердце его: он возлюбил Бога всею душой с самого юного возраста своего и не осквернил никогда преподанного ему святого крещения никаким греховным делом. Сохранив в себе по силам своим красоту образа Божия, он удалился в пустыню и там подвизался как бы бесплотный. По этой причине он сподобился особенной благодати от Бога, Который совершал посредством его необыкновенные знамения, подобные знамениям, совершенным великими пророками. Проведши жизнь в Богоугождении и достигши глубокой старости, он отошел в горние обители.

2. Авва Дула, ученик аввы Виссариона, рассказывал следующее: однажды мы шли по морскому берегу; я почувствовал большую жажду и сказал авве Виссариону: отец! Меня очень томит жажда. Старец, помолившись, сказал мне: напейся из моря. Морская вода сделалась пресною, и я ею утолил жажду. Напившись, я налил воды в сосуд из предосторожности, чтоб иметь при себе воду, если снова начну чувствовать жажду. Старец, увидев это, сказал мне: для чего ты сделал это? Я отвечал: прости меня, я сделал это из опасения, что мне опять захочется пить. Старец сказал: как здесь – Бог, так и везде – Бог[229 - Алфавитный Патерик.].

3. В другое время нужно было авве Виссариону переправиться чрез реку Хризорою. Сотворив молитву, он пошел по реке, как бы по суху, и вышел на другой берег. В удивлении я поклонился ему и спросил: что чувствовали ноги твои, когда ты шел по воде? Старец отвечал: пяты мои чувствовали воду, а прочее было сухо. Таким образом не раз переправлялся он чрез великую реку Нил[230 - Алфавитный Патерик.].

4. Однажды пошли мы к некоторому старцу. Когда мы были еще далеко, солнце начало заходить. Старец, помолившись в себе, сказал вслух: Господи! молю тебя: да станет солнце, пока я приду к рабу Твоему. Солнце остановилось и пребыло неподвижным, доколе мы не достигли кельи старца, к которому шли с целию получения душевной пользы[231 - Алфавитный Патерик.].

5. В скиту один из братии впал в согрешение и был отлучен от Церкви иеромонахом-настоятелем[232 - В обширной пустыне Скит были четыре церкви; каждая имела своего иеромонаха, который заведовал принадлежащими к церкви монахами.]. Когда брат выходил из церкви, тогда авва Виссарион встал и пошел с ним, сказав: и я – грешник[233 - Алфавитный Патерик.].

6. Брат, живший с другими братиями, просил наставления у аввы Виссариона. Старец сказал: наблюдай молчание и не сравнивай себя с другими[234 - Алфавитный Патерик.].

Наставление существенно полезное. В общежитиях возникают смущения наиболее от сравнения себя с другими. Брату моему дана такая-то вещь: отчего и почему не дана такая же вещь и мне? – говорит неопытный инок и изгоняет святой мир из сердца своего. Чтоб избежать самообольщения и душевного расстройства, производимых сравнением себя с другими, должно постоянно содержать себя в образе мыслей (по-монашески: в мудровании), доставляемом смирением, а для этого должно постоянно бдеть над собой – должно пребывать сосредоточенным в себе, а для этого необходимо наблюдать молчание.

7. Авва Виссарион сказал: когда пребываешь в мире и не ощущаешь в себе брани, тогда особенно смиряйся, чтоб не похвалиться спокойным и радостным состоянием, принадлежащим не тебе, и за похваление не быть предану брани. Часто Бог не попускает нам брани по немощи нашей, чтоб мы не погибли окончательно[235 - Алфавитный Патерик.].

8. Умирая, он сказал: монах, подобно Херувимам и Серафимам, должен быть весь оком[236 - Алфавитный Патерик.].

9. Однажды в Скит приведен был некоторый беснующийся. О нем совершили молитву в церкви, но бес не выходил, потому что был жесток. Клирики говорили между собою: что делать нам с этим демоном? Никто не будет в состоянии изгнать его, кроме аввы Виссариона, но если мы будем просить его об этом, то он даже не придет в церковь. Вот что сделаем: он приходит в церковь прежде всех; посадим же беснующегося на его место; когда войдет авва Виссарион, встанем на молитву и скажем ему: авва! Вели встать и брату. Они так и сделали. Когда старец пришел рано утром в церковь, они встали на молитву и сказали о брате. Старец, не подозревая ничего, сказал брату: встань и поди отсюда, – и немедленно вышел демон из больного; больной сделался здоровым[237 - Алфавитный Патерик.].

10. Поведал о себе авва Виссарион: когда мне было двадцать пять лет, я пошел поклониться в Иерусалим и другие святые места и видел святого отца Герасима Иорданского. Когда же я возвратился в Александрию, – услышал о смерти его и о том, как лев, рыкая, умер на могиле его. Услышав это, я возгорелся ревностию, расточил все имение мое, оставив за собой один участок земли, чтоб отдать его в женский монастырь, находящийся близ Александрии. Но прежде я пошел к отцу Исидору Пелусиотскому и поведал ему о намерении моем, говоря: авва! Думаю, если Бог благоволит, отречься от мира: посему я расточил все имение мое, оставив один участок земли, чтоб отдать его в женский монастырь. Между тем один из сенаторов предлагает мне за этот участок семьдесят фунтов золота; продать ли ему или нет? Старец отвечал: если имение стоит семьдесят фунтов, то отдай его за пятьдесят; взяв золото, пожертвуй его в монастырь постницам – и будешь иметь великую награду от Бога и от человеков. Если же ты отдашь им имение, то ввергнешь их в молвы, в нерадение и леность; расстройство может дойти даже до распутства; словом сказать, ты ввергнешь их в погибельную пропасть. Я не обратил внимания на наставление святого старца и, возвратившись, поступил по усмотрению и изволению моему, отдал село монахиням, скрепив пожертвование письменным документом пред всем клиром, пред патриархом и игуменом. Потом я поместился в Скит и принял монашество. Проведши в Скиту 16 месяцев, увидел себя в сонном видении ночью в Вифлееме на молитве. Церковь была исполнена света. В церкви находились мужи, певшие святолепную песнь, и некоторая облеченная в пурпуровую одежду Жена, красоты неизреченной. Меня объял страх и я хотел уйти оттуда. Но вот подходит ко мне один из упомянутых мужей и, воззрев на меня гневно, сказал мне грозным голосом: скажи мне, Евстафий, какой дашь ты ответ о женском монастыре, которому ты дал имение и тем прогневал Господа Бога? Я поражу тебя смертью, если не исправишь поврежденного тобою. Я сказал ему: Господин! Я отдал имение с рабами и чредами волов с целию оказать вспоможение монахиням, а не с тем, чтоб прогневать Бога. Тогда облеченная в багряницу Жена отверзла Свои святые уста и сказала мне: чадо! Бог приял твое благое произволение, но диавол и ненавистник душ наших нашел в этом деле повод, чтоб уязвить души и тела монахинь. Если бы было полезно монахиням имение, то Бог мог бы послать им серебро и золото проливным дождем и покорить в услужение города и села. Но это не полезно для отрекшихся от мира ради Царства Небесного. Они должны во многом поте и труде, в смиренномудрии и безмолвии приближаться к Богу, а не в чревообъядении, тщеславии и богатстве. Потом Она, простерши Свою руку и указав мне на того, кто прежде беседовал со мною, сказала: это – Иоанн Креститель, учитель и наставник монахов. Хотящие пребывать в единении с ним должны последовать его житию и добродетелям. Креститель сказал Ей: Госпожа и Матерь Господня! С того времени, как этот передал имение свое в монастырь, монастырь сделался никуда не годным. В нем не стало ни страха Божия, ни трезвения, ни рассуждения, ни умиления, ни труда, ни скромности, ни поста, ни бдения, ни сердечного сокрушения, ни истязания помыслов, ни чистоты, ни кротости. Тогда сказала мне Святая Богородица: сын мой! Поди и исправь монастырь. В этом деле будешь иметь помощницею Меня. Потом, обратясь к Иоанну Крестителю, сказала: знаменуй сердце его крестным знамением, чтоб он очами ума видел врагов своих и не счел этого видения пустым мечтанием. Креститель простер свою правую руку и назнаменовал сердце мое знамением честнаго креста. Проснувшись и пришедши в себя от действия, произведенного видением, я немедленно взял посох мой и немного хлеба на путь неблизкий, пошел к авве Исидору и пересказал ему о бывшем мне видении. Старец сказал мне: не говорил ли я тебе, что владение землею, на которой устроено хозяйство, вредно для иноков, в особенности для инокинь. Если начнут мужчины часто приходить к постницам, чего требует хозяйство, то диавол не оставит тех и других без язвы. Не свойственно монахам, в особенности же монахиням, прилепляться к земным попечениям. Взяв с собой старца, я пошел к монахиням. Вошедши в церковь и помолившись, мы призвали первых стариц и сказали им: мы слышали, что один из приближенных царя имеет намерение придти сюда и взять участок земли, который я отдал вам, с тем, чтоб передать его в патриархию. По этой причине мы пришли предупредить вас об этом, чтоб вы рассмотрели, как вам поступить в этом обстоятельстве. Старицы отвечали: мы поступим так, как вы признаете полезным для нас. Я сказал им на это: с приближенным царя я не имею возможности вступить в тяжбу. Но, если вы хотите, прежде нежели прибудет приближенный царя, продадим имение сенатору, желавшему купить его; вырученные деньги вы возьмите себе, а сенатор пусть уже делается с приближенным царя, как знает. Инокини сказали: ваш совет основателен. Немедленно мы пошли и продали землю сенатору за шестьдесят фунтов золота; рабам, рабыням я дал свободу, а золото представил в церковь постниц. Когда мы вышли от них, я сказал авве Исидору: отец! Едва было не погиб я по причине моего преслушания. Справедливо сказали отцы, что не должно подавать милостыни женщинам. Авва Исидор отвечал мне: не говори этого, сын! Так думать грешно. Истину скажу тебе: если кто хочет подавать милостыню монахиням, пусть подает. Подающий милостыню им получит большую награду, нежели подающий милостыню слепым, хромым и прокаженным. Инокини – немощнейшая часть; они отреклись от мира ради Бога и не могут выходить, как мы, для продажи своего рукоделия и испрошения милостыни. Они опасаются выходить для исправления своих нужд, чтоб не погубить себя и других. Если они выйдут за ворота монастыря, то уязвляют себя или ближних; одно из двух случается непременно. Когда пустынная лань появится на полях, прилежащих селениям, – все сбегаются, чтоб посмотреть на нее: так, когда войдет монахиня из монастыря, диавол устремляет к ней и больших, и малых, в особенности если она молода. Не говорю этого о престарелых постницах, огражденных страхом Божиим: эти не уязвляются и не уязвляют. Но юные подвергаются многим бедствиям. Как лань, пораженная стрелою, если и убежит от ловцов, то не получает от этого никакой пользы, имея в себе смертоносную стрелу, так и душа, приняв язву вожделения от блудной страсти при посредстве порочного воззрения, хотя бы и убежала от пустивших в нее эту стрелу, но, будучи смертельно ранена, умирает. Миряне, когда увидят благообразных инокинь, смотрят на них пристально и уязвляются; также и инокини от неосторожного воззрения часто подвергают души свои неисцелимому недугу, хотя бы и избежали греховного дела. И потому подающий им милостыню примет награду в сто раз большую, нежели благодетельствующий слепым и прокаженным, по той причине, что инокини, ради любви Божией, презрели мирскую гордость, возненавидели молву и мятеж мирских селений, предпочли любовь к Христовым заповедям наслаждению прелестями мира, возлюбили нетщеславное житие, оставили неправедное богатство, стяжания, имения, всю суету мирскую, сопряглись Христовой любви, пренебрегли сребром и золотом, не захотели иметь рабов и рабынь; напротив того, поработили сами себя в служение иным ради любви Божией. Почему могущий подавать милостыню монахиням получит от Бога награду и венец великие. Таковой должен ограждать себя страхом Божиим: потому что страх Божий не попускает душе нарушать правила скромности и благоговения. Напротив того, дающий заселенные участки земли монастырю мужескому или женскому возвращает иночествующих снова в многоплетенные сети мира сего. Хотящий подавать милостыню монахам и монахиням да подает им или хлеб, или крупу, или деньги, или шерсть, или лен. Такая милостыня доставляет иноку возможность безмятежно безмолвствовать в келье; такая милостыня есть милостыня совершенная и благоприятная Богу. Старец, сказав мне это, возвратился к себе, а я поклонился ему и пошел в Скит[238 - Алфавитный Патерик.].

11. Поведал авва Дула: однажды я и отец мой Виссарион, ходя по пустыне, пришли к некоторой пещере; вошедши в нее, нашли старца, который сидел и плел веревку. Он не только не приветствовал нас, но даже не произнес ни одного слова, ниже взглянул на нас. И сказал мне авва Виссарион: пойдем отсюда; должно быть, брат не получил извещения от Бога вступить в беседу с нами. Оттуда прошли мы для посещения аввы Иоанна. Возвращаясь от него, когда приблизились опять к пещере, в которой видели сидящего брата, старец сказал: войдем к нему; может быть, Бог возвестил ему побеседовать с нами. Вошедши, мы нашли его уже умершим. Старец сказал мне: брат! Похороним тело его: видно – Бог послал нас сюда на это. Совершая погребение, мы усмотрели, что то была жена. Старец удивился и сказал мне: смотри, сын мой! И жены одолевают диавола в пустыне, а мы, живя в городах, не можем сохранить целомудрия. Прославив Бога, помогающего любящим Его, мы ушли оттуда.

Григорий Богослов

Святой Григорий Богослов говорил: от каждого человека, получившего крещение, Бог требует трех добродетелей: правой веры от всей души и от всей крепости, воздержания языка и чистоты тела.

Авва Геласий

1. Поведали братия об авве Геласии: имел он в пергаментном переплете книгу, в которой был написан весь Новый и Ветхий Завет, стоившую восемнадцать златниц. Книга положена была в церкви, чтоб все братия, кому бы из них ни пожелалось, могли читать ее. Пришел некоторый странный брат посетить старца, и увидев книгу, прельстился ею – украл ее, и удалился. Старец, хотя и узнал о случившемся, но не пошел вслед за ним, чтоб остановить его и взять у него похищенное. Брат пришел в город и искал, кому продать книгу; нашедши покупателя, он назначил ей цену шестнадцать златниц. Покупатель, желая удостовериться в верности книги, сказал ему: сперва дай мне ее; я покажу кому-либо из знающих и тогда отдам тебе деньги. Брат отдал книгу. Покупатель, взяв ее, отнес к авве Геласию, чтоб он рассмотрел, хороша ли книга и стоит ли назначенной за нее цены. При этом он сказал и о количестве денег, требуемых продавцом. Старец отвечал: купи ее: книга хороша и стоит просимых за нее денег. Покупатель, возвратясь к продавцу, иначе передал ему эти слова, нежели как сказал старец. Вот, говорил покупатель, я показывал книгу авве Геласию, и он сказал мне, что книга дорога и не стоит назначенной тобой цены. Услышав это, брат спросил: не сказал ли тебе старец еще чего-либо? Ничего, отвечал покупатель. Тогда брат сказал ему: я уже не хочу продавать эту книгу. Умилившись сердцем, он пришел к старцу и просил его взять обратно книгу, раскаиваясь в своем поступке и прося прощения, но старец не хотел принять книги. Тогда брат сказал ему: если ты не примешь книгу, то мне не обрести спокойствия совести во всю жизнь мою. На это старец отвечал: если ты не возможешь успокоиться иначе, как когда я возьму книгу, то я беру ее. Брат, назданный терпением старца, пребыл при нем до кончины своей[239 - Patrolog. р. 969.].

2. Поведали об авве Геласии, что он в юности своей жил в пустыне, сохраняя нестяжание. Такое жительство проводили в этих местах и в это время многие другие. Между ними был некоторый старец необыкновенной простоты, особенно нестяжательный: он прожил в уединенной келье своей до самой смерти; под старость имел учеников. Он соблюдал такое нестяжание до конца жизни, что не имел двух хитонов и не заботился вместе с учениками своими о завтрашнем дне. Когда авва Геласий, по Божественному внушению, устроил общежительный монастырь, ему пожертвовали большие поля, и завел он для нужд общежития рабочий скот и волов. Споспешествовавший первоначально святому Пахомию устроить общежительный монастырь, во всем споспешествовал и авве Геласию к устроению монастыря. Вышеупомянутый старец, видя его в этих занятиях и искренно любя его, сказал ему: боюсь, авва Геласий, чтоб ум твой не прилепился к полям и прочему имуществу общежития. Авва Геласий отвечал: скорее ум твой привяжется к веревкам, которые ты работаешь, нежели ум Геласия к стяжаниям[240 - Алфавитный Патерик.].

Таково свойство усвоившегося душе умного делания, осененного Божественной благодатью. Оно не перестает действовать в сосуде своем при всех внешних занятиях и хранить ум в духовной свободе. Напротив того, ум, не получивший этой свободы, не может не увлекаться пристрастием к самым мелочным предметам. Не получившим духовной свободы должно наблюдать строгое нестяжание, чтоб охраниться от пристрастий.

3. Однажды принесена была для братии рыба. Повар, испекши ее, отдал келарю. Келарь, по встретившейся нужде, вышел из келарни, оставив рыбу в келарне на полу в сосуде и поручив стеречь его до возвращения своего малолетнему отроку, прислуживавшему авве Геласию. Отрок победился вожделением и начал есть рыбу с жадностию. Келарь возвратился; увидев, что отрок ест рыбу, рассердился на него и неосторожно толкнул его. Случилось так, что удар пал на место, близкое к сердцу: отрок начал дышать трудно и умер. Келарь, объятый страхом, положил отрока на свою постель и покрыл, а сам пошел к авве Геласию, пал к ногам его и возвестил о случившемся. Старец повелел ему, никому не говоря о скорби, вечером, когда все успокоятся, принести умершего в диаконик и, положив пред жертвенником, уйти. Когда это было исполнено, старец пришел в диаконик и встал на молитву. В свое время братия собрались для нощного богослужения: к ним вышел старец, за которым шел и отрок. Об этом никто не знал до кончины старца; знали старец и келарь.

4. Во время Вселенского собора в Халкидоне некто Феодосий, первый начавший в Палестине защищать раскол Диоскора, предварив прочих епископов, возвращавшихся уже к своим церквам (и он был в Константинополе, будучи изгнан из своего отечества за постоянное участие в возмущениях), пришел к авве Геласию в его монастырь и начал оговаривать ему Халкидонский собор, якобы утвердивший учение Несториево, думая этим увлечь святого в сообщество своему обману и расколу. Но он по внешнему виду Феодосия и просвещаемый Божественным даром рассуждения понял лукавое намерение еретика и не только не был увлечен в его отступничество, что сделали почти все, но и выслал его от себя, как подобало, с бесчестием. Феодосий устремился в святой град и, прикрывшись личиной ревности по Боге, увлек на свою сторону все монашество, увлек и царицу, бывшую в то время там; с помощью этих сообщников своих он вступил своевольно и насильственно на патриарший престол, восхитив его убийствами и другими противозаконными и неправедными действиями, о которых и ныне помнят многие. Получив власть и достигнув своей цели, он рукоположил множество епископов на те престолы, на которые еще не прибыли епископы, возвращавшиеся с Собора. Призывает он и авву Геласия, приводит в храм: лаская и вместе угрожая, повелевает предать анафеме Ювеналия. Геласий, нисколько не устрашившись, сказал: иного епископа Иерусалимского, кроме Ювеналия, я не знаю. Феодосий, опасаясь, чтоб и другие не стали подражать благочестивой ревности старца, повелел скорее изгнать его из храма. Приверженцы Феодосия взяли авву, обложили его дровами и стращали, что сожгут его, но видя, что он не боится и этого и не оказывает им повиновения, а сами, боясь народного восстания – потому что блаженный был известен и славен, а более по действию Божественного Промысла, – отпустили преподобного, не причинив ему никакого вреда, а он по произволению и совести сделался мучеником, принесши себя во всесожжение Богу[241 - Алфавитный Патерик.].

Авва Геронтий

Авва Геронтий Петрский сказал: многие, искушаемые сладострастием, не совокупляясь телесно, блудодействуют мыслию; сохраняя девство тела, растлевают девство души. Возлюбленные! Необходимо отречься от услаждения блудными помыслами и мечтаниями, от общения с ними и внимания к ним, по наставлению Писания, которое говорит: Всяцем хранением блюди твое сердце: от сих бо исходища живота (Притч. 4, 23)[242 - Алфавитный Патерик.].

В хранении сердца от греховных помыслов заключается начальная причина и сущность спасения.

Авва Даниил

1. Авва Даниил, пресвитер скитский, в юности отрекся мира и пришел в Скит. Сперва он жил в общежитии сорок лет, потом подвизался в отшельничестве[243 - Алфавитный Патерик.].

2. Авва Даниил скитский говорил: я жил и в общежитии, и в отшельничестве; испытав ту и другую жизнь, нахожу, что в общежитиях преуспевают скорее и больше, если проводят жительство правильное[244 - Алфавитный Патерик.].

3. Когда авва Даниил жил в Скиту, варвары напали на Скит и пленили авву. Он пробыл в плену у них два года. Некоторый христолюбец выкупил его. По прошествии краткого времени варвары опять напали на Скит и опять взяли в плен авву. Пробыв у них шесть месяцев, он бежал. В третий раз пришли варвары и, взяв авву в плен, немилостиво мучили и истязали его. Однажды, улучив удобное время, он взял камень и ударил им варвара, господина своего. Варвар умер от удара. Авва Даниил бежал и избавился от плена. После этого он стал тужить о убийстве, которое совершил. В этих чувствах он пошел в Александрию, исповедал архиепископу Тимофею случившееся с ним. Архиепископ не одобрил его поступка, сказав: лучше бы тебе положиться на Бога: избавивший тебя дважды неужели не мог избавить и в третий раз? Впрочем, ты не совершил убийства, потому что убил не человека, а зверя. Не удовлетворившись этим ответом, авва Даниил сел на корабль, приехал в Рим и там исповедал папе случившееся с ним. Папа дал такой же ответ, какой дал Александрийский архиепископ. Даниил возвратился в Александрию и сказал сам себе: Даниил, совершивший убийство, и сам да будет убит. Он пошел в претор и предал себя гражданской власти, сказав: я поссорился и, будучи увлечен гневом, ударил моего противника камнем, отчего тот умер, почему прошу предать меня суду: пусть умру за убийство, мной сделанное, чтоб наказание во времени избавило меня от наказаний в вечности. Авва был посажен в тюрьму; по истечении тридцати дней доложено о нем правителю. Правитель, призвав его из тюрьмы, расспрашивал о убийстве. Он рассказал обо всем со всею точностью и подробностью. Правитель, удивившись рассуждению аввы Даниила, отпустил его, говоря: иди, авва, и моли Бога о мне: жалею, что ты убил одного, а не шесть. Тогда старец сказал сам себе: уповаю на человеколюбие Бога моего, что простится мне совершенное мной убийство. Отселе даю обещание Христу моему служить во все дни жизни моей прокаженному за сделанное мной убийство. Он положил в себе: если умрет этот прокаженный, которого я взял, то пойду в Египет и возьму другого. Никто из скитских не знал, что старец имеет в келье прокаженного, потому что прокаженный находился во внутреннем отделении кельи, и никто, кроме старца, не мог иметь свидания с ним. Но однажды, в шестой час, старец позвал к себе ученика разделить трапезу по обычаю, и по смотрению Божию случилось так, что старец забыл затворить двери во внутреннее отделение кельи; он оставил их отворенными на то время, как прислуживал прокаженному. У прокаженного сгнило все тело от множества лютых ран. Ученик вошел в то время, когда были отворены упомянутые двери, и увидел, как старец прислуживает прокаженному, как приносит ему пищу, как возлагает пищу в уста, потому что у прокаженного не было рук; а как он не мог жевать пищу, потому что у него сгнил рот, то старец влагал пищу во уста его своими руками, и чего прокаженный не мог съесть, старец ел сам. Ученик, увидя чудный подвиг старца, удивился и прославил Бога, даровавшего такое терпение старцу в служении прокаженному[245 - Алфавитный Патерик.].

4. Рассказывали об авве Данииле: когда варвары напали на Скит, – братия бежали из него. Но старец сказал: если Бог не печется о мне, то зачем мне и жить? И он прошел посреди варваров, а они не видели его. Тогда старцы сказали ему: Бог помог тебе, и ты не умер: сделай же и ты подобающее человеку: беги, как бежали отцы[246 - Алфавитный Патерик.].

5. Сказал авва Даниил: любящий безмолвие пребывает не уязвленным стрелами врага: смешивающийся же со многими непрестанно подвергается язвам[247 - Алфавитный Патерик.].

6. Поведал некоторый отец, что авва Даниил пришел однажды в селение для продажи рукоделия. Молодой человек, житель того селения, упросил его войти в дом свой и сотворить молитву о жене его, которая была бесплодна. Старец оказал ему послушание, вошел в дом его, и помолился о жене его. По благоволению Божию жена его сделалась беременною. Некоторые, чуждые страха Божия, начали злоречить, говоря: молодой человек не способен к чадорождению! Жена его зачала от аввы Даниила! Дошли эти толки и до старца; он послал сказать молодому человеку: когда жена твоя родит, извести меня. Когда жена родила, муж ее пришел в Скит и сказал старцу: Бог по молитвам твоим даровал нам дитя. Авва сказал ему: когда будут крестить дитя, сделай в этот день обед и угощение, призови меня, сродников и друзей твоих. Молодой человек сделал так. Во время обеда, когда все сидели за столом, старец взял дитя на руки и пред всеми спросил его: кто твой отец? Дитя протянуло руку, и показав пальцем на молодого человека, сказало: вот отец мой. Дитяти было двенадцать дней. Все, видевшие это, прославили Бога, а старец встал из-за стола и бежал в Скит[248 - Алфавитный Патерик.].

7. Говорил авва Даниил: чем тучнее тело, тем немощнее душа, а чем суше тело, тем сильнее душа. Также говорил: чем более иссыхает тело, тем душа делается утонченнее; душа, чем делается утонченнее, тем она делается пламеннее[249 - Patrolog. р. 915.].

8. Авва Даниил поведал: в Вавилоне дочь одного из идолопоклонников имела в себе беса. Отцу ее был знаком некоторый монах. Этот монах говорил ему: никто не возможет исцелить дочери твоей, кроме известных мне отшельников, но и те, если будешь просить их, не захотят сделать этого по смирению. Вот как поступим: когда они придут на торг, то представимся, что хотим купить у них рукоделие их. Когда они придут в дом для получения денег за купленные у них вещи, то скажем, чтоб они сотворили молитву, и я верую, что исцелеет дочь твоя. Они пошли на торг; там ученик некоторого старца сидел и продавал корзины. Они пригласили его с корзинами в дом, чтоб там отдать ему деньги за них. Когда монах вступил в дом, беснующаяся выбежала ему навстречу и ударила его по щеке. Он обратил ей другую щеку по заповеди. Демон ощутил муку и возопил: о беда! Заповедь Иисуса Христа изгоняет меня! Девица немедленно очистилась. О случившемся поведали старцам. Они прославили Бога, сказав: обычно гордыне диавола падать пред смирением заповеди Христовой[250 - Алфавитный Патерик.].

9. Авва Даниил, проходя однажды чрез некоторое место, увидел, что несколько мирян задержали монаха, обвиняя его в совершении убийства. Старец остановился и, узнав, что брат оклеветан, сказал задержавшим его: где убитый? Ему показали. Приблизившись к убитому, он сказал: помолимся. Когда же старец воздел руки горе к Богу, убитый встал. Старец сказал ему пред всеми: скажи мне, кто убил тебя! Он отвечал: вошедши в церковь, я дал много золота бывшему тут пресвитеру, а он убил меня и, вынесши, поверг в монастыре этого старца, но умоляю вас, возьмите у него золото и отдайте детям моим. Тогда старец сказал: теперь усни до того времени, как Бог воскресит тебя. Воскресший лег и снова сделался мертвым.

10. Поведал авва Палладий: однажды, при встретившейся нужде, авва Даниил пошел в Александрию, взяв и меня с собою. Когда мы входили в город, встретил нас очень юный монах, выходивший из бани, в которой он мылся. Увидев его, старец очень вздохнул и сказал мне: очень жаль этого брата! Похулено будет имя Божие из-за него! Но пойдем за ним и увидим, где пребывает он. Мы пошли за ним. Старец отвел его в сторону и сказал ему: сын мой! Ты молод и здоров телом: тебе не должно мыться в бане. Поверь мне, сын мой, что ты многих соблазняешь, не только мирских, но и монахов. Брат отвечал старцу: Аще бых еще человеком угождал, Христов раб не бых убо был (Гал. 1, 10). Писание говорит: Не осуждайте, да не осуждены будете (Лк. 6, 37). Тогда старец поклонился ему, сказав: прости меня, сын мой: я согрешил, как человек. Оставив его, мы пошли. Я сказал старцу: авва! Не точно ли болен брат и в поступке его нет греха? Старец вздохнул и, прослезившись, сказал мне: брат, да удостоверит тебя в истине самое дело: я видел, что более пятидесяти бесов последуют ему и посыпают его смрадом; один мурин сидел у него на плечах и целовал его, а другой мурин, малого роста, шел пред ним, разжигая его и научая разврату. Многие бесы окружали его и радовались о нем, а святого Ангела я не видел ни близ его, ниже вдали; почему я заключаю, что этот брат исполнен некоторой бесовской деятельности. Свидетельствует о жительстве его изысканная одежда его и то, что он, будучи молод, так бесстыдно пребывает среди города, в который с осторожностию входят постники и отшельники и стараются скорее уйти из него. Если бы он не был сластолюбив и миролюбив, то не входил бы нагой в баню и не смотрел бы бесстыдно на обнажение других. Святые отцы наши Антоний Великий, Пахомий, Аммоний, Серапион и прочие заповедали, чтоб никто из иноков не обнажал тела своего иначе, как по причине великой болезни или нужды. Видим в житиях их, что при встретившейся надобности обнажиться, чтоб перейти чрез реку, когда не случалось лодки, они, не будучи видимы никем, стыдились сопутствовавшего им святого Ангела и сияющего на них солнца. Когда приводилось кому-либо из отцов переправляться чрез реку и с ним находился ученик его, то они не обнажали себя иначе, как разлучившись друг от друга на достаточное расстояние, при котором они не могли бы видеть наготы друг у друга. – Сказав это мне, старец замолчал. Мы возвратились в Скит. По прошествии немногих дней пришли в Скит некоторые братья из Александрии и поведали, что монах, прибывший из Константинополя и живший при храме святого Исидора, пойман на любодеянии с женой епарха; изувеченный прислугою, он был болен три дня и скончался. Событие это послужило в поругание и укоризну всем монахам. Услышав это, я заплакал и пошел к авве Даниилу. У него сидел тогда авва Исаак, игумен скитский. Я поведал им о случившемся с монахом, которого, когда мы входили в город, старец увидел выходящим из бани, который отверг наставление старца.

Старец, прослезившись, сказал: наказание гордым – падение их. Наедине пересказал я авве Исааку виденное старцем и то, что он при этом говорил мне. Все это, как достойное быть записанным, авва Исаак велел внести в книгу о знаменоносных отцах, для пользы и назидания читающих.

11. Пошел некогда авва Даниил с учеником своим из Скита в Фиваиду – так назывался Верхний Египет от главного города своего Фив – в обитель, в которой жил авва Аполлос. Отцы обители, услышав о пришествии к ним великого скитского старца, вышли навстречу ему за семь поприщ от монастыря своего. Их было более пяти тысяч. И представилось чудное зрелище! Они пали ниц и лежали на песчаной равнине, ожидая, подобно лику Ангелов, старца, чтоб принять его, как Христа. Одни подстилали под ноги его одежды свои, другие подстилали свои куколи, и видны были из очей их потоки слез. Пришел авва Аполлос и поклонился старцу семь раз, прежде нежели старец приблизился к нему. Они приветствовали друг друга с любовью. Братия просили старца сказать им слово спасения, потому что старец не скоро начинал говорить с кем-либо. Они сели вне монастыря на песке, потому что церковь не вмещала их. Отец Даниил повелел ученику своему: напиши следующее: если хотите спастись, – соблюдите нестяжание и молчание – на этих двух деланиях основывается все монашеское жительство. Ученик написал сказанное ему старцем и для прочтения передал одному из братии, который прочитал это братиям-египтянам. Все, пришедши в умиление, заплакали[251 - Алфавитный Патерик.].

12. Вышедши оттуда, авва Даниил пришел в Иеромополь, и сказал ученику своему: поди в монастырь женский и, постучавшись во врата, скажи игумении, что я пришел. Этот монастырь называется монастырем аввы Иеремии; в нем живет триста постниц. Ученик пошел и постучался во врата. Подошла привратница и тихим голосом изнутри сказала ему: спасайся! Благословен приход твой! Чего ты желаешь? Он отвечал: имею нечто сказать игумении. Привратница сказала на это: великая не беседует ни с кем, но скажи, чего желаешь, и я передам ей. Он отвечал: поди, передай ей, что некоторый монах имеет нужду переговорить с нею. Привратница поспешно пошла и поведала игумении. Пришла игумения и сказала тихим голосом: спасайся, брат! Чего ты желаешь? Монах отвечал: окажи любовь, дозволь мне провести эту ночь здесь с другим братом, чтоб нас не съели звери. Игумения сказала ему: Брат! Никогда мужчина не входил сюда. Легче будет для вас, если съедят вас внешние звери, нежели внутренние. Брат отвечал: здесь авва скитский, Даниил. Она, услышав это, отворила обе половины ворот и вышла навстречу старцу со всеми постницами. Они устлали одеждами своими весь путь от ворот до того места, где был старец, и, поклоняясь перед ним, целовали ноги его. Таким образом с великой радостью и веселием ввели его в монастырь. Игумения велела принести лохань, влила в нее воду, согретую с благовонными травами, и, поставив постниц в два лика, сама своими руками умыла ноги старцу, также и ученику его. Потом она подводила постниц по одной к умывальнице и окропляла их этим святым омовением; оставшееся же после всех возлила на главу свою и в недра свои. Монахини представляли собой чудное зрелище: они были безгласны, как камни, и беседовали одна с другой знаками. Походка и вид их были ангельские. Старец спросил игумению: нас ли стыдятся сестры или они всегда таковы? Игумения отвечала: рабыни твои, владыка, всегда таковы, но молись о них. Старец сказал ей: скажи ученику моему, чтоб он научился у них молчанию, потому что он, живя со мною, ведет себя как готф[252 - Готфы были очень крикливы.].

Одна из сестер лежала посреди монастыря и спала; на ней была рубищная одежда. Старец спросил игумению: кто это лежит? Она отвечала ему: одна из сестер, преданная страсти пьянства. Что делать с нею, не знаю. Выгнать ли ее из монастыря? Боюсь греха. Оставить ли ее так? Но она смущает сестер. Старец сказал ученику своему: возьми умывальницу и возлей на нее воды. Он сделал так. Она встала, как встают упившиеся вином. При этом игумения сказала: владыка! Такова она всегда, какой ты видишь ее теперь. И ввела игумения авву Даниила в трапезу, предложила вечерю сестрам и сказала: авва! Благослови рабыням твоим вкусить с тобою. Он благословил им. Великая и вторая по ней сели с ним. Старцу предложили моченое сочиво, невареную зелень, финики и воду; пред учеником его поставили немного хлеба, вареной зелени и вина, растворенного водою; инокиням же предложили различную вареную пищу, и рыбу, и вина в достаточном количестве. При этом никто не произнес ни одного слова. Когда встали из-за трапезы, старец сказал игумении: что вы это сделали? Лучшую пишу следовало употребить нам, а употребили ее вы. Игумения отвечала старцу: владыка! Ты монах, и потому я предложила тебе пищу монашескую; ученику твоему, так как он ученик старца, предложена пища также монашеская; мы же – новоначальные, и потому употребили пищу новоначальных. Старец сказал на это: Бог да исполнит любовь вашу, потому что мы извлекли большую пользу из действий ваших. Когда все разошлись спать, старец сказал ученику своему: поди, посмотри, где будет спать пьяная, лежавшая среди монастыря. Он посмотрел, и сказал старцу: там, где сестры исправляют телесную нужду, близ отхожего места. Старец сказал ученику: победим эту ночь. Когда уснули все инокини, старец взял ученика и подошел к тому месту, где лежала мнимая пьяная. Они увидели, что она встала и воздела руки к небу; слезы ее потекли подобно потоку, и творила она бесчисленное множество коленопреклонений. Когда же слышала, что какая-либо из сестер приходила для исправления телесной нужды, то повергалась на землю и представлялась спящею и храпящею. Так проводила она начало каждой ночи. И сказал старец ученику своему: призови ко мне игумению и вторую по ней, призови их тайно. Он пошел и призвал игумению и вторую по ней, и они всю ночь смотрели на подвиг мнимой пьяной. Тогда игумения начала говорить с плачем: о сколько зла делала я ей! Когда ударили в било церковное, игумения поведала всем инокиням виденное ею, и все предались великому плачу. Она же, уразумев, что тайна ее открыта, пришла, не примеченная никем, туда, где отведен был ночлег для старца, похитила жезл его и милоть, вслед за этим отворила ворота монастыря и ушла, оставив на воротах надпись: матери и сестры! Простите меня, согрешившую пред вами, и молитесь о мне. При наступлении дня начали искать ее и не нашли; пришедши к воротам, увидели их отворенными и надпись на них. Блаженную нигде не могли сыскать и очень много плакали и рыдали о ней в монастыре. Старец сказал игумении: я ради нее пришел сюда: и Бог любит таких пьяниц. И начали все постницы исповедовать старцу, каждая – какое оскорбление нанесла ей. Старец, сотворив молитву о сестрах, немедленно вышел из монастыря и пошел в келью свою, благодаря и славословя Бога, ведущего сокровенных рабов своих и не попускающего им долго пребывать утаенными, но открывающего их в уведение всех, не только при жизни, но и по смерти их, в похвалу и славу святого имени Своего.

13. Однажды шел с аввой Даниилом ученик его, авва Аммон, и сказал старцу: отец! Когда мы престанем скитаться и будем постоянно пребывать в келье? Авва Даниил отвечал ему: а кто может отнять у нас келью? Когда мы в келье, тогда – с нами Бог, и когда мы вне кельи – также с нами Бог[253 - Алфавитный Патерик.].

Преуспеяние старца в душевном делании было таково, что он постоянно пребывал умом в сердечной клети; к такому совершенству стремился он возвести ученика своего. Так важно руководство духоносным наставником, что святые отцы советуют новоначальному иноку предпочесть торжище пустыне, если на этом торжище живет духоносный наставник.

14. Однажды авва Даниил, пресвитер скитский, пошел в Фиваиду, взяв с собой одного из учеников своих. Они плыли вверх по реке Нилу, и когда доплыли до некоторого селения, – старец повелел лодочникам пристать к берегу. И сказал старец ученику своему: нам должно остановиться здесь. Ученик, услышав это, начал роптать, говоря: доколе нам скитаться! Пойдем в Скит! Старец сказал: нет! Останемся здесь. Они сели посреди села, как странники. Ученик сказал старцу: угодно ли такое поведение Богу, что мы сидим здесь, как миряне? По крайней мере, пойдем в церковь! Старец отвечал ему: нет! Останемся здесь. Они пробыли тут до глубокого вечера. Брат начал выражать огорчение на старца, оскорбляя его и говоря: беда мне с тобою, старик! Из-за тебя приходится мне умирать! Когда ученик укорял таким образом старца, подошел к ним престарелый мирянин, весь седой, сгорбленный от старости. Увидев авву Даниила, он пал к ногам его и начал лобызать их и обливать слезами. Приветствовал он и ученика. Потом сказал им: если вам угодно, пойдем в дом мой. У него в руке был фонарь, с которым он ходил по улицам, ища странных, и вводил их в дом свой. Он взял старца и ученика его и других странников, которых нашел, и ввел их в дом. Налив воды в умывальницу, он умыл ноги старцу и прочим братиям. Кроме одного Бога, он не имел ничего иного ни в доме, ни в каком другом месте. Странникам предложена была трапеза. Когда они отужинали, хозяин собрал оставшиеся укрухи и выбросил собакам того селения. Таков был у него обычай: он не оставлял на завтрашний день ни одной крохи от хлеба, который предлагался на ужине. Старец отвел хозяина в особенное место, и там наедине беседовали они до утра, говоря о пользе душевной со многими слезами. По наступлении утра они простились и разошлись. Дорогой ученик поклонился старцу, говоря: окажи любовь, авва, поведай мне, кто этот человек и как ты знаешь его? Но старец не хотел сказывать. И опять брат поклонился ему, говоря: авва! О многом другом ты поведал мне, а об этом человеке не хочешь сказать. Точно: старец сообщил ему о добродетельной жизни многих святых, а о престарелом мирянине не хотел сказать. Брат очень оскорбился этим и уже во всю дорогу ни о чем не говорил со старцем. Когда они пришли в свою келью, брат не захотел принести в обычное время хлеб старцу, который вкушал ежедневно в десятом часу (в четвертом пополудни). Наступил вечер. Старец пришел в келью брата и сказал ему: чадо! Что значит это? Ты оставил меня, отца твоего, без пищи. Брат отвечал: если бы я имел отца, то отец любил бы своего сына. Услышав это, старец поворотился и хотел выйти из кельи, но брат догнал его, остановил, начал целовать ноги его, говоря: жив Господь! Не оставлю тебя, доколе мне не поведаешь, кто – этот человек. Брат никак не хотел оставить старца в скорби, потому что очень любил его. Тогда старец сказал: дай мне немного поесть, и я скажу тебе. После вкушения пищи старец сказал брату: не будь непокорен. Не хотел я сказывать тебе за прекословие, которое ты допустил в селении. Смотри, не сказывай никому о том, что услышишь от меня. Человек этот называется Евлогий. По ремеслу своему он – каменосечец, проводит весь день в работе, ничего не вкушая даже до вечера. По наступлении вечера возвращается в дом свой, куда приводит с собой всех странных, каких только найдет в селении, и монахов и мирских, предлагает им пищу, как ты видел, оставшиеся же укрухи выкидывает собакам. Ремеслом своим он занимается с юности своей и доселе; теперь ему более ста лет, но и поныне Бог подает ему такую же крепость в работе, какую он имел в молодых годах. Ежедневно он вырабатывает по золотой монете. Сорок лет тому назад я пришел в это селение для продажи рукоделия. Тогда был я еще не стар. При наступлении вечера пришел по обычаю своему Евлогий, взял меня и прочих, каких нашел, странников в дом свой, угостил нас, как ты видел. Я удивился его добродетельной жизни и начал поститься по неделе и молить Бога о нем, чтоб подал ему значительное имущество на дело странноприимства.[254 - Прп. Симеон Новый Богослов.] Я провел в таком посте три недели и более и столько изнемог от поста, что едва был жив. И вот вижу некоего Священнолепного, Который пришел ко мне и сказал: что с тобою, авва Даниил? Я отвечал Ему: дано мной слово пред Богом не вкусить хлеба, доколе Бог не услышит молитвы моей о Евлогий каменосечце и не пошлет ему благословения, чтоб он мог преизобиловать в деле странноприимства. Он сказал: напрасно! Ему лучше оставаться в том положении, в котором он находится ныне. Я сказал Ему: нет, Господи, подай ему, чтоб все прославили Твое святое имя. Он отвечал: говорю Я тебе, что настоящее его положение хорошо для него. Если же непременно хочешь, чтоб Я подал ему, то согласишься ли взять на себя ручательство о душе его, что он спасет ее при умножении имения его? При таком условии я подам ему. Я сказал: Владыко! От руки моей взыми душу его. – В то время, как я говорил это, увидел себя стоящим в храме святого воскресения в Иерусалиме. Там увидел я священнолепного Отрока, который сидел на камне; Евлогий стоял по правую сторону Его. Отрок приказал одному из предстоявших Ему подозвать меня к Себе. Когда я приблизился, Он сказал мне: ты ли, поручившийся за Евлогия? Предстоявшие сказали: точно так, Владыко: он. Отрок сказал: Взыщу с тебя поручительство твое. Я сказал: взыщи, Владыко, с меня; только умножь имение его. После этого я увидел, что некие два начали влагать в недра Евлогию великое множество золота, и чем более они влагали, тем недра более вмещали. Проснувшись, я понял, что я услышан, и прославил Бога. В это время Евлогий, вышедши однажды на обычную работу, ударил по камню и услышал, что в камне была пустота; он повторил удар, от которого образовалось небольшое отверстие; он ударил в третий раз, и открылась значительная пустота, наполненная золотом. Объятый ужасом, он сказал сам себе: что мне делать? Не знаю. Если возьму золото в дом мой, услышит правитель, похитит клад себе, а меня подвергнет напасти. Однако возьму золото и сложу в таком месте, в котором никто не узнает о нем. Он купил волов будто бы для перевозки камней и ночью, с великой осторожностью, перевез золото к себе в дом. Доброе дело странноприимства, которое он доселе исполнял ежедневно, было оставлено им. Он нанял корабль и прибыл в Константинополь. Там царствовал тогда Иустин, дядя Иустинианов. Евлогий дал много золота царю и вельможам его, получил сан епарха и купил себе великолепные палаты, которые и доселе называются египетскими. По прошествии двух лет опять вижу во сне священнолепного Отрока, виденного мной прежде, во святом храме воскресения, и сказал я сам в себе: где Евлогий? По прошествии краткого времени вижу, что Евлогия изгоняют от лица Отрока и некоторый эфиоп увлекает его. Проснувшись, я сказал сам себе: увы мне грешному! Что сделал я? Погубил душу мою! Пошел я в то селение, где прежде жил Евлогий, как бы для продажи моего рукоделия. Пришедши в селение, я ожидал, что придет Евлогий и по обычаю введет меня в дом свой, но никто не пришел и не пригласил меня. Я встал и, увидев некоторую старицу, просил ее принести мне немного хлеба, потому что в тот день я еще не ел. Она поспешно пошла и принесла мне хлеба и вареной пищи, и, севши возле меня, начала говорить мне духовные назидательные слова. Не полезно тебе, говорила она, выходить в мирские селения. Разве ты не знаешь, что монашеская жизнь нуждается в удалении от молвы? И много другого полезного она сказала мне. Я возразил ей: ведь я пришел продать рукоделие мое. Она сказала на это: хотя ты и пришел для продажи рукоделия, но не должен был оставаться в селении до такой глубокой ночи. Я отвечал: да, да! Потом спросил я ее: скажи мне, мать, нет ли в этом селении кого-либо, боящегося Бога и принимающего странных? Она, вздохнув, сказала мне: о, отец и владыка! Имели мы здесь каменосечца, очень милостивого к странным. Но Бог, видя добродетель его, излил на него щедроты Свои: слышим о нем, что он теперь в Константинополе и сделался знатным человеком. Услышав это, я сказал сам себе: я сделал это убийство. Немедленно пошел я в Александрию, сел на корабль и прибыл в Константинополь. Там я стал расспрашивать, где египетские палаты, и как мне найти их. Рассказали мне это, я пошел и сел у ворот дома Евлогиева, ожидая выхода вельможи. Вижу: вышел он с великой гордостию; я воззвал к нему: помилуй меня, имею нечто сказать тебе! Он не только не захотел взглянуть на меня, но и приказал рабам своим бить меня. Я поспешно перешел на другое место, мимо которого должно было идти ему, и опять воззвал к нему. Он опять приказал бить меня больше прежнего. Таким образом я провел четыре недели пред вратами дома его, обуреваемый снегом и дождем, и не мог побеседовать с ним. Изнемогши, я ушел оттуда, повергся пред образом Господа нашего Иисуса Христа и молился со слезами, говоря: Господи, разреши меня от поруки за этого человека, иначе я оставлю монашество и пойду в мир! Когда я говорил это мыслию, вздремнулось мне, и вот, слышу необыкновенное смятение и голос: идет Царица! Пред нею шли полки – тысячи тысяч и тьмы тем народа. Я воззвал к ней: помилуй меня, Владычица! Она остановилась и сказала: чего ты хочешь? Я отвечал: я поручился за Евлогия епарха: повели, чтоб я был уволен от этой поруки. Она сказала: Я не вхожу в это дело: удовлетвори, как хочешь, своему поручительству. Проснувшись, я сказал себе: если мне придется и умереть, не отступлю от врат Евлогия, пока не улучу возможности побеседовать с ним. Опять пошел я ко вратам его, и, когда он хотел выйти, я опять воззвал к нему. Тогда подбежал ко мне один из рабов его и нанес мне столько ударов, что сокрушил все тело мое. Пришедши в совершенное недоумение и уныние, я сказал себе: возвращусь в Скит, и если угодно Богу, то Он судьбами Своими, ведомыми Ему единому, спасет Евлогия. Я пошел искать и нашел корабль, которому должно было плыть в Александрию. Вошел я в этот корабль и от скорби упал, как мертвый. В этом положении я задремал и вижу себя в храме святого воскресения, вижу опять священнолепного Отрока, Который сидел на камне честнаго гроба. Отрок воззрел на меня гневно: от этого как бы окаменело сердце мое и я не мог отворить уст моих. И сказал мне Отрок: что же ты не действуешь по поручительству твоему? Он повелел двум из предстоявших Ему повесить меня, и били они меня довольно, приговаривая: не начинай дела, превышающего твои меры, не препирайся с Богом, не стужай Божеству. От страха я не мог отворить уст моих. Когда я еще висел, услышался голос: Царица идет! Увидев Ее, я несколько ободрился и сказал Ей тихим голосом: Владычица мира, помилуй меня. Она спросила, как и в первый раз: чего ты хочешь? Я сказал: я повешен здесь за поручительство мое за Евлогия. Она сказала мне: Я умолю за тебя. И видел я, что Она подошла к Отроку и начала целовать ноги Его. Отрок сказал мне: впредь не будешь ли делать этого? Не буду, Владыко! – отвечал я. Молился я о Евлогии, желая лучшего. Владыко! я согрешил: прости меня и повели разрешить. Он сказал мне: иди в келью твою и уже не заботься о Евлогии, которого Я возвращу к его прежнему добродетельному жительству способом, Мне известным. Я проснулся неизреченно радостным, избавившись от такого поручительства, и благодарил Бога и Пресвятую Владычицу Богоматерь. По прошествии трех месяцев дошел до меня слух, что царь Иустин умер, что вместо него воцарился новый царь, который поднял гонение на вельмож умершего царя, на ипатов и диксикратов и на моего Евлогия епарха. Двое из этих вельмож были убиты, имение их разграблено, равно как и богатство Евлогия, сам же он бежал из Константинополя ночью, потому что царь велел искать его, и убить там, где найдут. Евлогий, переменив одежду на себе, облекшись в такую, какую он носил прежде, в дни убожества своего, возвратился на прежнее место жительства своего. Стеклись к нему поселяне, желая видеть его, и говорили ему: мы слышали о тебе, что ты сделался вельможею. Он отвечал: если бы я возведен был в сан вельможи, то вы бы не увидели меня здесь. Вы слышали о ком-либо другом, а я ходил для поклонения к святым местам. Опомнившись от упоения суетой мира, Евлогий говорил сам себе: смиренный Евлогий! Встань, примись за твои орудия и поди на работу. Здесь не Константинополь! Иначе, пожалуй, снимут с тебя голову. Он взял орудия ремесла своего, пришел к камню, в котором прежде нашел имение, полагая, что вторично найдет подобное. Ударял он в камень до самого полудня и не нашел ничего. Вспомнились тогда ему обилие яств и наслаждений, которые он имел, живя в палатах, в обольщении и гордости мира сего. При этом опять говорил он себе: встань, работай: здесь – Египет. Мало-помалу святой Отрок и святая Владычица наша привели его в прежнее благочестивое устроение. Праведный Бог не забыл прежнего добродетельного жительства его. По прошествии нескольких лет я пошел опять в это селение. При наступлении вечера Евлогий пригласил меня в дом свой по прежнему обычаю своему. Едва я увидел его, как вздохнул из глубины сердца, прослезился и сказал: Яко возвеличишася дела Твоя, Господи, вся премудростию сотворил еси (Пс. 103, 24). Кто Бог велий, яко Бог наш, воздвизаяй от земли нища и от гноища возносяй убога (Пс. 76, 14; 112, 7). Владыко, Господи! Чудеса Твои и судьбы Твои кто может исповедать? Я, грешник, начал уже погибать; едва не вселилась во ад душа моя!.. Евлогий взял воду и умыл ноги мои по обычаю; предложил и трапезу. По окончании ужина я спросил у него: как поживаешь, брат? Он отвечал мне: молись за меня, отец, потому что я – человек грешный, и у меня нет никакого имущества. Я сказал ему на это: о, если бы ты не имел и того, которое имел! Почему так, авва и владыко? – возразил он, – разве я чем-нибудь соблазнил тебя? Тогда поведал я ему все случившееся, и мы плакали вместе. Потом он сказал мне: молись о мне, чтоб я исправился хотя отныне. И сказал я ему: истинно говорю тебе, брат: не ожидай получить имение, большее того, которое имеешь; будешь получать по одной золотой монете на день. – Это даровал ему Бог на дневное содержание. Вот, чадо, я сказал тебе, как знаю его, а ты не пересказывай этого никому. Ученик сохранил в тайне событие до смерти святого старца. Должно удивляться человеколюбивому смотрению о нас Бога! В короткое время Бог вознес Евлогия на такую высоту и опять смирил его к душевной пользе его. Помолимся и мы, чтоб нам даровано было смириться в страхе Господа нашего Иисуса Христа, чтоб получить милость на Страшном Суде Его молитвами Пресвятой Богородицы и Приснодевы Марии и всех святых[255 - Алфавитный Патерик.].

Авва Диоскор

1. Поведали о авве Диоскоре следующее: он, безмолвствуя в келье, оплакивал себя. Ученик его жил в другой келье. Когда ученик приходил к старцу и заставал его плачущим, то спрашивал: отец! о чем ты плачешь? Старец отвечал: плачу о грехах моих. Ученик возражал: ты не имеешь грехов. Старец отвечал: будь уверен, сын мой: если бы я видел все грехи мои, то мой собственный плач оказался бы недостаточным; я понуждался бы во многих помощниках, чтоб оплакать их как должно[256 - Алфавитный Патерик.].

2. Авва Диоскор говорил: если мы облечемся небесной одеждою: то не окажемся нагими. Если же не будет на нас этого одеяния, – что сделается с нами, братия? Мы услышим грозный глас, повелевающий: возьмите его и ввергните во тьму кромешную (Мф. 22, 13). Обымет нас великий стыд, если мы, носив столько времени святой иноческий образ, окажемся в час нужды не имеющими брачного одеяния. О, как будем тогда раскаиваться[257 - Алфавитный Патерик.]!

Диоскор, пресвитер Фиваидский

Пресвитер Фиваидский Диоскор говорил монахам, находившимся под его руководством: подобает монаху вознестись превыше естественного закона, чтоб в нем не обреталось ниже малейшей плотской скверны. Он должен обуздывать плоть свою, не допуская ей излишества в пище. Он должен иссушить плоть свою. В противном случае она будет увлекать его вожделением своим. Монах отнюдь не должен иметь сладострастного вожделения. Он должен быть чужд ощущения мирских людей. Часто видим, что и миряне воздерживаются от пищи для здоровья телесного и по другим причинам: тем более монах должен озаботиться о доставлении духовного здравия уму и сердцу[258 - Алфавитный Патерик.].

Авва Дула

Авва Дула говорил: если враг будет внушать нам, чтоб мы оставили безмолвие, то не послушаем его, потому что никакой подвиг не может сравняться с пребыванием в безмолвии и пощении. Пост и безмолвие в совокупности своей противоборствуют врагу и доставляют душевным очам остроту зрения[259 - Достопамятные Сказания.].