ЧеловекОN

Ирина потянула меня за рукав к раскрытой уборной, расстёгивая изящными пальцами ширинку. Передо мной пронёсся паровоз совокуплений с ней. Я прочувствовал заново ее пышные губы, скользящие по моему горящему телу, ее спортивную попу, которую я сжимал, об которую яростно бился, я увидел вновь ее гладкую спину, вспомнил, как мотал на руку ее пахучую косу, как закрывали мне обзор ее распущенные волосы, как я утопал в ней… Я опять услышал стук колёс вагона поезда, вдохнул свежего воздуха из бьющейся форточки уборной, где якобы курил, а она якобы пошла к буфету. Знала ли тогда Олимпия, ехавшая с нами… Чувствовала ли… Я вновь опрокинул склянку пудры какой- то певицы, в гримерке которой ломал чаровницей столик перед ее концертом… Я вспомнил даже то, что позабыл от боли страсти, от похоти в забвении.

Мое тело заломило желание, когда я вспомнил, как унижал ее рот, а она пыталась одновременно играть на рояле, ещё в Консерватории. Мне как будто захотелось ее снова. Ее новую, свежую, после такой разлуки. Она знала, что я пойду, что я войду в неё… Она меня хорошо знала. Но то, что произошло, меня самого удивило. Я убрал ее руку из штанов, пропитанных шампанским. Она потянулась меня поцеловать. Я отстранился. Ирина подняла высоко брови, когда я развернулся, и вышел курить.

Почему я тогда не взял ее по привычке, как по привычке брал ее, и других. Мне никто не мешал. Костя бы прикрыл любой каприз. Да дело даже не в этом. Моя Олимпия уже плевала на мои левые связи. Она бы и не поднимала скандал. Но тогда, в новогоднюю ночь, я об этом не думал. Я опять остался наедине с сигаретой, которая подсвечивала мою ладонь в густом мраке. Отовсюду слышались голоса, крутился снег в бесконечной метели.

***

Ирину я больше не видел. Афиши с ее концертами по почте мне не приходили. К тому же, это было сложно, так как я все больше времени проводил в море. Только слышал, от Кости, кажется, что чаровница любовалась с Толиком, а потом и по рукам пошла. Обычная участь красивых женщин – стать шлюхой. Мне было все равно, своих хватало, в каждом порту, на каждой плавбазе, в любом госпитале находил кого и как. Работы хватало, деньги были. Растил детей на почтительном расстоянии. Разучил новые песни, да некому было их петь.

Олег остался в Витебске. В море за мной не пошёл. Спился совсем, в бригаде скорой помощи. Маруся осталась одна со своими сиськами. Постарела. Так и проработала бухгалтером где- то. Детей так и не сделали. Нет, может сейчас как-то иначе, может кого- то нашла, да не верится. Да и зачем искать. Олешку жалко.

Вольф давно умер. Его старший сгорел в Афгане, младшего ждала Чечня. Осталась только дочка, но о ней ничего не знаю. Посылал деньги когда- то. Не до того мне было, в общем.

Толика, учителя того, бедного, удавили в Литве. Поехал за счастьем. На то и молодость, чтобы ее терять. Но это все по слухам. Сарафанное радио. Все мне Олимпиада рассказывала, когда бывал дома.

Переводчица эмигрировала. Родственница Непарчиных поступила согласно моде. Живет в США. Ничего про неё не знаю. Коллеги за океаном могли предоставить только испорченный телефон.

Старушка Консьержка скончалась в январе того года, который с нами отмечала. Ее имени я так и не узнал. Дожила до пенсии, и то молодчинка.

Смирновым повезло. Михаила повысили, все у них хорошо. Два квадрата дали трое ромбиков. И все крепыши. Живут теперь в Петербурге, помогали моей дочурке поступать в институт. Правда, болеет Михаил, так что я ему периодически достаю из- за границы лекарства.

Я подсобрал все о нашей компании, которой минул десяток лет. Десять новых календарей. И вот я опять с Олимпией у Кости с Юлькой. В дальней комнате обустроили детскую, спят девочка с мальчиком. Двойня. В остальном квартира та же. Диван только заменили новым, раскладным, для родителей. Костян весел, как прежде, Юленька даже похудела, хорошая какая. Готовит ещё лучше. А то бесконечная каша Олимпии очень приелась. Приезжаю раз в год, в отпуск, а она и не старается. Вот и приходится мне ездить на рыбалки всякие, там жратву нормальную дадут. Да и сам я не промах. Умею вкусно сделать. Да только женскими ручками все по-другому.

Бывает, и молоденьких пощупаю. Теперешним же интересны старики всякие. А я и вправду морем забальзамировал молодость, как дедушка Ленин тело. И хожу огурчиком свежим. Порох ещё есть.

– Сын-то как? – спросил Костя. В волосах зашевелилась седина. – Чем занимается?

– В ракетном училище. – сказала за меня Олимпия. Она стала говорливой. Мне было проще.

– А в какой институт поступала… – начала было Юленька.

– В консерваторию. – перебила Олимпия. Для неё это была больная тема. Сложно с этим стало. Где искусство, там вдруг деньги нужны. Не говоря уже о поступлении в подобный Вуз.

– А как там в Днепре то? Жарко, небось? У нас тут дожди круглый год. – вставил Костя.