Птица счастья

Яшка сел.

– Курите, – начальник придвинул массивный портсигар.

– Н-нет, не курю, – пробормотал парень, – спасибо.

– И не пьёте? – Яшка мотнул головой. – Правильно делаете.

Дюк посмотрел на часы и, чётко расставляя слова, негромко начал:

– Долго вас задерживать не буду, – предупредил он. – Итак, вкратце причина вызова: у нас в городе значительно снизилась уголовная преступность: воровство, спекуляция, бандитизм и тому подобные преступления. И это стало возможным, благодаря усилиям наших штатных сотрудников, а также большой помощи комсомольских добровольцев. По нашим наблюдениям вы зарекомендовали себя с самой лучшей стороны. Особенно последний случай с массовой дракой и задержкой хулиганов.

От хвалебных слов Яшка проглотил слюну.

– Мы изучили вашу биографию, – продолжал Дюк, – органам НКВД нужны такие кадры с вашими навыками, с вашим усердием. Более того, и райком комсомола рекомендовал вас на штатную работу в отдел по выявлению, поимке и наказанию врагов народа и разных контрэлементов. Их сегодня особенно много, и они ведут активную подрывную работу по уничтожению нашего государства.

Дюк помолчал, встал.

– Вы согласны у нас работать?

– Конечно! – прытко вскочил со стула Яшка. Такого поворота судьбы он не ожидал.

Скрипя сапогами, начальник подошёл к железному шкафу, вынул какую-то бумагу, положил перед Яшкой и снова сел. Тихо, но внушительно и строго произнёс:

– Никому не рассказывать о характере вашей работы. Это – служебная тайна.

– Понял. Даю слово.

– Вот здесь, – Дюк положил ладонь на бумагу, – здесь всё написано. Внимательно прочитать и расписаться.

Вскоре Клопа направили на ускоренное обучение, выдали форму, и он стал сотрудником особого отдела – Яковом Никаноровичем Малафеевым.

Натуся

Кумушки на завалинках судачат промеж собою, глядя на домик Цыгана, выросший за новой оградой:

– Ну, теперь и жениться надо.

– Да уж, баба с ним жить будет, как у Христа за пазухой!

– За него любая пойдёт, жених завидный, рукастый.

Нет, любая Захару не нужна! Зря девчата об него глаза трут. Ему Наталья приглянулась, он её заприметил в заводской столовой. Другие молодки ревниво губы кривят: «И откуда её только принесло, эту птицу залётную?..»

А «залётная» совсем недавно приехала в здешние края откуда-то из глубинки по трудовой путёвке вместе с отцом-матерью. Родителей на консервный завод определили: мать – Глафиру, в новый колбасный цех, отца – Степан Иваныча, счетоводом в бухгалтерию. А дочь – Наталью, буфетчицей в заводскую столовую.

Наталья-то и сама крючочки на Цыгана стала закидывать. Дразнила его сочными губами и крутыми бёдрами. Каждый день в платья новые наряжалась. Ну и не заметила, как напрочь присушила парня.

«Натуся», – так называл девушку её пожилой отец, изредка тоже приходивший в столовую обедать.

«Натуся, хм… так красиво…» – качал головою Захар.

Натуся – белокурая кокетка небольшого росточка со вздёрнутым носиком на милом лице и с пушистыми ресницами, прикрывающими васильковые глаза, свела с ума немало парней, да и, чего уж скрывать, женатых мужиков тоже.

В рабочую столовую зачастил и Яшка-Клоп, Яков Никанорович, как его сейчас величают. Он приходил не столько пообедать, сколько на красавицу-буфетчицу посмотреть. Запала и в его душу Наталья. И он о ней вздыхал ночами и видел её в своих розовых снах.

– А что вам сегодня, молодой человек? – спрашивала буфетчица посетителя, поправляя кружевной чепчик, улыбалась, сверкая белыми зубами. Говорила она певуче, при этом румянец играл на белых щеках, и недлинная коса прыгала на пышной груди. Её взгляд казался ласкающим и в то же время насмешливым.

При виде девушки у Цыгана кровь прямо-таки вскипала в жилах, и сладко ныло сердце! Он перестал спать ночами. Он сошёл с ума. «Да что это со мною творится-то? – думал он. – Напасть какая-то…» Молодой человек всё ждал: вот-вот и она обратит на него внимание. Смешно сказать, но при Натусе он робел, чего раньше у него при девчатах никогда не бывало. А сейчас… ретивое играло, и он весь был наготове…

Гулянка

Погода нынче выпала на славу: днём алое солнце блином висит на синем небе, на горизонте струятся нежные отсветы, а в сумерки за речкой, в районе новостроек, круглые сутки краснеет сварочный дым.

И вот он, сегодняшний вечерок – тёплый и ласковый. Молодёжь слободы после рабочего дня, вымытая и принаряженная, собирается на гулянку, как всегда, на большой поляне против нового дома Захара. На столбе висит фонарь, рассеянным светом выхватывая лица. Кавалеры, набриолиненные, девчата – в праздничных кудряшках. Тихий ветерок гладит волосы, а в садочках птахи дерут горло без устали, радуются погожей затёме.

Захар, чумазый и уставший, пришёл с работы и долго смывал с себя грязь и копоть. Из окон слышна Расим-кина губная гармошка, на которой тот научился наигрывать и русские, и татарские напевы. Через время забренчала балалайка, и это опять же он – Расимка-Нацмен высекает из тонких струн серебряные звуки. «Чисто музыкант! – усмехнулся Захар, – созывает на гулянку!» Ну вот Цыган соскрёб и смыл с себя последние кляксы и стал опять красивым малым. Он закинул в рот картофелину, запил козьим молоком, взятым спозаранку у Яшкиной матери – Теренчихи, захватил гармошку и вышел на улицу.

Пятачок уже заполнили парни и девчата, и Нацмен на своей балалайке задушевно поёт татарский мотив про степь и горы, про свою любовь и про девушку Дашу, которая сидит рядышком и тонюсенько ему подпевает. «Даша» – «Данечка», – так, любя, называет её Расимка. Здесь девушка живёт у тётки, и без пяти минут она – сельская учительница. Вот-вот получает диплом и уезжает в родную деревню. Будет ребятишек и всех неграмотных учить читать и писать.

Виленка-Артист тем временем принёс патефон с пластинками, осторожно водрузил на уличный стол и так же аккуратно разложил пластинки. Суетятся ребята, им невтерпёж окунуться в волшебные звуки мелодий: потанцевать, пообниматься с девчонками! И вот – осторожно открывается крышка, вставляется иголка… и…

Патефон… Артист купил этот чудо-инструмент с пластинками по специальному ордеру на клуб, где в последнее время он ведёт музыкальный кружок. Виленка самолично и бережно (не дай бог, пружина лопнет!) крутил ручку патефона. Протирал мягкой фланелькой каждую пластинку. А народ, затаив дыхание, ждал…

Наконец, пластинка начинает вращаться… долгожданное шипение… и – завораживающий голос до сладких слёз растапливает сердце:

«Ах, эти черные глаза-а-а-а
Меня плени-и-и-или…»

Начались танцы. Топчутся и прижимаются друг к дружке пары. Пластинки сменяют одна другую. Все подпевают:

«Не уходи, тебя я умоляю…
Теперь я точно это знаю…»

«Ты помнишь наши встречи
И вечер голубой?»

Отыграв отведённое время, Вилен отставил патефон: «Хватит, пускай отдыхает! Цыган, давай!» – На скамейку садится Захар:

«Только слышно на улице где-то
Одинокая бродит гармонь…»

И вскоре пальцы его лихо забегали по кнопкам, начались залихватские песни и пляски! На звуки гармони пришёл Яшка-Клоп. Он поздоровался с приятелями и подсел к Захару: «Душой хоть отдохну… день тяжёлый был».

А вот появилась Она… У Захара перехватило дыхание: «Натуся». И то ли от усердия, то ли от волнения он сразу вспотел. Мокрые волосы падали на глаза, и он еле успевал ладонью вытирать лоб. А Натуся, в лёгком цветастом платье, вошла в круг и, давай отплясывать под «Цыганочку», подымая каблуками пыль!

Дак и Яшка-то Клоп тоже безотрывно смотрел на девушку и больше никого, кроме неё, не видел. Ах, как она егозила! – Румянец во всю щеку, волосы по спине рассыпались. Клоп вскочил с места и пустился гарцевать – дневную усталость, как рукой сняло! И всё крутится Яшка и крутится возле Натальи, и всё пытается обнять её. Но, нет! Девушка ловко уворачивается от назойливого ухаря. Наталья дробила чечётку, хохотала, подёргивала по-цыгански плечами и не сводила глаз с Захара. Она подмигивала гармонисту, подзадоривая его. Цыган ловил влекущий взгляд, покрывался испариной и еле сдерживал себя. Ох, как бы он сейчас набросился на неё, разгорячённую, стиснул бы её изо всех своих молодецких сил, измял бы…

Да, влюбился Захар в Наталку – сил нет. Аж сердце заходится от нежности и желания.