Из века в век

Полусонные дамы, лежа на спине, держали паспорта в скрещенных на груди руках. Жуткое зрелище! Низкорослый пограничник все листал и листал паспорт отца, периодически бросая на него странные взгляды.

– Вам никто не говори, что вы похожи на Иствуда?

Брови отца поползли вверх.

– Или Чемберлена?

– Лорда Чемберлена? А как вы его себе представляете?

Я прыснул от смеха. Спрашивать отца о голливудских звездах!!!

Кроме того, Иствуд и Ричард Чемберлен также похожи между собой, как отец и Чак Норрис!

Я попытался было сказать этому свихнутому на Голливуде, что я о нем думаю, но отец положил мне руку на плечо. Ох уж эта папина рука! Все, что надо, поймешь без слов. Сейчас она вежливо так попросила: “Чтоб и звука от тебя не было слышно!”. Так что с таможенным кинолюбителем мы расстались мирно.

Финансовый крах наш был предопределен с той минуты, когда отец, не торгуясь, дал таксисту десять баксов, хотя красная цена дороги до Липок была доллара два с половиной.

Дядя Митя жил в знаменитом доме на узкой тенистой улице. Мемориальных досок была на нем почти столько же, столько окон.

Обычно бывало так. В первые дни отца как подменяли. Казалось, он вообще забывал о нашем со Стояном существовании. Он исчезал из дома ни свет, ни заря и возвращался вечером. Когда я допытывался у Стояна, где отец, он отвечал:

– Бродит по дорогам прошлого. Но тебе этого не понять. Ты еще существо без биографии.

Я дулся и уходил к ребятам во двор гонять мяч. Стоян валялся в постели до десяти, потом бежал в магазин за пивом и опять заваливался теперь уже на диван и просматривал по видаку все новинки из коллекции дяди Мити.

Но, к сожалению, время безграничной свободы проходило быстро. И однажды утром отец никуда не уходил и из романтического странника опять превращался, по словам Стояна, в “отца-наставника”. Явление печальное и неотвратимое. На этот раз никаких перевоплощений не было.

В день приезда отец отсыпался, а мне велел сидеть дома. Спал он долго. Я нашел картошку и сварил. Немного съел, остальное сунул под подушку – для отца. Включил холодильник и положил туда неприкосновенный запас, который Стоян, незаметно, сунул мне в рюкзак – немного сыра, колбасы и масло.

На другой день было воскресенье. Отец дозировано выпустил меня во двор, но сам никуда не отлучался, уверенный, что пункт обмена валюты в воскресенье закрыт.

Наконец, пришел понедельник.

Отец отправился менять валюту на гривни и вернулся в прекрасном настроении с двумя пакетами всякой еды.

– Ты знаешь, Юра, везде все есть, и в этих… в “гривнях” или “гривнах” очень даже доступно.

Отец достал из кармана целую пачку денег, ну, просто толстую-претолстую. На одной бумажке я узнал здание банка, который стоял на соседней улице. Там дядя Митя получал свою золотую школьную медаль. И еще было много синих гривен с портретом Богдана Хмельницкого.

Всю эту кучу денег отец сунул в тумбочку у кровати, и мы отправились на кухню разбирать сумки с продуктами.

В этот же день объявился какой-то школьный друг дяди Мити – Вадим, Вадим Петрович.

Сотрудников его института отпустили на все лето в отпуск за свой счет. Через неделю он собирался к родственникам в деревню, как он сказал, – “подхарчиться”. А пока он предложил отцу повозить нас на какие-то озера под Козинцем. Уверил, что они экологически чистые, и там можно покидать спиннинг. “Вот только… вот только бензин в Украине дорогой”.

– Ну, это не проблема, – сказал отец и все расходы взял на себя. Еще бы! Такой соблазн для спиннингиста!

Итак, мы стали ездить на озеро, где у Вадима Петровича жил друг, а у того была лодка с подвесным мотором. Отец бросал спиннинг, друг Вадима Петровича с рыбным именем Карп сидел на моторе, я купался и собирал на берегу ракушки, а хозяин машины вдохновенно готовил “козацький кулиш”. Из продуктов, купленных на деньги отца.

Разжигался костер, втыкались «рогульки», и в черном от сажи казане дядьки Карпа, больше похожем на котел общепита, поочередно варилась курица, какая-то крупа и… рыба! “Кулиш” или “чумацька уха” заправлялась острым тузлуком из помидоров, чеснока и горького перца. И его с аппетитом уплетали… Вадим Петрович с другом, которому “за услуги” полагалась еще четвертинка “Горилки”.

К кулешу шел молодой чесночок, ранние крымские помидоры и молодая картошка. Отец и я удовлетворялись нескольким ложками странного варева и парой картофелин. Потом пили чай с сахаром вприкуску. Добычу забирал Вадим Петрович:

– Чтоб вам дома не возиться!

На пятый день Вадим Петрович приехал прощаться и привез в двухлитровой кастрюльке с незабудками “рыбу фиш” – фаршированную щуку, тушеную с овощами в красном вине. Было очень вкусно и… очень мало. Остальными восемью щуками, надо полагать, “подхарчевывалось” все пять дней семейство дяди Митиного однокашника.

На следующий день отец выдвинул ящик тумбочки, и … убедился, что там осталось только несколько мелких купюр с портретами князя Владимира и Ярослава Мудрого. Он с изумлением взял их в руку, силясь осознать, что же такое случилось с той огромной пачкой денег, которые он положил сюда так недавно. Отец даже ящик вытащил и осмотрел его дно, как будто это был реквизит фокусника.

Потом, вспомнив о моем присутствии, отец, не выпуская ящика из рук, посмотрел на меня через плечо с выражением, которое Стоян назвал бы “изумление и смущение в одном флаконе”.

– Побудь у себя, Юра!

“У себя” – это значит в “светелке” Маргоши, где я всегда обитаю, приезжая к дяде Мите. “Светелкой” называет комнату ее мама. И, по-моему, точнее не скажешь.

Узкий диванчик под старинным гобеленом: “Пикник за стенами замка”. Каждую ночь, засыпая, я разглядываю знатных барышень в костюмах пейзанок, кавалеров в белых чулках и слуг, уставляющих скатерть на траве корзинами с изысканной едой и изящными кувшинами. Наверное, с вином и водой. Когда мы жили со Стояном и отцом под Ногайском, там все болгарские женщины пили вместо воды вино с водой. И детям давали. Мне нравилось.

У окна – стол. У него тонкие фигурные ножки, соединенные разными арками. Если бы к нему крепилось зеркало, он стал бы похож на туалетный столик “эпохи гобелена”.

В замок узкого верхнего ящика был вставлен крошечный ключик. Я не смел даже прикоснуться к нему. Потому что там… хранились тетради с Маргошиными стихами. Кстати, по-польски “Swietlica” – клуб. Поэтический клуб…

"Небрежная походка. Шляпа. Фрак.

Глаза устремлены наверх, на небо.

Так ходит в городе смешной чудак,

Узнать его – случится непременно.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

И верит, что наступит век добра,

И милосердье не пустым взметнется звуком.

А Вы, случайно встретив чудака,

Не отворачивайтесь, протяните руку.

Пусть, как дитя, наивен он и чист,

В его руках да не умолкнет лира!

Он спотыкается. Да ведь не смотрит вниз,

Его влекут небесные светила".

Какая несправедливость родиться кузеном да еще на десять лет позже!!!