Ты внутри меня

Этот девятичасовой полет “Москва-Мале” я не забуду никогда.

Сначала мы чуть не опоздали на самолет, когда стояли в жесточайшей пробке по дороге в аэропорт. Малышка начала капризничать, то теребила мою грудь, то с жутким плачем кусала меня и выплевывала ее. Наша помощница Валентина была бессильна мне помочь, как только она пыталась взять Лив на руки, дочка начинала вопить так, что можно было увидеть ее гланды шарообразной формы. Пару раз ее вырвало мне на пуховик, и даже накинутая на него муслиновая пеленка не спасла ни куртку, ни кофту под ней от переваренного пюре из брокколи. Я выглядела и даже пахла как мочалка, которую помотало этой жизнью. Впрочем, внутри я себя чувствовала не лучше. Мне уже хотелось повернуть обратно и улететь на отдых позже, с мужем, но пробка чудом рассосалась, и мы успели под самое закрытие регистрации на рейс.

– Всех пассажиров бизнес-класса только что увезли на самолет. Несколько минут, и машина вернется за вами, – приветливая сотрудница аэропорта сочувственно смотрела на нашу троицу. Замызганную меня, повисшего на моем плече тряпочкой опухшего от истерики ребенка и няню, которая готова была бежать куда угодно, лишь не пытаться в очередной раз взять свою подопечную на руки. – У вас там будет веселая компания, молодая пара с мальчиком, может малышка разыграется с дружочком?

– Спасибо. Я надеюсь, что большую часть дороги она будет спать. Сегодня она не в настроении, – у меня и самой не было абсолютно никакого настроения не только вежливо разговаривать с кем-либо, но и вообще говорить.

Я поднялась по трапу самолета и первой зашла в салон. Бортпроводница с ярко-красной помадой и до блеска лакированными волосами в тугом пучке показала рукой на наши места. А вот тут началось самое интересное. Весь первый ряд был уже занят не пассажирами, кроме наших с няней двух мест.

Людьми, при виде которых мне хотелось завизжать от ужаса, а колени с локтями начало тянуть и выворачивать от внутреннего напряжения. Я машинально прикрыла ладонью лицо, забыв, что они никогда его не видели и не узнали бы меня при всем желании. Я начала пятиться назад, наступив на ноги Валентине. Высокий парень в форме стюарта с шумом захлопнул дверь самолета и попросил размещать вещи и пристегиваться, так как ждали только нас. Меня, оторопевшую от неприятной встречи, продолжила аккуратно подталкивать вперед ничего не понимающая Валентина.

– Аделина Игоревна, проходите, пожалуйста, пока Оливия притихла. Мне еще кресло пристегнуть нужно.

У окна сидела Карина всё с теми же синими волосами, с пухлощеким сыном и матерью Макса.

Сердце забилось в конвульсиях. Бам-бам-бам.

Посередине – Макс. Рядом с ним должна была сидеть моя няня.

Грохот в груди еще сильнее. БУМ-БУМ-БУМ! БАМ-БАМ-БАМ!

– Я помогу вам с вещами, – бывший муж забрал у Валентины детское кресло для самолета и попытался снять с моего плеча мамский рюкзак, прикоснувшись ко мне. Через все слои одежды я чувствовала жар от его тела. Или это я горела? – Вы чуть не опоздали на полет в рай.

– Лучше бы опоздали, – я выдернула свой рюкзак из его рук и бросила на сиденье. – Мы сами справимся. Не нужно трогать меня и мои вещи.

Как только это вылетело из моего рта, я вспомнила одну из наших первых перепалок:

– Давай договоримся о нейтралитете, ты не трогаешь меня, я не трогаю тебя.

– Первое, я трогаю всех, кого хочу. Второе, наличие парней никогда не останавливало ни одну из тех, кто за мной с матрасом бегает.

– Я всего лишь хотел вам помочь, – он удивился моей реакции, поджал губы и поставил кресло к окну. Слава богу он не стал говорить словами из моих воспоминаний, это было бы слишком трагикомично.

– Единственная помощь, которая потребуется – это держаться от нас подальше, – я судорожно очерчивала едкими словами границу между нами, хоть и в данных условиях это выглядело нелепо.

– В ближайшие девять часов, боюсь, не получится, – он показал на минимальное расстояние между нашими креслами и начал пристегивать детское кресло у окна. – Меня зовут Максим, если вам нужна будет еще какая-то помощь, обращайтесь. В некоторых случаях без мужчины рядом никак.

Я проигнорировала его попытку познакомиться и попыталась аккуратно положить Оливку в кресло-люльку, но она проснулась и начала кукситься. Стюардесса предложила пристегнуть ее к себе детским ремнем, если не получится уговорить на люльку. В итоге мне, как и Карине, принесли дополнительный ремень под дружный ор детей.

Я видела, как Карина сунула своему сыну маленькую коробку с соком, но он швырнул ее в стенку. Булатовский взрывной характер налицо. Бабушка суетилась рядом, перебирая без остановки детские стишки. Моя дочь оказалась не менее строптивой и протестовала против ремня. Она пыталась залезть ко мне в расстегнутую кофту и оттянуть майку, чтобы добраться до налившейся молоком груди. Стюардесса упорно настаивала, что нужно ее пристегнуть к себе спиной. Как только красногубая покинула салон, я расслабила ремень и дала Оливке грудь, чтобы она успокоилась. Я не понимала, что с ней происходит. Видимо, она чувствовала, что на этот самолет нам не нужно было успевать. Эх, знала бы я, кого встречу, я бы закрылась дома и не эвакуировалась ни при каких обстоятельствах.

Меня не только шокировала сама встреча, но и то, как себя вел Булатов. Вместо того, чтобы помогать матери своего ребенка, который тоже начинал капризничать при взлете, он спихнул все на мать и жену, да, я сразу заметила обручальное кольцо на правой руке, а сам доставал постороннюю девушку с ребенком. Уровень моей неприязни к нему только увеличился.

Но самые ужасные моменты ждали меня дальше. Мне пришлось с ним не только разговаривать еще, но и позволить ему держать мою дочь на руках.

***

Оливка измутузила всю мою грудь так, что она нещадно саднила. Соски болели даже от трения с тончайшим хлопковым бельем, вшитым в майку. Давно такого не припомню! Она то ела, то срыгивала съеденное на меня, грызла кулачки и истерила так, что стала горячей. Я, как назло, не взяла с собой жаропонижающее.

– Похоже у малышки зубки режутся, – подошла ко мне мама Максима и тут до меня дошло очевидное, я заглянула к ней в рот. Краснющие десны распухли и сверху, и снизу от передних зубиков. Привет, резцы, а что, по одному никак? Я кивнула, что она права. – Меня Марина зовут, давайте я с ней немного похожу, пока наш Кирюшка спит. Вы хоть немного отдохнете, кажется, к няне она не хочет идти. Ну что, попробуем?

Его сына зовут Кирилл?! У меня задрожали руки от услышанного. На несколько секунд я забыла, как дышать. Мне не послышалось?! Они назвали его Кириллом? Мне одной кажется, что это созвучное имя с Кирой? Они точно больные на всю голову с Кариной! Какая женщина в здравом уме позволит назвать своего ребенка в память о бывшей, да еще и погибшей? Или это я себя накручиваю? Судя по этой счастливой семейке, что летят на отдых с бабушкой, обо мне там и не вспоминают, так что это только мои наивные домыслы. Кирилл, да Кирилл. Красивое, сильное имя. Кирилл Максимович Булатов.

Я исподлобья взглянула на Макса. Он не скрывал своего любопытства. Он ждал моего ответа.

– Я благодарна за ваше предложение, но, боюсь, она к вам не пойдет. Она признает только меня и мужа, – на слове “мужа” я сделала жирный акцент, чтобы воздвигнуть между мной и прошлым железобетонные стены. – Сколько нянь мы перепробовали. Валентина единственная, кого она хоть иногда милует, но не сегодня.

Мне не хотелось обижать эту хрупкую женщину, я любовалась ее тонкой красотой и исходящим от нее светом заботы, тепла и любви. Мне она ничего плохого не сделала. Она, как и я, только пострадала от мужской части семьи Булатовых.

– Говорят, у меня волшебные руки, давайте все же попробуем, – она, не дожидаясь моего ответа, взяла капризульку на руки. Я замерла в ожидании нового концерта в ее исполнении. Но нет. Моя оперная дива притихла. И так забавно стала хватать за нос Марину.

– Я, кстати, Аделина. Простите за резкость. Не ожидала таких сюрпризов, – я встала, потянувшись, спина совсем затекла и невыносимо ныла от неудобного положения, да и вес Оливки давал о себе знать. – Я даже не взяла в ручную кладь жаропонижающее. Пойду спрошу у стюардов.

– У меня есть, я всегда с собой полчемодана лекарств ношу, а потом еще столько же обратно покупаю у местных. – Ее слова вызвали во мне вздох облегчения, сейчас дам лекарство и дочке станет полегче. – Максимушка, дорогой, достань мой чемодан. Там голубой пакет-аптечка, найди детский нурофен.

– Аделина Игоревна, давайте, я Оливию возьму, может пойдет? – Валентина измучилась чувством вины, что вместо няни она исполняла функции носильщика вещей и беспомощного наблюдателя.

– Не нужно, Валентина. Все в порядке, – я наблюдала, как Марина ходит по рядам с моей дочерью, театрально удивляется стенам самолета, лишь бы завлечь ее внимание. Я поймала себя на мысли, что Кирюшке повезло с бабушкой. Своего ребенка я лишила этой привилегии.

– Жаропонижающее, – подал мне лекарство Макс, задев меня пальцами, а меня опять обдало волнами жара и холода одновременно. Если честно, такая реакция тела на него, меня пугала. Я хотела бы интерпретировать ее однозначно как ненависть, но я была магистром кухонной психологии, самокопания, плюс десятки часов с моим специалистом, и все это ставило под сомнение мои умозаключения. – Вы больше не кусаетесь?

– Спасибо, – мне пришлось для приличия выдавить из себя благодарность.

Я начала читать на бутылочке инструкцию по дозировке, скандирую про себя “Кира, тьфу ты, Аделина, дыши, дыши, скоро этот кошмар закончится, и ты больше никогда его не увидишь”.

– А что же ваш муж бросил вас одну с ребенком в таком длинном полете? – Я поразилась наглости Булатова задать такой бестактный вопрос постороннему человеку. Как же он меня бесил! И волновал. И снова бесил. И я себя бесила! Я, как тогда, когда еще была с ним, под крышечку была полна самых разных эмоций и они буквально выплескивались из меня фонтаном.

– Думаете лучше для галочки ехать со своим ребенком рядом, а на самом деле все спихнуть на маму и жену? Мой муж не такой. Будь он сейчас рядом, не выпускал бы дочь из рук. Но некоторым приходится много работать, а не пожинать плоды стараний своих родителей, – я сначала ляпнула это, а потом только осознала смысл произнесенного и от напряжения аж язык прикусила. Что я несу?! Откуда Аделина может что-то знать об источнике его грязных денег?!

– Думаю, как из такого красивого рта выходят такие некрасивые и несправедливые слова, – он нисколько не смутился от моего ну очень прозрачного намека. Не смущалась и его жена, на руках которой спал сын. Она с интересом слушала нашу не светскую беседу. Я вспомнила, про их свободный стиль отношений, хочешь – ходи налево, хочешь – направо. – А еще думаю, что нет такой работы, которая помешала бы отцу быть рядом со своим ребенком, у которого режутся зубки.

Вот это ответочка! Меня сносило тайфуном эмоций от обиды за то, что он вот так спокойно, как ни в чем не бывало, будто и не клялся мне в вечной любви, все это время жил без меня, спокойно родил с Кариной ребенка, еще и гордится тем, какой он хороший отец, в то время как я месяцами сходила с ума, решаясь объявиться и дать нам второй шанс. Я-то рассчитывала, что он хоть немного будет скорбеть по своей жене, которая столько из-за него вынесла!

Дура! А-а-а-а! Какая же я дура! Ненавижу!

Мне стало так плохо, что я было рванула к Оливке, но в глазах потемнело и я схватилась за спинку кресла. Дочь, то ли из-за очередного приступа боли, то ли почувствовав мое состояние, резко закричала, и Марина с испуганными глазами поторопилась ко мне. Я поочередно, как в замедленном фильме, смотрела на нее с Оливкой на руках, на Карину с просыпающимся от нашего шума сыном, на Макса – и мне становилось все хуже.

– Простите, меня тошнит, отдайте Оливку няне, – я резко забрала дочь, всучила Валентине и побежала в туалет, прижав руки ко рту.

Меня полоскало в раковину с такой силой, что казалось я останусь без внутренностей. Меня выворачивало снова и снова. Я держалась за стены туалеты, чтобы не упасть. Глаза щипало от слез, которые как я не пыталась держаться, неуправляемой стихией, словно горная река, сносили все мои ментальные защиты хладнокровия. Я в очередной раз, рыдая навзрыд, вспоминала свою прошлую жизнь. Я только-только начала думать, что смогла приглушить воспоминания о нем, что моим страданиям конец, что начала жить нор-маль-но. Но нет. Он снова появился в моей жизни, пусть и на каких-то девять часов. Но я не дам ему разрушить то, что с таким трудом склеивала из осколков разбитой Кириной судьбы.

Не знаю, сколько я так провела в туалете, пока не пришла в себя. По ощущениям минут пятнадцать. Когда я открыла дверь туалета, не услышала плач дочери. Хоть одна радостная новость!

А потом я услышала и увидела то, что повергло меня в еще больший шок.

На коленях бывшего мужа скакали Оливка и его сын, они пищали, закатываясь от смеха, дергая в разные стороны его волосы. Он умудрялся удерживать обоих детей и смеялся вместе с ними.

Я думала, что всю самую большую боль я уже отхапала в своей жизни. Но нет. Благодаря ему, она разрасталась во мне новыми пульсирующими сгустками.