Ты внутри меня

– Если вы еще раз, без моего ведома, хоть на секунду дадите мою дочь постороннему человеку, я уволю вас и дам такие рекомендации, что ни одна семья не захочет иметь с вами дело, – я оторвала от него протестующую дочь и, едва сдерживаясь, чтобы не орать на весь самолет, отчитала няню с расширенными от моего грозного вида глазами. – Я ясно выразилась?!

– Д-да, Аделина Игоревна, простите, мы дали Оливии лекарство и она сама прыгнула на руки к Максиму (она его еще и по имени называет?!), а п-потом вместе с мальчиком начала играть. Я не думала, что вы будете п-против, – она, заикаясь, дрожащим голосом объяснялась. Но мне было плевать!

Он не имел права прикасаться к моему ребенку! Он ни на что больше не имел права! Будь моя воля, я бы остановила самолет в ближайшем аэропорту и купила билет на первый же рейс домой.

– Аделина, – мама Макса пыталась тоже что-то вставить, но я не слушала, в моих ушах до сих пор звенел счастливый смех и визг моей дочери, обращенный к человеку, которого я ненавидела с каждой секундой все больше. Мое материнское сердце разрывалось. Этот ребенок мог быть нашим, если бы наши отношения не оказались большим мыльным пузырем, который, достигнув своего максимального размера, безжалостно лопнул.

Мне удалось утихомирить Лив и я аккуратно, стараясь не потревожить малышку, устроилась на кресле. Няня суетливо помогла установить его в лежачий режим. Меня всё ещё трясло внутри, но бессонные ночи дали о себе знать. Я задремала и проснулась от вошканья дочки, которая скидывала с нас плед, накинутый няней, пока мы спали.

– Спасибо за одеяло, – я хоть и смягчила тон, но нисколько не жалела, что сделала ей выговор. Только мать имеет право разрешать кому-то или не разрешать брать ее ребенка на руки. Она смущенно потупила взгляд, видимо, до сих пор переживала из-за недавней неприятной ситуации. – Попробуете взять Оливку минут через тридцать?

– Конечно, Аделина Игоревна, я бы с большим удовольствием, но она сегодня не желает со мной играть, – няня всем своим видом показывала угрызения совести и это уже раздражало. У меня не было желания любоваться ее скорбным выражением лица и без нее драмы в этом самолете было предостаточно.

– Валентина, смените настрой. Если вы будете все время ждать и повторять, что она к вам не идет и бояться ее, то она и не пойдет. Я вас взяла с собой для помощи, а не для выслушивания причитаний. Выключайте жертву и возьмите уже себя в руки, – когда мы брали ее на работу, она казалось такой уверенной, но на деле – пшик, боялась проявить инициативу и вставить лишнее слово, все время что-то мямлила и, конечно, ребенок не чувствовал силу взрослого человека и лепил из нее, как из пластилина, большую серо-буро-малиновую фигу. Мне нужно было срочно ее взбодрить, и пусть я была резка, но на сю-сю му-си-сю у меня не было ни сил, ни желания. – Иначе вам придется оплатить перелет, так как свои прямые обязанности вы не выполняете. Тридцать минут.

Я пошла ходить с Оливкой между рядами и услышала за спиной голос Макса.

– Строгая у вас начальница. От горшка два вершка кнопка, а внутри терминатор с гранатометом, как вы с ней выдерживаете? Она вам за вредность условий труда молоком приплачивать должна! – Я была уверена, что он намеренно говорил достаточно громко, чтобы я точно услышала. Вот, засранец!

– Что вы, Аделина Игоревна обычно очень тактична, просто устала немного, видимо…

Эта коза Валентина продолжала нарываться на неприятности. Я хоть и не научилась еще с легкостью увольнять людей и обычно с нянями прощался муж, но эту мягкотелую трусиху решила убрать лично. Мне нужна адекватная женщина с мозгами, у которой хватает извилин отрабатывать свои деньги и не разговаривать обо мне в метре от меня же. Как же я не любила недалеких людей! От нее вреда больше, чем толку!

Марина последовала моему примеру и ходила с внуком по соседнему проходу, пока Карина, в одного, смотрела фильм в наушниках. Наши дети общались между собой на непонятном языке. В отличие от их родителей, они явно друг другу симпатизировали.

– Аделина, смотрите, как их тянет друг к другу, – мы параллельно друг другу возвращались к первому ряду. – Пусть малышарики поиграют вместе, вы не против?

Я понимала, что со стороны выглядела неадекватной мегерой. Но как бы я не хотела казаться дружелюбной, расправить свои сведенные брови и расслабить челюсть – у меня не получалось! Жизнь меня к такому не готовила – наблюдать новую семью бывшего мужа.

В мозгу вообще армагеддон творился. Я представляла, как он целовал, ласкал Карину, как радовался, когда узнал пол ребенка. Они, наверное, закатили роскошную гендер-вечеринку с голубыми шарами и непременно огромным тортом с синей начинкой. Я видела, как он держал ее за руку, когда она рожала, как они вместе растили сына. Эти мысли сводили с ума!

Мне должно было быть все равно! Но мне не было все равно! Я же не робот! Я живой человек! И мне проще всего было метать гром и молнии, чтобы спрятать ото всех рыдающее сердце и не залить их соленым дождем из слез горечи и обиды.

– Марина, спасибо, думаю, это не самая лучшая идея. Вдруг Лив болеет, заразим вас. Лучше держитесь от нас подальше, – я старалась как можно мягче и логичнее обосновать свой отказ.

– Аделина, а вы не переживайте. Пусть дети балдеют, еще столько лететь, – Максим встал со своего кресла и поднял жестом послушную Валентину. – Места для игр хватит. У Кирюши вагон игрушек с собой, печенья и соков, так что им будет весело.

Он обожал сына. Это было видно. В сердце неприятно кольнуло. Я натянула уголки губ в попытке улыбнуться, но у меня так свело челюсть, что из этого вышло что-то ужасное.

– Мне нужно покормить дочь. Могу поделиться пюрешкой, если ваш ребенок такое ест, я смотрела вопросительно не на Макса, а на его маму, Карина даже не подняла на нас голову.

– Мы принимаем ваше угощение, Аделина Игоревна, даже Кирюш? – Он продолжал со мной разговаривать, не замечая моего игнора.

Кирюша был доволен. Как и моя дочь. Эти два гномика высасывали пюре из своих пачек, и я приготовила им на десерт почищенную морковь, которую взяла в контейнере с собой. Лив ее обожала грызть. Я не могла спросить разрешение у матери ребенка, потому что она не проявляла к нам никакого интереса, поэтому пришлось спрашивать у отца семейства. Он разрешил. Его присутствие действовало на меня одурманивающе. Я становилась неуклюжей, потеющей девицей и никак не могла взять себя в руки.

– Это лишнее, – сделала я ему замечание, когда он достал телефон и начал снимать на камеру детей.

– Всё, убрал, – он подмигнул мне и спрятал телефон. – Сирену свою не включай, ладно? Только стала говорить нормально.

– Мы на “ты” не переходили. Удалите снимки моего ребенка. Сейчас же, – если я дала “добро” на игры детей, это не значит, что я готова была к съемке моей дочери.

– Я снимал только своего ребенка. Не переживай.

– Я и не переживаю.

Марина зачем-то стала показывать мне в телефоне снимки маленького Кирюши, я отвлеклась, а в это время Оливка с морковью в руках чуть не шлепнулась с сиденья на пол. Я в ужасе представила, как бы она могла ударить голову, если бы Макс не успел ее поймать. Чтобы она не напугалась, Булатов стал ее отвлекать, слегка подкидывая вверх, насколько это возможно в салоне самолета. Я с облегчением выдохнула и не стала отбирать у него Лив.

Кирюшка же, судя по тому, как изучал овощ, был не особо с ним знаком, но быстро сообразил, что к чему и, глядя на подружку на руках у отца, откусил толстый кусок моркови и подавился. Причем так неудачно, что огрызок застрял в горле, мальчишка начал хрипеть, испуганно выпучив глазенки.

Все произошло за какие-то секунды. Макс словно оцепенел от ужаса. Бабушка заистерила. А я схватила его на руки, перевернула и стала трясти за ноги, пока кусок не выпал нам под ноги. Малыш стал плакать, прижавшись ко мне. Лив тоже начала реветь за компанию. Мы стояли рядом, синхронно успокаивая наших детей.

На эти несколько секунд или минут, я потеряла счет времени, я перенеслась в другое, параллельное измерение, где мы были с Максом одни с нашими детьми. Где мы могли бы быть счастливыми родителями. Мимолетное видение-помешательство развеяла Карина, забрав плачущего ребенка к себе. Я протянула руки к Лив и Макс передал мне ее так аккуратно, словно это была величайшая драгоценность в мире. Для меня это так и было.

– Спасибо за сына, Аделина, я в такие моменты всегда теряюсь, – признался он, а я закусила губу, чтобы не разреветься.

Ком встал в горле от щепетильности ситуации и нахлынувших на меня чувств.

– Не стоит, ведь это я дала ему эту несчастную морковку! – Прошептала я в ответ со слезами на глазах, целуя Лив в макушку. – Спасибо за дочь, Максим.

***

Оставшийся полет мы практически не разговаривали, но наблюдали друг за другом. Он изменился, это невозможно было не заметить. Он не только стал взрослее, но и больше, мощнее, даже как будто выше. Похоже, не вылезал из спортзала целыми днями, доводя свою форму до совершенства. В этом я убедилась, когда он встал, снял толстовку и остался в футболке, обтянувшую его впечатляющие мышцы, на руках и шее красовались черные татуировки. Я бы хотела рассмотреть, какие именно, но он продолжал на меня смотреть, и я сделала вид, что случайно на него повернулась. Если с мозгом я хоть как-то пыталась договориться и умоляла каждую извилину не думать о нем, то мое тело категорически протестовало и жадно томилось в ожидании продолжения “банкета” из прошлого. Я, как последняя чеканушка, сумасшедшая извращенка, прокручивала в голове порнофильмы из воспоминаний с участием Макса в главной роли. Более того, я добавляла в эти секс-хроники новые детали, и от этого у меня даже пальцы на руках и ногах начинали дрожать, а низ живота напоминал проснувшийся вулкан, который вот-вот начнет извергать такую горячую лаву, что мне нужно было срочно спасаться, чтобы не сгореть в ней заживо.

Кира! Тьфу ты! Мысленно хлещу себя по щекам со всей силы. Аделина! Очнись же ты! Он забыл о тебе. Он – твое ужасное прошлое. Карина с сыном – его настоящее и будущее. Он похоронил тебя давно во всех смыслах этого слова. Так похорони уже, наконец, и ты до сих пор мучающие тебя воспоминания! Еще хлещу себя по щекам, еще. Они горят так, будто и вправду я физически себя приводила в чувства.

Вспоминал ли он обо мне вообще, о Кире, то есть? Или с глаз долой, из сердца вон? Нет, даже не так: из жизни вон – рожу с другой?! Сколько Кирюшке? Когда они его зачали? В ту ночь, когда Киру похитили или раньше?! Я снова и снова, как мазохистка, прикидывала сроки беременности Карины, мысленно была третьей лишней в их спальне и, как бы не запрещала себе думать об этом, эти образы, как плесень, расползались по всему организму, отравляя его изнутри.

Я как мантру повторяла сама себе:

“Хватит, Аделина, изводить себя! У тебя новая, счастливая жизнь. И ему нет в ней места. Он всего лишь призрак прошлого. Его больше нет в твоей жизни, дорогая, милая, очнись, молю”.

Если я подсматривала за ним втихушку, то он смотрел на меня в открытую: как я играю с дочкой, как ставлю её на пол и веду за ручки по салону, согнувшись в спине, как протираю ей личико влажными салфетками и меняю подгузники. В какой-то момент мне даже захотелось швырнуть в него пахучим подгузником и размазать его содержимое по бесстыжим глазам, чтобы он хоть немного пришел в себя и обратил своё драгоценное внимание на жену и сына. Но нет, пока бабушка взяла на себя роль родителей и бегала с внуком, его отец продолжал задумчиво смотреть на нас и при этом крутить пальцами обручальное кольцо.

В мою картину мира это не вмещалось! Это было верхом лицемерия! Интересно, будь я на месте Карины, он бы также неприкрыто пялился на других, не смущаясь наличием у них мужей и детей? У него что вообще нет принципов, элементарных ценностей?

Изменял бы мне? Хотя, о чем я. В первую же серьезную ссору, когда он усомнился в моей верности с подачи безумного отца, он обвинил меня во всех грехах и, не раздумывая, переспал с бывшей. Только теперь я – бывшая, а Карина – настоящая. Ирония судьбы. У нас обоих дети. И наши жизни – параллельные прямые, которые, по законам математики, никогда не пересекутся.

Я кормила Лив грудью, прикрывшись пеленкой, покачивая и хлопая дочь по спинке, чтобы она заснула. К Максу с няней я сидела вполоборота, чтобы не светить своими молочными железами, но мои попытки спрятаться с грохотом провалились – на их свет Булатовское внимание все же слетелось. Помню, как гладила малышку по пухлой щечке, проверяя, заснула она или нет, а потом начала осторожно отрывать ее от груди. Она выпустила из ротика мой сосок, оттопырив нижнюю губу, и, пока я ловила второй рукой соскользнувшую с меня пеленку, Макс, как завороженный, не отрываясь и не стесняясь интимности ситуации, смотрел на нас. Точнее на мою подпрыгнувшую голую грудь! Кажется, у меня скакнуло давление.

– Максим, вы не могли бы не пялиться? – Я так долго подбирала и не могла найти подходящие слова, что сказала то, что думала, потому что уже не могла закрывать глаза на откровенную наглость.

– Почему? – Вместо того, чтобы хоть как-то адекватно отреагировать, извиниться и отвернуться, он задал самый неуместный вопрос из всех возможных, и в итоге озадачила не я его, а он меня.

Что мне нужно было ответить? “Привет я Кира, но теперь Аделина, и я хочу, чтобы ты не пялился на мои сиськи, взял парашют у пилота и сиганул нахрен из самолета, иначе я тут взорвусь от твоего присутствия рядом, от твоих взглядов и собственной реакции на них”?!

– Потому что неприлично смотреть на постороннего человека во время грудного вскармливания, лучше уделите внимание своей семье, – няня на моих словах вжалась в кресло, как будто ее не было, а Макс с интересом подался навстречу мне и внимательно слушал каждое слово, которое я старалась произносить так, чтобы его не услышали его мать и жена. – Вы нарушаете мои личные границы. Мне неприятно, что вы так смотрите. Будь мой муж рядом, вы бы так себя не вели.

– Если бы ваш муж хоть иногда на вас смотрел, то не отпустил бы одну, вдруг украдут, – мне стало не по себе. Он что мне только что комплимент отвесил и намекнул, что не прочь меня украсть?! – Вам придется потерпеть еще пару часов, потому что это выше моих сил, я не могу от вас оторваться.